Поэт и революционер-декабрист Вильгельм Кюхельбекер вспоминал о своем детстве: «Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку; -- до шести лет я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык -- русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна».
В 1811 г. известный военачальник, в недальнем будущем -- герой Отечественной войны, родственник Кюхельбекеров М.Б. Барклай-де-Толли помог определить Вильгельма в Царскосельский лицей. Так была подготовлена встреча, которая навсегда «прикрепила» к имени Кюхельбекера определения, привлекающие внимание читателей разных поколений: друг Пушкина; лицейский товарищ Пушкина; поэт пушкинской поры.
Вильгельм Кюхельбекер родился в Петербурге в семье саксонского дворянина Карла Генриха Кюхельбекера, в 1770-х годах перебравшегося в Россию. Человек образованный (он учился в Лейпцигском университете одновременно с И.-В. Гете и А.Н. Радищевым) и деловой, Кюхельбекер-старший довольно успешно поднимался по служебной лестнице при Павле I. Он управлял Каменным островом, был первым директором Павловска и получил в награду имение Авинорм в Эстонии, где прошли детские годы будущего поэта. Дворцовый переворот 1801 г. оборвал карьеру немецкого эмигранта при русском дворе, а после его смерти (1809 г.) семейство Кюхельбекеров и вовсе оказалось без всяких средств. Единственное утешение состояло в том, что старшая сестра Вильгельма Юстина Карловна вышла замуж за филолога и педагога Г.А. Глинку и взяла на себя заботу о матери, сестре и двух братьях. Забота оказалась трудной и долголетней: братья Вильгельм и Михаил в 1825 г. стали декабристами и ушли в тюрьму, на каторгу, в сибирскую ссылку. А Юстина Карловна все хлопотала, все пыталась чем-то помочь -- хотя бы вызволить из Сибири и поселить у себя племянников.
Содействие М.Б. Барклая-де-Толли подоспело вовремя. Лицей замышлялся как заведение для подготовки высокопоставленных чиновников; мать и сестра Вильгельма очень надеялись на его неординарное будущее. В конечном итоге добрые женщины, обожавшие своего Вильгельма, не ошиблись -- имя Кюхельбекера стало знаменитым и славным в нашей истории,-- но им обеим не суждено было об этом узнать. Зато забот, тревог и горестей выпало на долю семьи Кюхельбекеров сверх меры.
В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Неуклюжий; вечно занятый своими мыслями, а потому -- рассеянный; готовый взорваться как порох при малейшей обиде, ему нанесенной; вдобавок глуховатый (не всегда, а припадками, которые наступали неожиданно), Кюхля был поначалу предметом ежедневных насмешек товарищей, подчас вовсе не беззлобных. Он даже с горя пытался утопиться в пруду, но ничего не получилось: его благополучно вытащили, а в лицейском журнале появилась смешная карикатура. Чего только не вытворяли с бедным Кюхлей -- дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а уж эпиграмм насочиняли -- не счесть.
Пушкин тоже посмеивался иногда над Виленькой -- «уродом пресовершенным», как звали его в Лицее, но очень скоро разглядел и оценил те свойства Кюхельбекера, которые заслуживали не иронии, а самого высокого уважения.
Вильгельм был прямодушен и неколебим во внушенных с детства и укрепленных чтением принципах добра, справедливости, самоотвержения в любви и дружбе. Он лучше других лицеистов знал литературу, историю, философию и необычайно щедр был в своей готовности делиться знаниями. Когда в статье о Дельвиге Пушкин вспоминает, как много почерпнул тот из совместных чтений с одним из товарищей -- «живым лексиконом и вдохновенным комментарием»,-- он, разумеется, имеет в виду Кюхельбекера. Статья предназначалась для печати, и имя узника-декабриста нельзя было произнести вслух. Большое значение в духовной жизни лицеистов имел рукописный «Словарь» -- точнее, конспект прочитанных сочинений, который вел Кюхельбекер при участии нескольких друзей, в том числе Пушкина. В черновом варианте стихотворения «19 октября» (1825) Пушкин вспоминал:
Златые дни! Уроки и забавы,
И черный стол, и бунты вечеров,
И наш словарь, и плески мирной славы,
И критики лицейских мудрецов!
Под заголовком «Рабство» в «Словаре» помещено, например, следующее рассуждение: «несчастный народ, находящийся под ярмом деспотизма, должен помнить, если хочет расторгнуть узы свои, что тирания похожа на петлю, которая суживается от сопротивления. Нет середины: или терпи, как держат тебя на веревке, или борись, но с твердым намерением разорвать петлю или удавиться». Записывая это, будущий декабрист еще не знал своей судьбы, но у Кюхельбекера слово с делом никогда не расходилось.
Кюхля писал стихи (вначале неумелые и косноязычные), но при этом преклонялся перед стихами звучными и тонкими по мысли. Талант Пушкина был для него поразительным откровением. Восхищение Пушкиным и трогательную любовь к великому поэтическому дару своего школьного товарища Кюхельбекер пронес через всю жизнь. При этом если ему не нравилась какая-то строка или, скажем, глава «Онегина», он не только не скрывал этого, но выступал с критикой в журналах -- резко, даже вызывающе.
Литературные идеалы, высокие принципы русской словесности, как он их понимал, были для него превыше всего. Пушкин скоро различил эти особенности Кюхельбекера, нежно его любил, терпел частые выпады, вспышки гнева и все причуды Кюхли. Но для этого нужно было быть Пушкиным или Дельвигом. Не все, кто встречался на жизненном пути Кюхельбекера, отличались такой гибкостью ума и чуткостью души.
Первое напечатанное стихотворение Пушкина «К Другу стихотворцу» обращено именно к Кюхельбекеру. Юношеские размышления о роли и назначении поэта в этом произведении опираются на конкретную жизненную основу. Речь идет о начальных неуклюжих поэтических опытах Кюхельбекера:
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов!
Но удивителен не столько этот совет, сколько возражение, которое вкладывает пятнадцатилетний автор в уста другу стихотворцу:
Но что? ты хмуришься и отвечать готов;
Пожалуй,-- скажешь мне,-- не трать излишних слов;
Когда на что решусь, уж я не отступаю,
И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.
Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,
Сердись, кричи, бранись,-- а я таки поэт.
Нужно было очень тонко понимать характер Кюхельбекера, чтобы написать это. «Когда на что решусь, уж я не отступаю!» -- таков был один из важнейших жизненных принципов этого человека. Он осуществил его в дружбе, в литературе и в жизни -- в декабрьский день 1825 года, который превратил неимущего и малоизвестного петербургского поэта в «опасного государственного преступника», строго охраняемого всем могуществом царской власти.
Сущность своих взаимоотношений с поэтической музой, угаданную Пушкиным, Кюхельбекер определил в письме к племяннику, написанном из одиночной камеры в начале 30-х годов: «Никогда не буду жалеть о том, что я был поэтом; утешения, которые мне доставляла поэзия в течение моей бурной жизни, столь велики, что довольно и их... Поэтом же надеюсь остаться до самой минуты смерти, и признаюсь, если бы я, отказавшись от поэзии, мог купить этим отречением свободу, знатность, богатство, даю тебе слово честного человека, я бы не поколебался: горесть, неволя, бедность, болезни душевные и телесные с поэзиею я предпочел бы счастию без нее». Едва ли даже сам автор этого письма помнил, до какой степени цитированные строки похожи на прозаическое переложение стихотворения Пушкина «К другу стихотворцу»!
Как ни «сердились, кричали, бранились» по его адресу, но Вильгельм Кюхельбекер стал подлинным русским поэтом. Он учился всю жизнь, многое, восприняв от других поэтов, начиная с Ломоносова, Державина и кончая Баратынским и Лермонтовым. Блестящий знаток русской поэзии К.И. Чуковский недаром однажды воскликнул: «Да знаете ли вы, какие у Кюхельбекера есть стихи?! Пушкинские!» Высоко ставя предназначение стихотворца, умирающий, больной Кюхельбекер в одном из последних стихотворений, названном «Участь русских поэтов», писал:
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рожден;
Но юноша в свободу был влюблен...
Стянула петля дерзостную выю.
Не он один; другие вслед ему,
Прекрасной обольщенные мечтою,
Пожалися годиной роковою...
Бог дал огонь их сердцу, свет -- уму,
Да! Чувства в них восторженны и пылки,--
Что ж? их бросают в черную тюрьму,
Или болезнь наводит ночь и мглу
На очи прозорливцев вдохновенных,
Или рука любовников презренных
Шлет пулю их священному челу;
Или же бунт поднимет чернь глухую
И чернь того на части разорвет,
Чей блещущий перунами полет
Сияньем обнял бы страну родную.
В «черной тюрьме» и «безнадежной ссылке» влачили свои дни поэты-декабристы и среди них Кюхельбекер; «болезнь навела... мглу» на очи Ивана Козлова (Кюхельбекер писал это стихотворение уже полуслепым); «презренный любовник» -- Дантес; наконец последние строки -- об ужасной смерти Грибоедова.
Далеко глядел Пушкин, когда предупреждал друга стихотворца о небывалой трудности поэтической стези («катится мимо их Фортуны колесо»), когда с печалью говорил о поэтах земли: «их жизнь -- ряд горестей, гремяща слава -- сон». Кюхельбекеру достался бесконечный «ряд горестей» и даже тени «гремящей славы» не довелось ему узнать. Но никогда он не пожалел, что стал в ряд с теми, о ком скорбел в «Участи поэтов».
Из Лицея Кюхельбекер (он окончил с серебряной медалью), как и Пушкин, был выпущен в Главный архив Иностранной коллегии. Но «шаркуном» - чиновником он не мог стать по самой своей природе; вот и получилось, что бедствия подстерегли его чуть ли не у лицейского порога. Он даже собирался покинуть Петербург и учительствовать где-то в глуши, но мать воспротивилась, и, в конце концов нашлось Вильгельму место преподавателя российской словесности в том самом Благородном пансионе, где учились Лев Пушкин, С.А. Соболевский, П.В. Нащокин. Все они горячо любили энтузиаста-словесника, воспитывавшего в них не только литературный вкус (на этот счет чутье у Кюхельбекера было отменное, хотя, бывало, он увлекался и превозносил авторов слабых), но и беззаветную любовь к Отечеству. Одновременно он взял и частный урок: обучал основам наук способного, но ленивого мальчика Мишу Глинку -- будущего великого композитора. Кажется, это был единственный период в жизни Кюхельбекера, когда директор Лицея рискнул написать про него: «Кюхельбекер живет как сыр в масле... присутствует очень прилежно в обществе любителей словесности, и... в каждый почти номер «Сына Отечества» срабатывает целую кучу гекзаметров. Кто бы подумал, когда он у нас в пруду тонул, что его на все это станет?» Он был участником празднования самых первых лицейских годовщин в 1817 и 1818 гг.-- вместе с Пушкиным и другими лицеистами в октябрьские дни ездил в Царское Село, вспоминая прекрасные времена лицейского братства. В 1819 г. он, правда, ухитрился повздорить с Пушкиным и даже вызвать его на дуэль за очередную эпиграмму с вошедшими потом чуть ли не в пословицу словами: «и кюхельбекерно и тошно». Но Пушкин стрелять в Кюхельбекера не стал, а бросил пистолет. Тут же они помирились.
Однако уже весной 1820 г. мирные будни Кюхли были нарушены: узнав, что Пушкину грозит царская расправа, Кюхельбекер, даже не оглянувшись на свои скромные жизненные блага, с таким трудом добытые, ринулся на защиту друга. Он прочитал в Вольном обществе любителей словесности стихотворение «Поэты»:
И ты -- наш новый Корифей,
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана? --
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен.
Сразу же после публичного чтения этих стихов министр внутренних дел получил донос на Кюхельбекера. Тучи сгущались теперь над головою двух поэтов. К счастью, помог третий: Дельвигу предложили место секретаря при богатом вельможе А.Л. Нарышкине, отъезжавшем в заграничное путешествие, и Дельвиг отказался от выгодного предложения в пользу Кюхельбекера.
