«Итак иди, ешь с весельем хлеб твой,
и пей в радости сердца вино твоё,
когда Бог благоволит к делам твоим...
Всё, что может рука твоя делать, по силам делай;
потому что в могиле, куда ты пойдёшь,
нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости.»
Екклесиаст, 9: 7, 10
ВВЕДЕНИЕ
Философия экзистенциализма возникает в конце XIX - начале XX века как попытка ответа на извечные вопросы человеческой цивилизации: о боге, о бытии, о предназначении человеческой жизни и загадке судьбы, - вопросы, решение которых должно быть современно живущему человеку, отвечать его пониманию действительности в конкретном историческом отрезке. Пониманию, на которое наибольшее влияние оказали величайшие и ошеломляющие успехи науки на фоне страшной моральной деградации, отражённой в многомиллионных жертвах двух мировых войн, в бесчеловечном и планомерном истреблении огромных масс беззащитных людей оружием, голодом, непосильными условиями работы в бесчисленных лагерях. Не случайно поэтому смещение центра внимании философии от проблем бытия и объективной природы вещей к субъекту, т. е. человеку, его внутреннему миру и переживаниям. В центре этой новой на тот период философии - ««экзистенция», человеческое существование, как оно предстаёт в непосредственном переживании своего «бытия-в-мире» - в актах заботы, страха, любви, ненависти, раскаяния, отчаяния, решимости, надежды и т.д.. Будучи всегда «заброшена» в ту или иную конкретную ситуацию, экзистенция совершает выбор самой себя, реализуя тем самым изначально присущую ей свободу» . Эта экзистенция так или иначе является связующей нитью, объединяющей творчество и взгляды философов-экзистенциалистов, благодаря ей мы и выделяем их как приверженцев одного философского направления. Однако, несмотря на одинаковость исходных посылок, каждый философ делает из них свои выводы, рисует свою собственную картину мира с предлагаемой моделью человеческого поведения в нём, тем самым отличаясь и выделяясь из ряда других философов.
Под общим понятием философии экзистенциализма обычно понимают несколько обособленных течений, выделенных индивидуальностью подхода к решению экзистенциальных проблем (или к невозможности решения таковых). Помимо некоторых стоящих особняком вариантов философии экзистенциализма (таких, например, как «предэкзистенциализм» С. Кьеркегора и «позитивный экзистенциализм» Н. Аббаньяно ) существует два основных направления - это теистический (К. Ясперс, Г. Марсель) и атеистический экзистенциализм (М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, А. Камю) . И если «теистические экзистенциалисты стремятся преодолеть человеческое отчуждение переоткрытием мира личностного общения с другими людьми и Богом», «пытаются вновь пробудить в современном человеке чувство глубины и загадочности в знакомом и показать, как он может найти своё настоящее Я», т.е. «открывают новый подход к трансцендентному» , то «Сартр и Камю говорят о человеке и для человека, который потерял или никогда не имел веры в Бога», «они оба пытаются показать последствия атеизма, как они их видят, и объяснить одинокому и отчуждённому индивиду ситуацию, в которой он находится», другими словами, стараются помочь найти ответы на такие, казалось бы, простые и одновременно сложные вопросы: «Как следует жить человеку в мире, где нет заранее заданного значения? Как он может придать какое-то значение своей жизни?»
Вообще, в творчестве Сартра и Камю можно при желании проследить достаточно много параллелей, главными из которых, думается, является нежелание упрощать и приукрашивать ситуацию, облегчать «заброшенность» человека в этот мир и его «невольную» свободу верой в присутствие Бога или же шифрами трансцендентного. Однако несмотря на родственность философских позиций этих авторов, мне всё-таки хочется отметить, что Альбер Камю - случай особый. Твёрдость, последовательность, бескомпромиссность, глубина, ясность и никакого самообмана - эти огненные качества его философии позволяют выделять его из ряда экзистенциалистов, и, как бы ни относился читатель ко взглядам Камю, думается, не найдётся никого, кто отказался бы признать силу, бесконечную силу этой философии, раскрывающей для почитателей Камю свою чарующую красоту. Силу, быть может, не столько в смысле глубины и логической завершённости философской системы, сколько в смысле правдивости Камю, в первую очередь, перед самим собой в ответах на основные философские вопросы, - ответах, не оставляющих человеку ничего, кроме горькой правды, и, несмотря ни на что, подчёркивающих его величие. «Оттенкам, противоречиям, психологическим примесям, всегда привносимым «объективным» умом в существо вопросов, нет места в... исследовании и страстном поиске», - пишет сам Камю. «Здесь нужна только беспощадная, то есть логичная мысль. А это непросто. Всегда легко быть логичным. И почти невозможно быть логичным до конца» .