Обязанности секретаря Кюхельбекер, по-видимому, исполнял с прохладцей. В Германии он посетил Гёте -- университетского однокашника своего отца. В дневнике Кюхельбекер записал об этом в довольно будничном тоне: «Мы, наконец, довольно сблизились: он подарил мне на память свое последнее драматическое произведение и охотно объяснил мне в своих стихотворениях все то, что я мог узнать единственно от самого автора... Гёте позволил мне писать к себе и, кажется, желает, чтобы в своих письмах я ему объяснил свойство нашей поэзии и языка русского: считаю приятной обязанностью и по возвращении в С.-Петербург займусь этими письмами, в которых особенно постараюсь обратить внимание на историю нашей словесности, на нашу простонародную поэзию». Обстоятельства последних лет жизни, проведенных Кюхельбекером на свободе, помешали ему выполнить это обещание.
В Париже он прочитал несколько лекций о литературной жизни России разных периодов. Лекции были полны свободолюбивых идей, ненависти к деспотизму и читались без оглядки на бдительное око царских слуг. Русское посольство во Франции немедленно приняло меры: Кюхельбекер был выслан в Россию.
В кишиневской, одесской, псковской ссылке Пушкин постоянно думает о Кюхельбекере; он следит за его литературной судьбой, вместе с Вяземским безуспешно пытается пристроить его на службу в Одессу. Однако с тех пор, как Кюхельбекер примкнул к литературной группе, которую принято называть младшими архаистами (главными представителями ее были А.С. Грибоедов и П.А. Катенин), пути лицейских друзей-поэтов несколько разошлись. Добрейший Дельвиг упрекал его: «Ах! Кюхельбекер! Сколько перемен с тобою в 2 - 3 года... Так и быть. Грибоедов соблазнил тебя. На его душе грех». Однако, само по себе «антиромантическое» изменение литературных позиций не отдалило бы Кюхельбекера от Пушкина. Великий поэт с живым интересом относился к литературным поискам «младших архаистов» и не раз доказывал это в статьях и письмах. В сущности, ему была близка мысль Кюхельбекера: «Вера праотцов, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные -- лучшие, чистейшие, важнейшие источники для нашей словесности».
На беду Кюхельбекер, по-видимому, усмотрел для себя нечто обидное в письмах Пушкина петербургским знакомым, которые усердно распространял без надобности Лев Сергеевич. Блестящий исследователь литературных взаимоотношений поэтов пушкинского круга, биограф Кюхельбекера Ю.Н. Тынянов, предполагает, что в первой половине 1822 г. Кюхельбекер написал Пушкину какое-то письмо, до нас не дошедшее. Пушкин, в свою; очередь, довольно резко критиковал некоторые стихи Кюхельбекера (например, потешался над нелепым выражением «резвоскачущая кровь»).
Со своей стороны, Кюхельбекер был несправедлив к некоторым сочинениям Пушкина, порой поспешая со скороспелыми выводами. Он отмечал в дневнике: «Господина Онегина (иначе же нельзя его называть) читал, есть места живые, блистательные, но неужели это поэзия?» Он требовал открытой гражданственности и публицистического пафоса и не принял -- или не хотел принять -- тона, избранного Пушкиным в первых главах «Онегина».
Между тем создатель «Онегина», давно сменивший «гнев на милость» (он еще из Одессы писал общему знакомому о Кюхельбекере: «Он на меня надулся, бог весть почему. Помири нас»), ждал в Михайловском «запоздалого друга», надеясь поговорить «о бурных днях Кавказа, о Шиллере, о славе, о любви». Кюхельбекер собирался поехать к Пушкину, но так и не успел этого сделать.
Последние годы перед восстанием декабристов были для него нелегкими. Вернувшись из Европы, он отправился служить на Кавказ в должности чиновника «по особым поручениям». Однако особых поручений он не исполнял, и генерал Ермолов вынужден был вскоре отправить его восвояси за очередную дуэль. Единственным светлым пятном в то время была для него окрепшая дружба с Грибоедовым, с которым он изо дня в день общался в Тифлисе. При нем сцена за сценой писалось «Горе от ума».
Ю.Н. Тынянов, может быть, несколько увлекаясь, усматривает в Чацком черты Кюхельбекера.
Почти весь 1822 год и первую половину 1823-го Кюхельбекер провел в деревне Закуп Смоленской губернии, принадлежавшей семейству его старшей сестры. Он наблюдал сельскую жизнь и напряженно работал над трагедией «Аргивяне», стихами, драматическими сценами и т. д.
Возвратившись из деревни и поселившись в Москве, Вильгельм Карлович совместно с В.Ф. Одоевским принялся за подготовку альманаха «Мнемозина», надеясь на успех денежный и литературный. Первая книжка «Мнемозины» принесла некоторый доход, вторая едва себя окупила, третья была убыточной.
Пушкин, понимая, что Кюхлю поддержать необходимо -- тому попросту не на что было жить,-- дал в 4-ю книжку «Мнемозины» стихотворение «К морю». Там же помещены песни на слова Пушкина: «Татарская песня» из «Бахчисарайского фонтана» (музыка В.Ф. Одоевского) и «Слеза» (музыка М.Л. Яковлева). Но 4-я книжка все-таки оказалась последней -- наступил декабрь 1825 года.
В 1825 г. Кюхельбекер перебирается в Петербург и оказывается в предгрозовой атмосфере приближающихся революционных событий. Ближайшими его друзьями становятся К.Ф. Рылеев, А. Бестужев, А. Одоевский. В «Алфавите декабристов», построенном на материалах следствия, о Вильгельме Карловиче Кюхельбекере говорится: «Принят в Северное общество в последних числах ноября 1825 года. На совещаниях нигде не был; а 14-го декабря, узнав о замышляемом возмущении, принял в оном живейшее участие; ходил в Московский полк и Гвардейский экипаж. 14-го декабря был в числе мятежников с пистолетом, целился в великого князя Михаила Павловича и генерала Воинова (уверяет, что, имея замоченный пистолет, он целился с намерением отклонить других с лучшим орудием). По рассеянии мятежников картечами, он хотел построить Гвардейский экипаж и пойти на штыки, но его не послушали. После чего он скрывался побегом в разных местах, переодевшись в платье своего человека с ложным видом, в коем переправил год из 1823 на 1825. Пойман в Варшаве».
В общем, этот канцелярский документ достаточно точен в деталях. Но разве дано ему выразить тот неподдельный восторг, который охватил истинно поэтическую натуру, самоотверженного человека -- коллежского асессора Кюхельбекера при мысли о грядущей свободе? Разве поняли властители и судьи, что перед ними добряк, не способный и мухи обидеть, но готовый отдать жизнь за общее благо, готовый пойти «на пытки» и погибнуть во имя спасения друзей?
Как ни странно, приметному, многим известному, ничего не смыслившему в конспирации Кюхле удалось скрыться из Петербурга. Путешествуя по поддельному «виду» (т. е. документу), он побывал у родных и добрался до Варшавы. 30 декабря в петербургских газетах появилось объявление: «По распоряжению полиции отыскивается здесь коллежский асессор Кюхельбекер, который приметами: росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые, рот при разговоре кривится, бакенбарды не растут; борода мало зарастает, сутуловат и ходит, немного искривившись; говорит протяжно, от роду ему около 30 лет.-- Почему поставляется в непременную обязанность всем хозяевам домов и управляющим оными, что если человек таких примет у кого окажется проживающим или явится к кому-либо на ночлег, тотчас представить его в полицию: в противном случае с укрывателями будет поступлено по всей строгости закона». Приметы услужливо сообщил полиции Фаддей Булгарин. 19 января 1826 г. около Варшавы Кюхельбекера схватили. На следствии он откровенно объяснил, какие именно обстоятельства побудили его примкнуть к восставшим: 1. Злоупотребления и взятки государственных служащих; 2. «Угнетение истинно ужасное» крепостных крестьян; 3. Упадок торговли и промышленности; 4. Развращение нравов в простом народе; 5. Недостатки воспитания и образования дворянства; 6. Невежество простого народа; 7. Притеснения цензуры; 8. Республиканские убеждения. Все было изложено с самоубийственной откровенностью -- вполне в духе Кюхельбекера.
Он был причислен к преступникам, достойным казни «отсечением головы». Но его пощадили и бросили в «черную тюрьму» на долгие годы.
Еще в Закупе в 1822 - 1823 гг. Кюхельбекер полюбил однофамилицу своего друга Авдотью Тимофеевну Пушкину. Он собирался жениться, когда «Мнемозина» немножко улучшит его материальные дела. Но тоже не успел.
15 октября 1827 г. фельдъегерь в сопровождении жандармов перевозил государственного преступника Кюхельбекера из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую.
Пушкин не забывал Кюхлю никогда. Он сделал все, чтобы вернуть его в литературу -- хотя бы под псевдонимами или анонимно. Сначала помогал Дельвиг, располагавший «Северными цветами», «Подснежником» и «Литературной газетой», потом стало еще труднее. Несмотря на прямой риск, Пушкин напечатал мистерию Кюхельбекера «Ижорский», книгу «Русский Декамерон», статью «Мысли о Макбете». Став издателем «Современника», Пушкин рассчитывал «пробить» в печать произведения Кюхельбекера, но получил категорический отказ III Отделения. Пушкин несколько раз писал Кюхельбекеру. Письма дошли до адресата, но не сохранились. Через родственников Кюхельбекера Пушкин направлял ему книги, в том числе и свои сочинения. В бумагах Пушкина сохранился рукописный сборник стихотворений Кюхли.
14 декабря 1835 г. тюремные годы Кюхельбекера кончились. Он был отправлен на «вечное поселение» в Сибирь и присоединился к брату Михаилу в Баргузине. Но у Вильгельма Карловича не хватило сил, здоровья и жизнестойкости, чтобы «адаптироваться» в сибирских условиях. Известно, как много сделали для развития Сибири, как умело приспособились к новой жизни, принося огромную пользу себе и другим, братья Бестужевы, Пущин, Волконский. Они умели сочетать физическую работу с духовной жизнью и проявили стойкость на поселении. Справедливости ради надо сказать, что у многих из них были материальные средства, получаемые из дому. Кюхля был нищ, неумел, болен -- сказались десять лет одиночного заключения.
Он все же попытался «устроиться»: получил надел земли, построил дом и в январе 1837 г. женился на 19-летней дочери почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой. Но хозяйственные и семейные заботы не могли занять его душу и разум, а культурного круга в Баргузине фактически не оказалось. Заработки репетитора были ничтожные, скоро и вовсе кончились.
В Баргузине узнал Вильгельм Карлович о смерти Пушкина. Он не мог даже плакать -- не осталось больше душевных сил:
Итак, товарищ вдохновенный,
И ты! -- а я на прах священный
Слезы не пролил ни одной:
С привычки к горю и страданьям
Все высохли в груди больной.
Но образ твой моим мечтаньям
В ночах бессонных предстоит,
Но я тяжелой скорбью сыт,
Но, мрачный, близ жены, мне милой,
И думать о любви забыл...
Там мысли, над твоей могилой!
Последние годы жизни Кюхельбекера были беспросветными. Он переезжал из Баргузина в Акшу, из Акши в Курган, из Кургана в Тобольск. И нигде ему не было ни пристанища, ни покоя. Жена его не понимала, брат примирился с судьбой и всеми силами налаживал хозяйство, чего никак не мог сделать Вильгельм. 3 марта 1846 г. он продиктовал И.И. Пущину завещание и список своих рукописей, а 11 августа скончался. Дети его, Юстина и Михаил, были взяты родственниками отца в Петербург и определены в учебные заведения под фамилией Васильевых. В 1856 г. амнистия декабристам распространилась и на детей Кюхельбекера: они получили право носить фамилию своего отца.
Определения «друг Пушкина», «поэт пушкинской поры» навсегда прикреплены к имени Вильгельма Карловича Кюхельбекера . Встретившись в 1811 г. в Царскосельском лицее, будущие великий русский поэт и поэт-декабрист на всю свою жизнь сохранили искреннее и нежное чувство дружбы.
Поэт Кюхельбекер, большая часть сочинений которого не была опубликована и осталась в рукописях, уже в лицейские годы восхищался поэтическим талантом Пушкина. Быстро завоевавший славу Пушкин «более всех прочих помнил о … затворнике» Кюхельбекере, на долгие годы оказавшемся узником после революционных событий 1825 г. А.С.Пушкин прилагал все усилия, чтобы, хотя бы анонимно, вернуть «лицейской жизни милого брата» в литературу, отправлял ему в Сибирь книги и свои сочинения.
В. Кюхельбекер родился в Петербурге 21 июня 1797 г. в семье образованного и делового дворянина Карла Генриха Кюхельбекера. Поэт говорил: «Я по отцу и матери точно немец, но не по языку», и считал «первыми наставниками в русской словесности» своих нянек и кормилицу. После смерти отца родственник семьи М.Б.Барклай-де-Толли, герой Отечественной войны, устроил Вильгельма в открывшийся в Царском Селе лицей.
Постоянно погруженному в собственные мысли «чудаку» нелегко пришлось здесь на первых порах. Рассеянный и вспыльчивый, Кюхельбекер был предметом постоянных насмешек лицеистов. Его дразнили, называли «уродом пресовершенным», сочиняли на него эпиграммы.
Пушкин, тоже иногда посмеивавшийся над неуклюжим Кюхлей, скоро смог разглядеть заслуживающие высокого уважения свойства его характера и ум. Никогда слово Кюхельбекера не расходилось с делом. Прямодушный, добрый, самоотверженный в любви и дружбе Вильгельм щедро делился с другими своими знаниями по истории, философии и литературе. По словам А.С.Пушкина, совместные чтения с «живым лексиконом» и «вдохновенным комментарием» помогли ему узнать много нового.
У Вильгельма Кюхельбекера поначалу получались неумелые косноязычные стихи. «Когда на что решусь, уж я не отступаю!» — именно к нему обращены слова начинающего пятнадцатилетнего поэта А.Пушкина. Эти слова следует считать одним из важнейших жизненных принципов Кюхельбекера, который, учась всю жизнь, превратился в подлинного русского поэта и борца за свободу.
Первое стихотворение лицеиста Кюхельбекера было напечатано в журнале «Амфион» в 1815 г., затем его произведения регулярно появлялись на страницах повременных изданий. Обладающий поэтическим дарованием В.К.Кюхельбекер не стал известным поэтом, так как «затерялся» в окружении блестящих мастеров-стихотворцев. Но, встав на нелегкую поэтическую стезю, он никогда не пожалел об этом: «… горесть, неволя, бедность, болезни душевные и телесные с поэзиею я предпочел бы счастию без нее» .
Энтузиаста-словесника Кюхельбекера, прививавшего своим воспитанникам не только литературный вкус, но и беззаветную любовь к Отечеству, горячо любили ученики Благородного пансиона, где довелось ему преподавать после окончания Лицея. Сблизившись с и вступив незадолго до революционных событий в Северное тайное общество, он оказался в числе участников восстания на Сенатской площади. Не способный обидеть и мухи добряк готов был за общее благо отдать жизнь, погибнуть, чтобы спасти друзей.
Причисленного к преступникам, достойным казни, Вильгельма Кюхельбекера помиловали, заменив казнь суровым наказанием. С волнением вспоминал А.С.Пушкин последнюю встречу с лицейским товарищем в 1827 г., когда в присутствии жандармов арестант Кюхельбекер и поэт бросились в объятия друг друга.
Много работал В. Кюхельбекер в трудные годы тюрьмы и ссылки, его творческая энергия была неиссякаема. Лирика поэта стала глубокой по мысли, более ясным стал ее язык. Главными темами произведений были темы высокого назначения поэта и дружбы. По-новому была переосмыслена поднимаемая ранее тема трудной судьбы стихотворцев. «Горька судьба поэтов всех времен» , — писал он, вспоминая Рылеева, Грибоедова, Пушкина в стихотворении, созданном незадолго до смерти.
Беспросветными оказались последние годы жизни В.К. Кюхельбекера. Чтобы адаптироваться к условиям жизни в Сибири, ему не хватило здоровья, стойкости, средств. Поэт умер от чахотки 23 августа 1846 г. в Тобольске.
Он оставил после себя большое собрание неопубликованных стихотворных и прозаических произведений. «Дневник» узника и поселянина Кюхельбекера свидетельствует о широте и глубине его взглядов, о таланте критика и публициста.
В 1930 г. архив В. Кюхельбекера был приобретен ученым и писателем , создавшим на основе этого материала роман «Кюхля», написавшим ряд исследований о жизни и творчестве поэта. Благодаря трудам ученого, имя В.К.Кюхельбекера приобрело широкую известность, так как ценные архивные материалы потерялись в годы ленинградской блокады.
Галина Максимова
Пушкинская пора в русской поэзии охватывает период 1810-1830-х годов и называется так, безусловно, по имени её ярчайшего поэта — Александра Сергеевича Пушкина. При этом каждый настоящий любитель и знаток поэзии знает, что поэтическая эпоха не сводится к творчеству одного, даже гениального, поэта.
Поэзия Пушкина вырастала из русского поэтического слова, создаваемого многими поэтами. Среди них были и выдающиеся, признанные мастера русской поэзии, которые внесли огромный вклад в её развитие, такие как Г.Р. Державин и В.А. Жуковский или К.Н. Батюшков и Е.А. Боратынский, и поэты, менее известные нашим современникам, но оказавшие значительное влияние на Пушкина, — П.А. Вяземский, Д.В. Давыдов, А.А. Дельвиг, Н.М. Языков и другие. Исследователи обнаруживают в поэзии Пушкина общие черты с творчеством поэтов его времени: мотивы, образы, поэтические обороты, выражения. И младшие современники Пушкина чутко усваивают его поэтический язык и идеи, прежде всего это М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет. Поэзия развивается только в преемственности, поэтому определяющее значение имеет не отдельное имя, а общий национальный дух и культура, её порождающие.
В поэзии Пушкина отмечается творческая перекличка с произведениями его старшего современника Константина Николаевича Батюшкова. Поэзию Батюшкова отличают звучность, певучесть, лёгкость — черты, которые затем получат развитие в стихах Пушкина. Сам Пушкин говорил о поэзии Батюшкова: «Звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков». Лёгкость стихов Батюшкова сочетается с философичностью, свойственной анакреонтической поэзии, мастерски усвоенной им и под влиянием которой находился сам Пушкин. К сожалению, мы не знаем, какой высоты достигла бы поэзия Батюшкова в зрелые годы, поскольку последние двадцать семь лет жизни поэт был тяжело болен.
Чувство разлуки с родными местами и возлюбленной Батюшков великолепно выражает в элегии «Разлука» (1815). Читая это стихотворение, постарайтесь найти общие черты с элегией Пушкина «Погасло дневное светило...» (1820).
Поэтический рисунок стихотворения «Разлука», безусловно, послужил основой для ритма пушкинской элегии «Погасло дневное светило...» (1820). Чередование строк шестистопного и четырёхстопного ямба, рефрены, ритмические повторы — все эти поэтические находки получат своё развитие у Пушкина.
Батюшков часто сетовал, что его поэзия не отражает характер автора. Возможно, это так, однако стихотворение «Ты хочешь мёду, сын?..» (1821) выражает идеал жизни поэта так же чётко, как и мужественность его характера. Графически стихотворение напоминает пирамиду устремлений в жизнь, достичь вершины которой поэт призывает человека. Такое впечатление возникает благодаря метрической организации строк: четырёхстопный ямб (со слов «Венца победы») сменяется шестистопным ямбом двух последних строк. По смыслу стихотворение представляет собой философское наставление: только смелость и решительность принесут желаемое, человек не должен колебаться, он действует — решает Бог. Характер стихотворения точно соответствует боевой молодости Батюшкова, активного участника сражений против Наполеона.
Плеяду поэтов-воинов ярче многих представляет знаменитый воин, герой Наполеоновских войн Денис Васильевич Давыдов. Сын боевого офицера, Давыдов с детства находится рядом с отцом, первая памятная встреча для девятилетнего мальчика — встреча с великим русским полководцем А.В. Суворовым, который тогда пожелал ему большой военной карьеры. Пожелание исполнилось с такой степенью точности, что военная слава затмила незаурядный поэтический талант Давыдова, самобытность которого признавали современники. Белинский называл Давыдова «самым ярким светилом второй величины на небосклоне русской поэзии».
Некоторые особенности поэзии Давыдова заслуживают особого внимания. Прежде всего это его большой вклад в развитие военной и патриотической темы, изображение в военных стихах настоящего русского характера, с его широтой и размахом. Преданность царю, обожание Родины, неукротимая ненависть к её врагам, удаль и бесстрашие, презрение к смерти, вольная жизнь — вот мотивы, слагающие задорную и мужественную «Песню» гусара Давыдова (1815). Другая заметная черта поэзии Давыдова — народность, способность выразить душевные переживания русского человека. В стихотворении «Листок» (перевод элегии французского поэта Арно, конец 1810-х годов) «странническая» судьба лирического героя показана через мотив, который характерен для фольклорной поэзии, — сравнение с листком, оторванным от могучих корней. Настроение «Листка», в отличие от «Песни» («Я люблю кровавый бой...»), иное — в нём слышатся интонации жалобы и стойкости перед тяжёлой участью, свойственные фольклору. Думается, что Лермонтов, создавая своё стихотворение «Дубовый листок оторвался от ветки родимой...», помимо фольклорных источников, держал в памяти и стихотворение Давыдова.
Заметной личностью в русской поэзии этого периода был рано ушедший из жизни близкий лицейский друг Пушкина, тонкий, вдохновенный лирик и ценитель гармонии античной поэзии Антон Антонович Дельвиг (1798-1831). В главе шестой «Евгения Онегина» Пушкин сравнивает вдохновение Ленского, сочиняющего перед дуэлью элегию, с «лирическим жаром» Дельвига. Поэтическая дружба лицеистов была настолько велика, что после окончания лицея Пушкин, Дельвиг и В.К. Кюхельбекер (позднее к ним присоединился Боратынский) организовали «литературное братство», объединившее молодых людей, которым была дорога свобода искусства.
Важной стороной литературной деятельности Дельвига были его критические статьи и издание литературного альманаха «Северные цветы» (1825-1829). За четыре года «Северные цветы» стали лучшим русским альманахом, в котором с тончайшим вкусом подбирались произведения и публиковались изысканные творения лирики: идиллии, песни, романсы, сонеты и другие. Знаток античной лирики, Дельвиг создаёт изящные стихи, исполненные гармонии и естественности. Жанр «русской песни», разрабатываемый Дельвигом, содержит мотивы измены, разлуки, настроения тоски, печали. Например, стихотворение «Русская песня» («Соловей мой, соловей...») (1825) оказалось настолько близко народному духу, что вскоре стало романсом, имеющим оригинальный фольклорный источник, (1798 1831) и многие наши современники даже не подозревают, кто был его настоящим автором.
Фольклорная основа песни очевидна: Дельвиг насыщает её фольклорными выражениями («тридевять земель», «синие моря», «жар-колечко», «миленький дружок»). Строй песни вместе с остальными песенно-народными элементами привлекал внимание своей музыкальностью. Она была положена на музыку выдающимися русскими композиторами А.А. Алябьевым и М.И. Глинкой.
Литературное братство Дельвиг утверждает в сонете-послании своему поэту-современнику Николаю Михайловичу Языкову, где объединяет великую русскую поэзию с именем Пушкина.
Одним из самых значительных поэтов того времени был Евгений Абрамович Боратынский, друг и соратник Пушкина, Дельвига, Кюхельбекера, Вяземского. Высочайшую оценку Боратынскому-поэту дал Пушкин: «...он шёл своей дорогой один и независим». Жизненная судьба Боратынского складывалась трудно, в юности он за нелепый проступок был лишён дворянских привилегий и в течение десяти лет восстанавливал их на военной службе. Талант Боратынского привлёк внимание сразу же после появления первых публикаций, широкую известность поэт приобрёл в 1826 году, после издания отдельной книжкой поэм «Эда» и «Пиры» и сборника стихотворений (1827).
Своеобразие поэзии Боратынского состояло в искусном сочетании художественной образности и отточенной мысли. Независимо от жанра, к которому он обращался, его поэтическое слово было точным, высказывавшим прежде всего суждение выверенное и рассудительное, желание ясное и осознанное. Такая поэтическая чёткость стала исключительной особенностью стиля Боратынского. Интересно, что Пушкин за всё время знакомства со стихами поэта не высказал ни одного критического замечания.
Перу Боратынского принадлежат ценнейшие для русской поэзии стихотворения, одним из них является шедевр, ставший известным романсом на музыку М.И. Глинки, — «Разуверение» (1821). В стихотворении обращает на себя внимание отчётливость, с которой поэт показывает своё разочарование и утрату веры в любовь, заполнявшую прежде его душу. Стихотворение построено на обращении к бывшей возлюбленной, в нём нет упрёка, а лишь просьба — понять его чувство потери и невозможность возрождения в его душе любви. Поэтическое чувство развивается в трёх планах-проекциях: в прошлом, настоящем и будущем. Каждый из них отмечен восклицательной фразой. Прошлое высказано в восклицании: «Все обольщенья прежних дней!»; настоящее связано с состоянием переживаемой горечи: «Раз изменившим сновиденьям!»; будущее же заключено в просьбе: «В его дремоте не тревожь!»
С присущей Боратынскому убедительностью различаются понятия «волненье» и «любовь»:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.
Глубока по мысли философская элегия, посвящённая судьбе поэта, — «Мой дар убог, и голос мой не громок...» (1828). Эта элегия — размышление о жизни человека и его роли в мире. Силу жить человеку даёт чувство своей востребованности, нужности. Мысль, может быть, простая и очевидная, но очень глубокая, если вдуматься: ценность жизни отдельного человека определяется значением его существования для других людей. А продолжение рассуждения о том, что его стихи дойдут до потомков, говорит не о тщеславии поэта; душа бессмертна, и поэт сможет общаться с последующими поколениями через свои стихи.
Культура любого большого народа насыщенна и неизмерима, и богатство её творят поэты, великие и малоизвестные. Говоря «поэты пушкинской поры», мы понимаем, что Пушкин сам является одним из них, а время названо его именем, поскольку оно стало поэтическим символом русской культуры.
Однако Пушкин в своём поэтическом творчестве едва ли достиг бы таких высот без элегий, баллад и переводов В.А. Жуковского, гибкости стиха К.Н. Батюшкова, ясности слога Е.А. Боратынского. Так, в элегии поэта Ленского в пушкинском романе «Евгений Онегин» отразился блестящий перевод элегии французского поэта Ш.-Ю. Мильвуа «Падение листьев», выполненный русским лириком М.В. Милоновым. Огромную роль в творчестве Пушкина сыграло постоянное общение с выдающимся поэтом и критиком князем П.А. Вяземским.
Важным явлением в русской поэзии стало творчество Н.М. Языкова, например его стихотворение «Пловец» («Нелюдимо наше море...», 1829), дышащее мощью морской стихии и проникнутое непобедимой волей русского человека.
Перу поэтов пушкинской поры принадлежат шедевры, ставшие частью нашей культуры; к ним относится стихотворение И.И. Козлова «Вечерний звон» (1827), давно вошедшее в наше культурное сознание как широко известный романс:
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он...
В унисон гражданскому пафосу пушкинской поэзии звучат стихи поэтов-декабристов К.Ф. Рылеева, А.И. Одоевского, лицейского друга А.С. Пушкина — В.К. Кюхельбекера. В посвящении к поэме «Войнаровский» (1825), адресованном знаменитому писателю и декабристу А.А. Бестужеву (Марлинскому), Рылеев чеканной поэтической формулой выразил свою гражданскую позицию в стихах:
Ты не увидишь в них искусства,
Зато найдёшь живые чувства -
Я не Поэт, а Гражданин.
А молодой Александр Одоевский, находясь на каторге вместе с другими декабристами, на стихотворение Пушкина ссыльным декабристам «Послание в Сибирь» (1827) ответил пламенными стихами:
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки
И — лишь оковы обрели.
Мученический венец певца-пророка воспевает Кюхельбекер в стихотворении «Участь поэтов» (1823), предвосхищая пафос темы «поэт-пророк» у Пушкина и Лермонтова.
Среди многих других имён русских поэтов пушкинской поры нельзя не назвать вдохновенного юношу, ушедшего из жизни всего в двадцать два года, критика, мыслителя и друга Пушкина, поэта с искренним и чистым лирическим голосом и нежнейшими стихами — Д.В. Веневитинова. В его судьбе отразились и высокие чувства, и преданность поэзии, и любовь к жизни.
Источник (в сокращении): Москвин Г.В. Литература: 9 класс: в 2 ч. Ч. 2 / Г.В. Москвин, Н.Н. Пуряева, Е.Л. Ерохина. - М.: Вентана-Граф, 2016
(Текст радиопрограммы из цикла "Современники Пушкина": 1.Василий Жуковский; 2.Константин Батюшков; 3.Петр Вяземский; 4. Василий Пушкин; 5. Антон Дельвиг)
ПРЕДИСЛОВИЕ К ЦИКЛУ
Цикл радиопрограмм в рубрике «Душа поэта» сначала назывался «Современники классиков», но поскольку все, о ком шла речь, так или иначе, как вокруг Солнца, вращались вокруг "Солнца нашей поэзии" - Александра Сергеевича, то постепенно сложилась такая поэтическая "галактика". И название "Современники Пушкина", и название "Современники классиков" а. Скорее, это игра слов и смыслов, своеобразная аллюзия, отсылающая к популярной литературной серии «Классики и современники».
Целью программ является прежде всего просвещение – напоминание известных (главным образом, специалистам или особо интересующимся литературой) фактов жизни и творчества авторов, чьи имена и некоторые произведения на слуху – но не более того. Несмотря на то, что это явная литературоведческая компиляция, все же основана она на личном взгляде автора и ведущей программ на личность и творчество того или иного поэта. Надеюсь, что хотя бы эскизно, но удается обрисовать атмосферу эпохи, о которой идет речь в программах. Кроме того, надо иметь в виду, что эти тексты – составляющая часть «литературно-музыкальных» композиций, выходящих в эфире радио «Гармония мира» (Одесса).
Формат программ – один, два или три выпуска продолжительностью по 14-15 минут, однако здесь двойные и тройные выпуски для удобства чтения объединены в один цельный текст.
6. ВИЛЬГЕЛЬМ КЮХЕЛЬБЕКЕР
Мы продолжаем знакомство с поэтами пушкинского времени, которые не только творили в одну эпоху с Александром Сергеевичем, но были близки ему по духу, а многие в большей или меньшей степени даже оказывали влияние на самого Пушкина. Но сегодня мы обратимся к жизни и творчеству поэта, к которому сам Пушкин относился не менее тепло, чем к Антону Дельвигу, но творчество которого практически никак не повиляло на гения русской литературы – ну, если не считать сочиненных Пушкиным эпиграмм и посвящений, обращенных к лицейскому товарищу.
Речь идет о Вильгельме Карловиче Кюхельбекере – личности трагической и трогательной, много лет пребывавшей в забвении потомков в качестве поэта, писателя, который был известен лишь как друг Пушкина и ссыльный декабрист. Между тем, открыв подборку стихотворений Кюхельбекера, от нее уже невозможно оторваться:
В утренний час бытия, когда еще чувство восторгов,
Чувство страданий живых тихо дремало во мне, –
Ум погруженный во мрак, не снимал с Природы покрова,
С детской улыбкой еще я на вселенну глядел.
Но и тогда волшебною силой задумчивый месяц
Неизъяснимой красой взоры мои привлекал:
Часто я, вечор сидя пред окном, исчезал в океане
Неизмеримых небес, в бездне миров утопал.
Игры, бывало покину: над ропотом вод тихоструйных
Сладкой исполнен тоски, в даль уношуся мечтой, –
Тайна сам для себя, беспечный младенец, я слезы
(Их я причины не знал), слезы священные лил;
В полночь немую. На мирном одре предчувствовал вечность;
При колыханьи лесов сладостным хладом объят,
Рано я слушать любил унылую жалобу бури.
Шорох падущих листов трепет во мне разливал;
Слышу, казалося, в воздухе голос знакомый, – безмолвен,
Слух устремляю в даль, – всюду молчанье, но даль
В тайной беседе со мной. – О сонмы светил неисчетных!
К вам улетал я душой, к вам я и ныне лечу:
Или над вами отчизна моя? над вами с родною
Чистой душой съединен, к богу любви вознесусь?
Стихотворение это, написанное Кюхельбекером в 1817 году – в последний год пребывания в Лицее, – называется «Отчизна», но несмотря на столь патриотическое название, читатель практически с первых строк понимает, что речь идет не о земной родине, а об отчизне духа, откуда каждый из нас родом. Не каждый способен так глубоко это осознавать, и так просто и ясно об этом рассказать.
В этом, на мой взгляд, и кроется трагедия Вильгельма Карловича Кюхельбекера – его понимание истины всегда натыкалось на грубость реальной жизни, его обостренное чувство справедливости постоянно толкало его на конфликты, и уже в Лицее он прослыл обидчивым и вспыльчивым драчуном. Но его нетрудно понять, если попробовать представить себя на месте неуклюжего худого подростка, ставшего не просто объектом насмешек (в конце концов, так или иначе в Лицее подтрунивали друг над другом все), но шутки эти зачастую действительно были не только обидными, но и жестокими.
Вот, к примеру, эпиграмма на Кюхельбекера лицеиста Алексея Илличевского:
Нет, полно, мудрецы, обманывать вам свет
И утверждать свое, что совершенства нет.
На свете, в твари тленной,
Явися, Вилинька, и докажи собой,
Что ты и телом, и душой
Урод пресовершенный.
Говоря о Вильгельме Кюхельбекере, нельзя не сослаться на роман прекрасного знатока пушкинской литературной эпохи Юрия Тынянова, который без труда представил жизнь поэта в трагическом свете. Однажды к нему попал архив Кюхельбекера, много лет хранившийся у редактора журнала «Русская старина» Семевского. Знали об этом архиве очень известные литераторы, в том числе писатель Лев Толстой и критик Страхов. Но лишь Тынянов всерьез заинтересовался этой забытой в литературе фигурой, и исследовал судьбу пушкинского товарища досконально – от стихов, большинство из которых до того времени практически не знал никто, до архивных документов, воспоминаний и личных писем. Юрий Тынянов сам был тонким поэтом, так же, как и Кюхельбекер, немного «не от мира сего», и итогом его погружения в эпоху и биографию этой неординарной личности стали не только доклады о творчестве забытого писателя, но и биографический роман «Кюхля», вышедший в 1925 году.
Однако давайте вернемся к лицейским годам и к лицейским товарищам. Тынянов, к примеру, описал и упомянутого Илличевского, и его отношения с Кюхельбекером довольно нелицеприятно. Тем не менее, вот что накануне выпуска в 1817 году написал сам Вилинька (так шутя называли его друзья):
В альбом Илличевскому
Прощай, товарищ в классе!
Товарищ за пером!
Товарищ на Парнасе!
Товарищ за столом!
Прощай, и в шуме света
Меня не позабудь,
Не позабудь поэта,
Кому ты первый путь,
Путь скользкий, но прекрасный,
Путь к музам указал.
Хоть к новизнам пристрастный,
Я часто отступал
От старорусских правил,
Ты в путь меня направил,
Ты мне сказал: «Пиши»,
И грех с моей души –
Зарежу ли Марона,
Измучу ли себя –
Решеньем Аполлона
Будь свален на тебя.
Что ж, возможно, старые обиды после шести лет жизни под одной крышей, в одном классе и впрямь им забылись, а, скорее всего, и не были эти годы для Кюхельбекера настолько трагическими – по крайней мере, в последние годы обучения в Лицее. К тому же, имел он друзей близких, любивших и понимавших его тонкую натуру, и снисходительно терпевших его вспыльчивый характер. И он их также с полной отдачей своей души искренне любил. Друзья эти – Антон Дельвиг и Александр Пушкин. Вот его послание обоим товарищам, о которых он вспомнил, посетив через год после окончания Лицея Царское Село, названное им –
К Пушкину и Дельвигу
Из Царского Села
Нагнулись надо мной родимых вязов своды,
Прохлада тихая развесистых берез!
Здесь нам знакомый луг; вот роща, вот утес,
На верх которого сыны младой свободы,
Питомцы, баловни и Феба и Природы,
Бывало, мы рвались сквозь густоту древес
И слабым ровный путь с презреньем оставляли!
О время сладкое, где я не знал печали!
Ужель навеки мир души моей исчез
И бросили меня воздушные мечтанья?
Я радость нахожу в одном воспоминанье,
Глаза полны невольных слез!
Увы, они прошли, мои весенни годы!
Но не хочу тужить: я снова, снова здесь!
Стою над озером, и зеркальные воды
Мне кажут холм, лесок, и мост, и берег весь,
И чистую лазурь безоблачных небес!
Здесь часто я сидел в полуночном мерцанье,
И надо мной луна катилася в молчанье!
Здесь мирные места, где возвышенных муз,
Небесный пламень их и радости святые,
Порыв к великому, любовь к добру впервые
Узнали мы и где наш тройственный союз,
Союз младых певцов, и чистый и священный,
Волшебным навыком, судьбою заключенный,
Был дружбой утвержден!
И будет он для нас до гроба незабвен!
Ни радость, ни страданье,
Ни нега, ни корысть, ни почестей исканье –
Ничто души моей от вас не удалит!
...
О други! почему не с вами я брожу?
Зачем не говорю, не спорю здесь я с вами,
Не с вами с башни сей на пышный сад гляжу?
Или сплетясь руками,
Зачем не вместе мы внимаем шуму вод,
Биющих искрами и пеною о камень?
Не вместе смотрим здесь на солнечный восход,
На потухающий на крае неба пламень?
Мне здесь и с вами все явилось бы мечтой,
Несвязным, смутным сновиденьем,
Все, все, что встретил я, простясь с уединеньем,
Все, что мне ясность, и покой,
И тишину души младенческой отъяло
И сердце мне так больно растерзало!
При вас, товарищи, моя утихнет кровь.
И я в родной стране забуду на мгновенье
Заботы, и тоску, и скуку, и волненье,
Забуду, может быть, и самую любовь!
Удивительно, но читая эти строки мне лично трудно поверить, что основной целью насмешек и обидной критики в Лицее была не только нескладная высокая фигура Вили, его глухота, его вспыльчивость, но главным образом – его стихотворное творчество. Ведь даже горячо любимый им Пушкин вначале призывал однокашника оставить поэтическое поприще, и первое опубликованное стихотворение самого Пушкина – то самое, «К другу стихотворцу», отправленное в журнал Дельвигом, – было обращено именно к Вильгельму Кюхельбекеру. И что же мы в нем читаем:
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,
Забудь ручьи, леса, унылые могилы,
В холодных песенках любовью не пылай;
Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай.
Довольно без тебя поэтов есть и будет;
Их напечатают – и целый свет забудет... –
Написал друг Пушкин в 1814 году. Но упрямый Вилинька не слушал никого, и несмотря на насмешки, недоверие и недопонимание писал стихи – так, как того требовала его собственная душа. И уже в год окончания Лицея, в 1817 году, и содержание, и интонации в пушкинском посвящении «Разлука» тому же Кюхельбекеру были совершенно иными:
В последний час, в тени уединенья,
Моим стихам внимает наш пенат!
Лицейской жизни милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья!
Итак, они прошли – лета соединенья;
Итак, разорван он – наш братский, верный круг!
Прости!.. хранимый тайным небом,
Не разлучайся, милый друг,
С фортуной, дружеством и Фебом.
Узнай любовь, неведомую мне,
Любовь надежд, восторгов, упоенья!
И дни твои полетом сновиденья
Да пролетят в счастливой тишине!
...
Итак, Пушкин не только признал в Кюхельбекере близкого по духу товарища, но также то, что и тот находится под защитой Феба-Аполлона – покровителя наук и искусств. И, кроме того, в другой раз как-то предсказал «другу стихотворцу»: «страшися забвения». Очевидно, Пушкин имел в виду и не вполне соответствующий требованиям времени, несколько архаичный поэтический стиль Кюхельбекера, предпочитавшего, как и Дельвиг, сложные, высокопарные размеры, в частности, гекзаметр, и, вероятно, несколько отвлеченное содержание стихов. Хотя забвение Кюхельбекера-писателя, как ни парадоксально это звучит, настигло его по причине причастности к заговору декабристов, и последовавшей после ареста его ссылке в Сибирь.
Но прежде давайте вспомним о ранних годах поэта – ведь все, что с нами происходит от рождения, оказывает влияние и на черты нашего характера, и формирует основы личности, а значит – и основы мировоззрения, и возможные поступки. Родился Вильгельм Карлович Кюхельбекер в Петербурге 10 июня 1797 года в семье немецкого дворянина, перешедшего на русскую службу в 1770 году. Отец его, Карл-Генрих, был человеком образованным – достаточно сказать, что учился он в Лейпцигском университете вместе с Радищевым и Гёте, с которым, между прочим, сохранял дружеские отношения до самой своей смерти (отец умер, когда мальчику было 12 лет). Более того, в период путешествия по Европе Вильгельму посчастливилось познакомиться и пообщаться с великим немецким поэтом, который был уже довольно стар, но с радостью принял сына своего давнего друга.
Вильгельм остро реагировал и на красоту окружающего мира (в детстве он подолгу бывал в имении Авинорм в Эстонии), и на несправедливость или непонимание, если таковые в его, в общем-то, счастливой детской жизни, случались: в семье не только любили всех детей, но и уделяли большое внимание и их воспитанию, и образованию. Так, еще до обучения в Царскосельском Лицее Вильгельм обучался в частном пансионе, однако, когда его отец умер, и мать осталась одна с четырьмя детьми, за будущее Вильгельма она переживала особенно.
Как уже упоминалось, и Антон Дельвиг, и маленький Пушкин были не только детьми впечатлительными и замкнутыми, но и не вполне понятными для взрослых. То же можно сказать и о Вильгельме Кюхельбекере. Впрочем, замкнутым он не был, но вследствие перенесенной в 9 лет тяжелой болезни у него не только появились физические недостатки (в частности, нервические подергивания), но болезнь эта, как предполагают, стала причиной его чрезмерной вспыльчивости, и даже экзальтированности.
Так, незадолго до обучения в Лицее он по-детски влюбился в соседскую девочку и продумал целый план их бегства, тайного венчания и последующего раскаяния у родительских ног. К счастью, именно тогда открывался Царскосельский лицей, и по ходатайству самого Барклая де Толли, тогдашнего военного министра, мальчик был принят в новое престижное учебное заведение, и что немаловажно для родителей, определявших туда детей, – заведение бесплатное. Здесь, как мы уже говорили, Вильгельм не только учился наукам, но и начал активно писать стихи, – благодаря присущей ему восторженности и горячности настолько активно, что долгое время слыл среди лицейских товарищей отчаянным графоманом…
Однако среди всех лицейских поэтов он был чуть ли не самым образованным, не только хорошо знавшим немецкий и французский языки, но до самозабвения любившим русский язык и русскую культуру. Без сомнения, значительное влияние оказал на Вильгельма муж его старшей сестры Юстины – профессор русского и латинского языков Григорий Андреевич Глинка. Он – кстати, в отличие от родственников других учеников, – регулярно присылал мальчику книги и журналы, которые, естественно, читали и его лицейские товарищи, впитывая все новое, что появлялось на тот момент в русской литературе.
О Дельвиг, Дельвиг! что награда
И дел высоких, и стихов?
Таланту что и где отрада
Среди злодеев и глупцов?
Стадами смертных зависть правит;
Посредственность при ней стоит
И тяжкою пятою давит
Младых избранников харит.
Зачем читал я их скрижали?
Я отдыха своей печали
Нигде, нигде не находил!
...
О Дельвиг! Дельвиг! что гоненья?
Бессмертие равно удел
И смелых, вдохновенных дел,
И сладостного песнопенья!
Так! не умрет и наш союз,
Свободный, радостный и гордый,
И в счастье и в несчастье твердый,
Союз любимцев вечных муз!
О вы, мой Дельвиг, мой Евгений!
С рассвета ваших тихих дней
Вас полюбил небесный Гений!
И ты - наш юный Корифей,-
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?-
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен.
О други! песнь простого чувства
Дойдет до будущих племен -
Весь век наш будет посвящен
Труду и радостям искусства;
И что ж? пусть презрит нас толпа:
Она безумна и слепа!
Это отрывок из стихотворения Вильгельма Кюхельбекера «Поэты» 1820 года, написанного им после высылки Пушкина на юг, и воспринятого всеми как открытое осуждение власти. Забегая вперед, замечу, что после этого друзья встретились лишь однажды, в октябре 1827 года на глухой почтовой станции Залазы, где в каторжнике, закованном в кандалы, переправлявшемся из одной крепости в другую, Пушкин, следовавший из Михайловского в Петербург, узнал Кюхельбекера. Однако и до, и после этого друзья поддерживали связь постоянно.
Возвращаясь же к скандальному стихотворению, скажем, что мало кто ожидал подобной выходки от благополучного юноши – служащего Министерства иностранных дел, преподавателя Благородного пансиона Петербурга, где, кстати, учился будущий великий русский композитор Михаил Глинка. Однако обостренное чувство справедливости в сочетании с горячностью чистой, открытой души Вильгельма Кюхельбекера постоянно толкало его на безрассудные поступки – именно безрассудные, которыми руководил не разум, а эмоции.
После публичного прочтения в Вольном обществе стихотворения «Поэты» уже самому Кюхельбекеру грозила опасность стать персоной нон-грата в Петербурге, и здесь его выручил Дельвиг, который, ссылаясь на свою знаменитую лень, отказался от путешествия по Европе в должности секретаря богатого вельможи Нарышкина, и предложил это место Вильгельму. Тот с радостью согласился: это не только позволяло ему поправить материальное положение, но и главное – увидеть Европу, колыбель современных революций, где то и дело вспыхивали протесты против монархий. Но, едва удалившись из России, Кюхельбекер затосковал по товарищам и по жажде действия во имя свободы на родине:
Мир над спящею пучиной,
Мир над долом и горой;
Реин гладкою равниной
Разостлался предо мной.
…
Здесь, над вечными струями,
В сей давно желанный час,
Други! я в мечтаньях с вами;
Братия! я вижу вас!
Вам сей кубок, отягченный
Влагой чистой и златой;
Пью за наш союз священный,
Пью за русский край родной!
Но волна бежит и плещет
В безответную ладью;
Что же грудь моя трепещет,
Что же душу тьмит мою?
…
Слышу птицу предвещаний,
Дик ее унылый стон -
Светлую толпу мечтаний
И надежду гонит он!
О, скажи, жилец дубравы,
Томный, жалобный пророк:
Иль меня на поле славы
Ждет неотразимый рок?
Или радостных объятий
К милым мне не простирать
И к груди дрожащей братий
При свиданье не прижать?
Да паду же за свободу,
За любовь души моей,
Жертва славному народу,
Гордость плачущих друзей!
Стихотворение «К друзьям, на Рейне» написано в 1821 году, но душа Кюхельбекера будто предвидела – или накликала – катастрофу русского дворянского бунта 1825 года. Однако до этого было еще далеко, и молодой Вильгельм мечтал сбежать в Грецию к карбонариям. Когда же в Париже ему предложили прочесть в антимонархичском клубе «Атеней» ряд лекций о российской словесности, он с радостью согласился, и со свойственной ему безоглядностью и открытостью использовал лекционную кафедру как трибуну для провозглашения своих взглядов на положение дел в русском обществе: «История русского языка, быть может, раскроет перед вами характер народа, говорящего на нем. Свободный, сильный, богатый, он возник раньше, чем установились крепостное рабство и деспотизм, и впоследствии представлял собою постоянное противоядие пагубному действию угнетения и феодализма», – вот так заявил Вильгельм Кюхельбекер на первой же своей лекции, названной им «Свойства нашей поэзии и языка».
Что оставалось делать осторожному Нарышкину – он отослал опасного компаньона обратно в Россию, а за Кюхельбекером с тех пор было установлено тщательное наблюдение. На службу его теперь не брали, средств к существованию вновь не было, и по ходатайству друзей, в частности, Александра Тургенева, он был назначен чиновником особых поручений на Кавказ, в Тифлис – в ставку знаменитого и чрезвычайного популярного среди молодежи генерала Ермолова. Кюхельбекер был счастлив – ему казалось, что теперь-то он что-то сможет сделать для свободы, и даже предлагал Ермолову… сбежать в Грецию, дабы принять там участие в революции. Это был период его восторженного обожания генерала:
О! сколь презрителен певец,
Ласкатель гнусный самовластья!
Ермолов, нет другого счастья
Для гордых, пламенных сердец,
Как жить в столетьях отдаленных
И славой ослепить потомков изумленных!
… Да смолкнет же передо мною
Толпа завистливых глупцов,
Когда я своему герою,
Врагу трепещущих льстецов,
Свою настрою громко лиру
И расскажу об нем внимающему миру!
Он гордо презрел клевету,
Он возвратил меня отчизне:
Ему я все мгновенья жизни
В восторге сладком посвящу;
Погибнет с шумом вероломство,
И чист предстану я пред грозное потомство!
Написал он это посвящение Ермолову в 1821 году, но оказавшись в руководимом генералом отдельном Кавказском корпусе, Вильгельм разочаровался в своем герое: тот, следуя законам войны, жестоко подавлял малейшее неповиновение свободолюбивых горцев. Однако именно здесь, в Грузии, Кюхельбекер сблизился с уже знакомым ему по преподаванию в Благородном пансионе Александром Грибоедовым, который был скуп на доверие к людям, но именно Кюхельбекеру открылся, и ему первому и единственному читал свою революционную пьесу «Горе от ума». До конца своих дней Вильгельм считал Грибоедова не только своим самым близким другом, но духовно и эстетически близким поэтом.
Однако в Грузии порядочный и вспыльчивый Кюхельбекер очень скоро вновь показал себя личностью неблагонадежной, спровоцировав дуэль с одним из служащих при Ермолове. И здесь, на Кавказе, он был опасен для властей – вплоть до того, что они надеялись на гибель непредсказуемого юноши от случайной кавказской пули. Однако этой участи Кюхельбекер избежал, и его отослали в Россию, где его вновь ждали безденежье и неустроенный быт, и по настоянию родственников Кюхельбекер приехал к сестре Юстине в имение Закуп Смоленской губернии, где прожил с июля 1822 по июль 1823 года.
В течение года этого, прожитого им в семье старшей сестры, он вникал в жизнь простого народа, и, желая быть к нему ближе, чудил – так говорили соседи, да и сами крестьяне – ведь для всех он был барином. Ходил он в специально сшитой для него простонародной одежде, и однажды заступился за крепостного, над которым прилюдно издевался соседский помещик, так что это недоразумение, истолкованное соседом как неуважение, пришлось улаживать мужу сестры, Алексею Глинке.
Здесь же, в Закупе, Вильгельм влюбился в дальнюю родственницу Александра Пушкина Авдотью Тимофеевну Пушкину, и любовь оказалась взаимной. Дуня была девушкой чистой, преданной и мудрой, ей Вильгельм посвящал свои немногие любовные стихи:
Цветок завядший оживает
От чистой, утренней росы;
Для жизни душу воскрешает
Взор тихой, девственной красы...
Они стали женихом и невестой, но жениться Вильгельм Кюхельбекер никак не мог: он был беден и понимал, что не сможет обеспечить семью. В надежде упрочить свое положение он вновь отправился в Москву и Петербург. Приличного места по-прежнему добиться не мог, и пытался заработать на жизнь литературным трудом – так, вместе с Одоевским основал литературный альманах «Мнемозина», где публиковались Пушкин, Вяземский, Грибоедов, Баратынский, и сам Кюхельбекер. Однако если сначала альманах привлек внимание читателей и принес некоторый доход и авторам, и издателям, то затем с каждым новым номером интерес публики становился все меньше – соответственно, падали и доходы.
В этот период Вильгельм Кюхельбекер сблизился с Рылеевым и другими «заговорщиками», всей душой разделяя их надежды на переобустройство общества. Когда же в сентябре 1825 года двоюродный брат Рылеева погиб на дуэли, защищая честь своей сестры, Кюхельбекер написал гневное стихотворение, воспринятое и властями, и его единомышленниками как революционный манифест:
Клянемся честью и Черновым:
Вражда и брань временщикам,
Царя трепещущим рабам,
Тиранам, нас угнесть готовым!
...
Так, говорят не русским словом,
Святую ненавидят Русь;
Я ненавижу их, клянусь,
Клянуся честью и Черновым!
...
Ликуй: ты избран русским богом
Всем нам в священный образец!
Тебе дан праведный венец!
Ты чести будешь нам залогом!
В общем, обладая вспыльчивым характером, остро реагируя на любую несправедливость, Кюхельбекер не мог не оказаться на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, причем, не в числе случайных свидетелей, а в качестве активного участника – хотя официально был принят тем же Рылеевым в члены тайного Северного общества незадолго до восстания. Примечательно, что родной его брат, Михаил Кюхельбекер, офицер флота, состоял в членах тайного общества давно, но Вильгельма, зная его неосмотрительность, в это никто не посвящал. И не зря: уже попав в круговерть событий, он, поддавшись всеобщему возбуждению, три раза пытался стрелять – то в великого князя Михаила, то в генерала Воинова, и все три раза – осечка! Случай, так характерный для нескладного Кюхли, воспринятый всеми как обидная неудача, однако спасший жизнь не только объектам покушения, но и ему самому – ведь таким образом он не стал убийцей...
Впоследствии Кюхельбекер, осужденный на пятнадцать лет одиночного заключения и пожизненную ссылку в Сибирь, все случившееся с ним и с его, как он писал, злополучными товарищами, называл «несчастием»: на смену восторженности пришла горечь утрат и разочарований…
Тебя ли вижу из окна
Моей безрадостной темницы,
Златая, ясная луна,
Созданье божией десницы?
Прими же скорбный мой привет,
Ночное мирное светило!
Отраден мне твой тихий свет:
Ты мне всю душу озарило.
Так! может быть, не только я,
Страдалец, узник в мраке ночи, –
Быть может, и мои друзья
К тебе теперь подъемлют очи!
Быть может, вспомнят обо мне;
Заснут; с молитвою, с любовью
Мой призрак в их счастливом сне
Слетит к родному изголовью,
Благословит их... Но когда
На своде неба запылает
Передрассветная звезда, –
Мой образ, будто пар, растает.
Это стихотворение «Луна» написано Вильгельмом Кюхельбекером в 1828 году в одиночной камере. С одной стороны, судьба в лице государя Николая I обрекла его на душевные и телесные страдания в изоляции, но в то же время освободила от необходимости заботиться о бытовом обустройстве, о заработках, о положении в обществе – в общем, от всего того, с чем Вильгельм так плохо справлялся в повседневной жизни. При этом – пусть не сразу – ему разрешили вести дневник, переписываться с родственниками, читать – избирательно, старые подшивки, но именно сидя в камере, Кюхельбекер совершенствовался как писатель, литературный критик, философ, вернулся к изучению греческого языка и самостоятельно начал изучать английский: «Провидение меня воспитывает и обстоятельствами принуждает к занятиям, о которых я по природной лености, вероятно, и не думал бы: в Шлиссельбурге я выучился по-английски, потому что у меня не было книг, кроме английских», – сделал 15 февраля 1835 года запись в дневнике Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Не будет преувеличением сказать, что эти годы одиночества стали наиболее плодотворными в его творческой биографии.
Он работал над поэмой в русском стиле «Юрий и Ксения», писал прозу, наладил связь с друзьями Дельвигом и Пушкиным, которые не только снабжали его новой литературой, но и старались сделать все возможное, чтобы произведения Кюхельбекера были опубликованы – пусть даже без его имени. Так, Дельвиг перед самой своей смертью через старшую сестру Кюхельбекера успел переслать товарищу свой единственный сборник стихов, а 12 мая 1835 года, к примеру, Вильгельм Карлович сделал в дневнике такую запись: «Большую радость бог послал мне: мой «Ижорский» мне прислан напечатанный… Считаю не нужным упоминать здесь, кому по этому случаю я особенно считаю себя обязанным быть признательным: упоминать о нем было бы здесь как-то некстати; только – бог мне свидетель – что чувствую его благодеяния». Речь здесь идет о Пушкине. Помнил о нем Вильгельм всегда, учился у него, анализируя его произведения, и всегда знал, что может обратиться к лицейскому другу не только мысленно, но и с реальными проблемами:
Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими? Как перуны
Сибирских гроз, его златые струны
Рокочут... Пушкин, Пушкин! это ты!
Твой образ – свет мне в море темноты;
Твои живые, вещие мечты
Меня не забывали в ту годину,
Как пил и ты, уединен, кручину, –
Это фрагмент стихотворения Кюхельбекера к лицейской годовщине 19 октября 1836 года: он так же, как Пушкин, всегда отмечал эту дату. И, кстати, в тот год отметил он ее уже не в камере: пятнадцатилетнее заключение совершенно неожиданно для Кюхельбекера было сокращено до десяти лет, и он отправился в Сибирь, в надежде спокойно прожить рядом с братом в местечке Баргузин, зарабатывая на хлеб литературным трудом. Как же далек был Вильгельм Карлович от реальности – и сразу ощутил это: Михаил уже был женат, и стало ясно, что Вильгельм должен жить самостоятельно.
Каким же для него это стало и жизненным уроком, и испытанием: через три года после освобождения из тюремного заключения он записал: «Если бы я был Жан-Жаком, т.е. эгоистом, я бы просил правительство снова меня запереть, но я уже не могу сделать этого, … потому что у меня есть обязанности, поэтому я могу только молить бога о заключении». «Они моих страданий не поймут», – в отчаянии написал Вильгельм Карлович в стихотворении в начале 1839 года, осмысливая всю свою прошедшую и настоящую жизнь:
Был я очарован
Когда-то обольстительной мечтой;
Я думал: кончится борьба с судьбой,
И с нею все земные испытанья;
Не будет сломан, устоит борец,
Умрет, но не лишится воздаянья
И вырвет напоследок свой венец
Из рук суровых, – бедный я слепец!
Судьба берет меня из стен моей темницы,
Толкает в мир (ведь я о нем жалел) –
А мой-то мир исчез, как блеск зарницы,
И быть нулем отныне мой удел!
В 1839 году Кюхельбекер женился на простой двадцатилетней девушке, в два раза моложе него, появились новые заботы и обязанности, надежды и утраты. Из четверых детей выжило лишь двое, в поиске лучшего места семья Вильгельма Карловича моталась по Сибири, иногда он давал уроки, но в основном приходилось жить натуральным хозяйством, строить дома, сеять хлеб, вести огород, – одним словом, всем тем, к чему Кюхельбекер никак не был приспособлен, да и здоровьем он был слаб. Соответственно, все это отнимало и силы, и время от основного, как он считал, его призвания – литературного творчества.
Но, несмотря ни на что, он продолжал писать – иногда с большими перерывами, вызванными лишениями и болезнями, но все же – оставался верен себе. Он учил грамоте сына, вел дневник, надеясь, что его жизненный и творческий опыт пригодится и сыну. Умер Вильгельм Карлович Кюхельбекер 11 августа (по старому стилю) 1846 года в Тобольске. Дочери его, Юстине, было тогда два года, но именно она сохранила архив отца, о котором мы говорили в начале нашего знакомства с Вильгельмом Кюхельбекером.
Вот, слава Богу, я опять спокоен:
Покинула меня тяжелая хандра;
Я снова стал доступен для добра,
И верить и любить я снова стал достоин.
Охотно руку протяну врагу,
Скажу охотно: будем жить друзьями,
Мой добрый Басаргин, и с вами я могу
Теперь беседовать стихами…
Как ангел божий, милый друг,
Вы предо мной явились вдруг
С радушным, искренним участьем;
Был истомлен житейским я ненастьем:
Опальный и больной слепец,
Обманутый людьми, растерзанный страданьем…
Но вот опять согрет я тихим упованьем, –
И этим одолжен вам труженик-певец!
О, да услышит бог мои молитвы,
Пусть будут вам не трудны битвы
С коварным миром и с самим собой;
Пусть сохраните вы средь бурь души покой;
Не разлучайтеся с Любовью животворной,
С святою Верою, с Надеждой неземной, –
И да не встретитесь с любовию притворной,
Ни с суетной надеждою-мечтой,
Ни с верой мертвою, надменной и холодной,
Подобной той смоковнице бесплодной,
Которую сухую проклял Спас…
Их трудно отличить подчас
От дивных дочерей Софии… Искупитель
И тут единственный наш друг-руководитель,
И он вещает ясно нам:
«Познайте их по их делам».
13 апреля 1846, Тобольск...
На этом мы закончим короткий рассказ о поэте, мыслителе, лицейском товарище Пушкина, декабристе Вильгельме Карловиче Кюхельбекере. Здесь почти не упоминалось о литературных особенностях его творчества, так как в первую очередь хотелось рассказать о его жизни, полной надежд и разочарований, и главное – о творческом осмыслении собственного опыта человеком сильным и слабым одновременно. С каким духовным багажом пришел он к концу своего земного существования, знает лишь его собственная сущность, но мне очень хочется верить, что ошибки и победы, труды и страдания Вильгельма Карловича Кюхельбекера были не напрасны, и он обрел «средь бурь души покой»...
Виктория ФРОЛОВА
Главная > УрокВИЛЬГЕЛЬМ КАРЛОВИЧ КЮХЕЛЬБЕКЕР
(1797 – 1846)
Вильгельм Карлович Кюхельбекер – поэт, драматург и литературный критик. Родился в Петербурге, в обрусевшей немецкой семье. В 1811 году поступил в Царскосельский лицей, его друзьями стали Дельвиг и Пушкин. В 1820 году Кюхельбекер совершил поездку за границу, посетил Германию, Италию, Францию. В Париже он с успехом читал лекции о русской литературе. В Германии познакомился с Гете. В 1825 году в Петербурге Кюхельбекер вступил в Северное общество. После поражения декабрьского восстания пытался бежать из России, но был схвачен в Варшаве. Его приговорили к смертной казни, которую заменили 20 годами каторжных работ. Затем и эта мера была изменена – 10 лет Кюхельбекер провел в одиночном заключении, а в 1835 году его сослали в Сибирь. Больной туберкулезом, потерявший зрение Кюхельбекер скончался в Тобольске. Ранние произведения поэта тяготеют к сентиментализму. Постепенно в его стихотворениях начинают преобладать гражданские и вольнолюбивые настроения. В поэзии Кюхельбекера своеобразно сочетались гражданские традиции классицизма и просветительства с веяниями революционного романтизма. В лирике поэт предстает певцом-гражданином, борцом за народное благо. ЛГ Кюхельбекера выступает против тирании, готов смело вступить в бой и принять смерть. После 1825 года в творчестве Кюхельбекера все чаще звучат ноты отчаяния и скорби. 1827. Тень Рылеева . ТЕНЬ РЫЛЕЕВА В ужасных тех стенах, где Иоанн, В младенчестве лишенный багряницы, Во мраке заточенья был заклан 1 Булатом ослепленного убийцы – Во тьме, на узничном одре, лежал Певец, поклонник пламенный свободы 2 . Отторжен, отлучен от всей природы, Он в вольных думах счастия искал. Но не придут обратно дни былые: Прошла пора надежд и снов, И вы, мечты, вы, призраки златые – Не позлатить железных вам оков! Тогда (то не был сон) во мрак темницы – Небесное видение сошло – Раздался звук торжественной цевницы 3 – Испуганный певец подъял чело: На облаках несомый, Явился образ, узнику знакомый. «Несу товарищу привет Из той страны, где нет тиранов, Где вечен мир, где вечный свет, Где нет ни бури, ни туманов. Блажен и славен мой удел: Свободу русскому народу Могучим гласом я воспел, Воспел и умер за свободу! Счастливец, я запечатлел Любовь к земле родимой кровью – И ты, я знаю, пламенел К отчизне чистою любовью. Грядущее твоим очам Разоблачу я в утешенье – Поверь, не жертвовал ты снам: Надеждам будет исполненье!» Раздвинул стены, растворил затворы – Воздвиг певец восторженные взоры – И видит: на Руси святой Свобода, счастье и покой. 1827 У. Во что верит ЛГ Кюхельбекера? В какой момент жизни герою стихотворения является образ Рылеева? Д. … 1838.19 октября. У. «19 октября» - день лицейской годовщины. Александр Пушкин неоднократно посвящал свои стихотворения этой памятной для всех лицеистов дате: 1825. 19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…». 19 октября 1827 («№Бог помочь вам, рзу4ья мои…»). 19 октября 1828 («»Усерлдно помолившись Богу…») Как и Пушкин, Кюхельбекер посвятил свое стихотворение этому дню. (Читает.) 19 ОКТЯБРЯ Блажен, кто пал, как юноша Ахилл, Прекрасный, мощный, смелый, величавый, В средине поприща побед и славы/, Исполненный несокрушимых сил! Блажен! Лицо его, всегда младое, Сиянием бессмертия горя, Блестит, как солнце вечно золотое, Как первая эдемская заря. А я один средь чуждых мне людей Стою в ночи, беспомощный и хилый, Над страшной всех надежд моих могилой, Над мрачным гробом всех моих друзей,. В то гроб бездонный, молнией сраженный, Последний пал родимый мне поэт… И вот опять Лицея день священный; Но уж и Пушкина меж вами нет. Не принесет он новых песней вам, И с них не затрепещут перси ваши, Не выпьет с вами он заздравной чаши: Он воспарил к заоблачным друзьям. Он ныне с нашим Дельвигом пирует; Он ныне с Грибоедовым моим: По них, по них душа моя тоскует; Я жадно руки простираю к ним! Пора и мне! Давно судьба грозит Мне казней нестерпимого удара: Она того меня лишает дара, С которым дух мой неразрывно слит. Так! перенес я годы заточенья, Изгнание, и срам, и сиротство; Но под щитом святого вдохновенья, Но здесь во мне пылало божество! Теперь пора! Не пламень, не Перун Меня убил; нет, вязну средь болота, Гроб давят нужды и забота, И я отвык от позабытых струн. Мне ангел песней рай в темнице душной Когда-то созидал из снов златых; Но без него не труп ли я бездушный Средь трупов столь же хладных и немых? Участь русских поэтов. 1845. Горька судьба поэтов всех племен; 188 яжелее всех судьба казнит Россию: Для славы и Рылеев был рожден: Но юноша в свободу был влюблен… Стянула петля дерзостную выю. Не он один; другие вслед ему, Прекрасной обольщенные мечтою, Пожалися годиной роковою… Бог дал огонь их сердцу, свет уму. Да! Чувства в них восторженны и пылки: Что ж? их бросают в черную тюрьму, Морят морозом безнадежной ссылки… Или болезнь наводит ночь и мглу 1 На очи прозорливцев вдохновенных; Или рука любезников презренных 2 Шлет пулю их священному челу; Или же бунт поднимет чернь глухую 3 , И чернь того на части разорвет, Чей блещущий перунами 4 полет Сияньем облил бы страну родную. 1845 У. Кюхельбекер начал печальный для русской поэзии список. Можете ли вы его продолжить? Д. …
АНТОНАНТОНОВИЧ ДЕЛЬВИГ
У. . Антон Антонович происходил из семьи обрусевших немецких баронов. Родился он в Москве. В 1811 году поступил Царскосельский лицей, где сблизился с с Кюхельбекером и Пушкиным. Некоторое время спустя после окончании лицея он примкнул к оппозиционной молодежи – подружился с Рылеевым и Бестужевым. В 1830 году Дельвиг основал свою газету. Деятельное участие в создании газеты принял Пушкин. Поддержали газету Жуковский, Крылов, Вяземский. Но просуществовала газета недолго: в 1831 году газета была закрыта. В том же году Дельвиг заболел и скончался. Дельвиг приобрел известность своими элегиями, романсами и русскими песнями. Дельвиг, как отмечал Пушкин, стремился к гармонической, классической стройности. Стихотворение «Элегия» было положено на музыку А.Алябьевым. М.Глинкой. М. Яковлевым, а «Русская песня» - А. Алябьевым. <1821 или 1822> Элегия . 1825. Русская песня.АЛЕКСАНДР ИВАНОВИТЧ ПОЛЕЖАЕВ (1804 – 1838)
ГИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ ЯЗЫКОВ (1803 – 1846)
У. А теперь проверим, как вы выполнили дома задание № 19 в тетради .Задание 19. Прочитайте стихотворения двух авторов из круга поэтов пушкинской поры – А. И. Полежаева (1804–1838) «Песнь погибающего пловца» и Н. М. Языкова (1803–1846) «Пловец». Сравните эти стихотворения.1828. А. Полежаев «Песнь погибающего пловца».| Вот мрачитсяСвод лазурный!Вот крутитсяВихорь бурный!Ветр свистит,Гром гремит,Море стонет –Путь далек…Тонет, тонетМой челнок! Все чернееСвод надзвездный,Все страшнееВоют бездны.Глубь без дна –Смерть верна!Как заклятый,Враг грозит,Вот девятыйВал бежит! Горе, горе!Он настигнет:В шумном мореЧелн погибнет!Гроб готов… | Треск громовНад пучинойЯрых вод –Вздох пустынныйРазнесет! Дар заветныйПровиденья,Гость приветныйНаслажденья –Жизнь иль миг!Не привыкУтешатьсяЯ тобой, –И расстатьсяМне с мечтой! СокровенныйСын природы,НеизменныйДруг свободы, -С юных летВ море бедЯ направилБыстрый бегИ оставилМертвый брег! | На равнинахВод зеркальных,На пучинахПогребальныхЯ скользил:И шутилГрозной влагой –Смертный валЯ отвагойПобеждал! Как минутныйПрах в эфире,БесприютныйСтранник в мире,Одинок,Как челнок,Уз ЛюбовиЯ не знал,Жаждой кровиНе сгорал! |
ЕВГЕНИЙ АБРАМОВИЧ БАРАТЫНСКИЙ
Евгений Абрамович Баратынский родился в небогатой дворянской семье. Учился в Пажеском корпусе, из которого был исключен в 1816 году за неблаговидный поступок с запрещением поступать на какую-либо службу, кроме военной. Юношеское озорство, повлекшее неумеренно строгое наказание, тяжело отразилось на дальнейшей судьбе поэта. С 1820 по 1825 год он служил унтер-офицером в Финляндии. В 1825 году благодаря хлопотам друзей получил офицерское звание, а в 1826 году вышел в отставку и переехал в Москву. В 1843 году поэт побывал в Германии, во Франции, а затем отплыл в Неаполь. В Италии Баратынский внезапно заболел и скоропостижно скончался. Литературная позиция поэта складывалась под непосредственным воздействием общественных настроений, связанных с движением декабристов. В их взглядах его привлекала свобода чувства и мысли, но он не сочувствовал их революционным устремлениям. Главными темами в его лирике становятся крушение романтических иллюзий, судьба поэта и место искусства в жизни. У. Евгений Абрамович Баратынский – самый значительный из поэтов пушкинской поры. <1821> Разуверение РАЗУВЕРЕНИЕ 1 Не искушай меня без нужды Возвратом нежности твоей: Разочарованному чужды Все обольщенья прежних дней! Уж я не верю увереньям, Уж я не верую в любовь И не могу предаться вновь Раз изменившим сновиденьям! Слепой тоски моей не множь, Не заводи о прежнем слова И, друг заботливый, больного В его дремоте не тревожь! Я сплю, мне сладко усыпленье; Забудь бывалые мечты: В душе моей одно волненье, А не любовь пробудишь ты. <1821> Звучит романс на музыку М.Глинки «Не искушай меня без нужды…» <1823> Две доли ДВЕ ДОЛИ Дало две доли провидение На выбор мудрости людской: Или надежду и волнение, Иль безнадежность и покой. Верь тот надежде обольщающей, Кто бодр неопытным умом, Лишь по молве разновещающей С судьбой насмешливой знаком. Надейтесь, юноши кипящие! Летите, крылья вам даны; Для вас и замыслы блестящие, И сердца пламенные сны! Но вы, судьбину испытавшие, Тщету утех, печали власть, Вы, знанье бытия приявшие Себе на тягостную часть! Гоните прочь их рой прельстительный; Так! доживайте жизнь в тиши И берегите хлад спасительный Своей бездейственной души. Своим бесчувствием блаженные, Как трупы мертвых из гробов, Волхва словами пробужденные, Встают со скрежетом зубов, - Так вы, согрев в душе желания, Безумно вдавшись в их обман, Проснетесь только для страдания, Для боли новой прежних ран. <1823> У. О каких двух жизненных позициях размышляет ЛГ? Какая доля ему ближе и почему? А вам? Д. … <1828> «Мой дар убог, и голос мой не громок…» * * * Мой дар убог, и голос мой не громок, Но я живу, и на земле мое Кому-нибудь любезно бытие: Его найдет далекий мой потомок В моих стихах; как знать? Душа моя Окажется с душой его в ношенье, И как нашел я друга в поколенье, Читателя найду в потомстве я. <1828> У. Как оценивает ЛГ свой поэтически дар и свое назначение? Д. … У. К какому жанру вы отнесете это стихотворение? Д. Элегия. У. Элегия как жанр обычно предполагает любовную тематику. А здесь? Д. Здесь скорее философская тема. <1834> «Весна, весна! как воздух чист!...» * * * Весна! Весна! Как воздух чист! Как ясен небосклон! Своей лазурию живой Слепит мне очи он. Весна, весна! Как высоко На крыльях ветерка, Ласкаясь к солнечным лучам, Летают облака! Шумят ручьи! Блестят ручьи! Взревев, река несет На торжествующем хребте Поднятый ею лед! Еще древа обнажены Но в роще ветхий лист, Как прежде, под моей ногой И шумен и душист. Под солнце самое взвился И в яркой вышине Незримый жавронок поет Заздравный гимн весне. Что с нею, что с моей душой? С ручьем она ручей И с птичкой птичка! С ним журчит, Летает в небе с ней! Зачем так радует ее И солнце и весна! Ликует ли, как дочь стихий, На пире их она? Что нужды! Счастлив, кто на нем Забвенье мысли пьет, Кого далеко от нее Он, дивный, унесет! <1834> ? Как вы понимаете смысл шестой строфы? У. Со стихотворением «Весна., весна! Как воздух чист!...» вы знакомились еще в начальной школе. Помните ли вы, на какой особенности этого стихотворения акцентировали ваше внимание? Д. … У. В этом стихотворении, относящимся к пейзажной лирике, яркая картина весны создана с помощью звукописи (читает, акцентируя внимание на звуковом рисунке стихотворения). <1835> Последний поэт. У. Как и многие другие поэты, Баратынский размышлял и о роли поэта и поэзии. Послушайте стихотворение «Последний поэт» (читает фрагменты стихотворения). ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ Век шествует путем своим железным, В сердцах корысть, и общая мечта Час от часу насущным и полезным Отчетливей, бесстыдней занята. Исчезнули при свете просвещенья Поэзии ребяческие сны, И не о ней хлопочут поколенья, Промышленным заботам преданы. Для ликующей свободы Вновь Эллада ожила 1 , Собрала свои народы И столицы подняла; В ней опять цветут науки, Носит понт торговли груз, Но не слышны лиры звуки В первобытном рае муз. Блестит зима дряхлеющего мира, Блестит! Суров и бледен человек; Но зелены в отечестве Омира Холмы, леса, брега лазурных рек. Цветет Парнас! пред ним, как в оны годы, Кастальский ключ живой струею бьет; Нежданный сын последних сил природы – Возник Поэт, - идет он и поет. Воспевает, простодушный, Лон любовь и красоту, Пустоту и суету; Мимолетные страданья Легкомыслием целя, Лучше смертный, в дни незнанья Радость чувствует земля. Поклонникам Урании 2 холодной Поет, увы! Он благодать страстей; Как пажити Эол бурно погодный, Плодотворят они сердца людей; Живительным дыханием развита, Фантазия подъемлется от них, Как некогда возникла Афродита Из пенистой пучины вод морских. И зачем не предадимся Снам улыбчивым своим? Жарким сердцем покоримся Думам хладным, а не им! Верьте сладким убежденьям Вас ласкающих очес И отрадным откровеньем Сострадательных небес! Суровый смех ему ответом; персты Он на струнах своих остановил, Сомкнул уста, вещать полуотверсты, Но гордыя главы не преклонил; Стопы свои он в мыслях направляет В немую глушь, в безлюдный край; но свет Уж праздного вертепа не являет, И на земле уединенья нет! Человеку непокорно Море синее одно, И свободно, и просторно, И приветливо оно; И лица не изменило С дня, в который Аполлон Поднял вечное светило В первый раз на небосклон. Оно шумит перед скалой Левкада. На ней певец, мятежной думы полн, Стоит… в очах блеснула вдруг отрада: Сия скала… тень Сафо 1 ! Голос волн… Где погребла любовница Фаона Отверженной любви несчастный жар, Там погребет питомец Аполлона Свои мечты, свой бесполезный дар! И по-прежнему блистает Хладной роскошию свет, Серебрит и позлащает Свой безжизненный скелет; Но в смущение приводит Человека вал морской, И от шумных вод отходит Он с тоскующей душой! <1835> У. Что же думает ЛГ о поэте? Почему он последний? С оптимизмом ли глядит ЛГ в будущее? Д. …
АЛЕКСЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ КОЛЬЦОВ
Алексей Васильевич Кольцов занимает особое место среди поэтов пушкинской поры. Он родился в Воронеже в семье мещанина. Девятилетним мальчиком был отдан в местное уездное училище, но не кончил его, так как был вынужден помогать отцу в торговле скотом. В 1830 году он встретился с Н. В. Станкевичем, который заинтересовался стихами юноши. Два года спустя в Москве Станкевич познакомил его с В. Г. Белинским, ставшим впоследствии другом поэта. В 1836 году Кольцов побывал в Петербурге, где был тепло встречен поэтами – В. А. Жуковским, И. А. Крыловым, А. С. Пушкиным, П. А. Вяземским и другими. В расцвете яркого дарования поэт безвременно скончался. Кольцов впервые в русской поэзии создал образ лирического героя – носителя мыслей и чаяний трудового народа. Этому герою свойственны богатырская удаль, безудержное веселье, глубина и искренность чувств, широта натуры. Поэзия Кольцова воспроизводит народный быт и внутренний мир простого человека в формах близких народной поэзии. Самым известным произведением поэта стало стихотворение «Разлука» («На заре туманной юности…»), которое было положено на музыку разными композиторами. 1831 .Песня пахаря.
ПЕСНЯ ПАХАРЯ
| Ну, тащися, сивка, Пашней десятиной! Выбелим железо О сырую землю. Красавица зорька В небе загорелась, Из большого леса Солнышко выходит. Весело на пашне Ну, тащися, сивка! Я сам-друг с тобою, Слуга и хозяин. Весело я лажу Борону и соху, Телегу готовлю, Зерна насыпаю Весело гляжу я На гумно, на скирды, Молочу и вею… Ну, тащися, сивка! Пашенку мы рано С сивкою распашем, Зернышку сготовим Колыбель святую. | Его вспоит, вскормит Мать-земля сырая; Выйдет в поле травка – Ну! тащися, сивка! Выйдет в поле травка – Вырастет и колос, Тянет спеть, рядиться В золотые ткани. Заблестит наш серп здесь, Зазвенят здесь косы; Сладок будет отдых На снопах тяжелых! Ну, тащися, сивка! Накормлю досыта, Напою водою, Водой ключевою. С тихою молитвой Я вспашу, посею: Уроди мне, Боже, Хлеб – мое богатство! 1831 |
(Посвящено памяти А.С.Пушкина)
| Что, дремучий лес, Призадумался, Грустью темною Затуманился? Что Бова-силач Заколдованный, С непокрытою Головой в бою, Ты стоишь – поник И не ратуешь С мимолетною Тучей-бурею. Густолиственный Твой зеленый шлем Буйный вихрь сорвал – И развеял в прах. Плащ упал к ногам И рассыпался… Ты стоишь – поник И не ратуешь. Где ж девалася Речь высокая, Сила гордая, Доблесть царская? У тебя ль, было, В ночь безмолвную Заливная песнь Соловьиная… У тебя ль, было, Дни – раскошество, – Друг и недруг твой Прохлаждаются… У тебя ль, было, Поздно вечером Грозно с бурею Разговор пойдет: Распахнет она Тучу черную, Обоймет тебя Ветром-холодом. | И ты молвишь ей Шумным голосом: «Вороти назад! Держи около!» Закружит она, Разыграется… Дрогнет грудь твоя, Зашатаешься; Встрепенувшися, Разбушуешься: Только свист кругом, Голоса и гул… Буря всплачется Лешим, ведьмою, И несет свои Тучи за море. Где ж теперь твоя Мочь зеленая? Почернел ты весь, Затуманился… Одичал, замолк… Только в непогодь Воешь жалобу На безвременье. Так-то, темный лес, Богатырь Бова! Ты всю жизнь свою Маял битвами, Не осилили Тебя сильные, Так дорезала Осень черная. Знать, во время сна К безоружному Силы вражие Понахлынули. С богатырских плеч Сняли голову – Не большой горой, А соломинкой… 1837. |
1 П и и т –поэт (древнерусское).
2 П а р н а с – гора в Греции, на которой, по представлению древних греков, обитали покровитель искусства бог Аполлон и 9 муз, покровительниц искусств и наук..
3 Х а р и т ы – три древнегреческие богини красоты и веселья.
4 Н а п е р с н и к – задушевный друг.
5 А о н и д ы – то же, что музы.
6 Ф е б – Аполлон.
1 Ф и а л – у древних греков и римлян – плоская низкая чаша.
2 В а к х –бог вина и веселья, покровитель виноградарства и виноделия.
3 П а р н и – Эварист Дезире де Форж (1753-1814), французский поэт, творчество которого высоко ценили Батюшков и Пушкин.
4 Элизий – в древнегреческой мифологии загробный мир, где блаженствуют души праведников.
5 О память сердца! – афоризм принадлежит французскому педагогу и философу Масьё (1772–1846).
1 Т и р а с - греческое название Днестра.
2 Ц е р е р а – 1) в древнеримской мифологии богиня, покровительница земледелия; 2) одна из амалых планет.
3 О м и л о й, с е р д ц у н е з а б в е н н о й – имеется в виду А.Ф.Фурман (1791 – 1850), с которой Баатюшков был помолвлен, но узнал, что невеста его не любит и уехал из Петербурга.1 Мельхиседек – библейский царь, первосвященник (буквально: «царь правды»).1 Брут Марк Юлий (85–42 гг. до н. э.) – в древнем Риме глава (вместе с Кассием) заговора в 44 г. против Цезаря. По преданию, одним из первых нанес ему удар кинжалом.2 Риега – Риего-и-Нуньес Рафаэль (1785–1823) – испанский революционер, возглавививший восстание 1820 г., положившее начало Испанской революции. После революции был казнен.1 Иоанн VI Антонович, номинальный русский император (1740–1741), свергнутый с престола в младенчестве и заключенный в Шлиссельбургскую крепость. Убит в 1764 г. 2 Певец, поклонник пламенный свободы… – здесь поэт имеет в виду себя.3 Цевница – русский и украинский духовой музыкальный инструмент. Тип флейты греческого бога Пана.1 Или болезнь наводит ночь и мглу – В 1845 г. Кюхельбекер ослеп.
2 Или рука любезников презренных – Речь идет о гибели А. С. Пушкина.
3 Или же бунт поднимет чернь глухую – имеется в виду гибель А. С. Грибоедова в 1829 г.4 Перун – в славянской мифологии бог грозы (грома); перуны – молнии.
1 Широкую известность стихотворение получило как романс на музыку М. И. Глинки.
1 Вновь Эллада ожила… - В 1830 году Греция освободилась от турецкого ига.2 У р а н и я – в греческой мифологии муза астрономии.1 С а ф о – согласно преданию, древнегреческая поэтесса Сафо (Сапфо) (конец – начало в. до н. э.) бросилась в море с Левкадской скалы из-за неразделенной любви к юноше Фаону.