Для Камю, наверное, ещё более, чем для Сартра, характерно, что мы имеем дело «не столько с философией, сколько с философствованием, или с некоторой «пограничной областью» между тем и другим» . Отношения самого Камю к философии экзистенциализма и, в том числе, к его собственной, можно выразить фразой из «Мифа о Сизифе»: «Я беру на себя смелость назвать здесь экзистенциалистскую позицию философским самоубийством... это удобный способ обозначить такой ход мысли, при котором она отрицает сама себя и старается себя превзойти в том, что является её отрицанием» . Действительно, чрезвычайно сложно построить стройную философскую систему, сознательно ставя предельно чёткие границы, нисколько не приукрашивая положение дел и не даже не допуская возможности придания вещам какого-то иного смысла кроме того, который они отчётливо являют. В таких условиях невольно стирается чёткая грань между философским и художественным произведением. В том числе и поэтому невозможно отделять философские произведения Камю от его художественной прозы, поскольку «его новеллы так же полны глубокого смысла, как и философские трактаты, а последние так же прекрасны, как и маленькие эссе» . Нельзя не согласиться с тем, что «Камю надо читать... Его надо читать не торопясь, наслаждаясь необыкновенной красоты слогом, по-новому неожиданным и даже парадоксальным и по-старинному изящным и романтичным» .
В данной работе мне бы не хотелось искать различия (хотя они, безусловно, есть) в философском либо писательском таланте Камю и Сартра, которые можно было бы трактовать как предпочтение одного философа другому, поскольку, признаюсь, я глубоко симпатизирую взглядам и творчеству обоих. Просто отмечу, что каждого из них характеризовал его собственный богатый образный язык, «почти поэтическое языкотворчество, метафоричность... стиля, многочисленные заимствования из других языков, в том числе «мёртвых», контекстуальность значений...», словом, всё то, «что языковая практика приобрела для того, чтобы раскрыть «другим» личностям тончайшие нюансы собственных переживаний автора» . Это и не удивительно, ведь философы-экзистенциалисты «пытаются сокрушить социальное сознание и мышление толпы, для того чтобы пробудить индивида для видения своего экзистенциального положения и своей ответственности и возможностей как свободного индивида. В этом... заключается одна из причин того, что они используют столь драматичный и эмоционально окрашенный язык. Во многих случаях они делают это, чтобы привлечь внимание к давно известным истинам, которые до поры не осознаются как глубоко затрагивающие каждого» . Несмотря на родственность главных идей философского и художественного творчества Сартра и Камю, у каждого были свой стиль, свои приёмы, свои основные философские темы.
Сам Камю говорил как бы о двух циклах своих произведений. Теме абсурда посвящены работы 30-х годов, тема бунта - «Бунтующий человек», роман «Чума» и пьеса «Праведники». Как говорил Камю в интервью, данном в Стокгольме перед вручением Нобелевской премии, в первом цикле представлено отрицание, второй решает положительные задачи; оба были задуманы одновременно и реализованы последовательно.
Итак, мы подошли к главной обсуждаемой в работе теме, а именно, к философии абсурда Камю. Как уже отмечалось, Камю не только философ, «в конце концов, прежде всего он великий писатель» . Поэтому, я думаю, было бы неправильным просто пересказывать считающееся главным философское «произведение абсурда» автора - его «Миф о Сизифе» - в отрыве от его художественной прозы. Вместо этого я попытаюсь проследить возникновение абсурда, выявить его сущность и понять, какие следствия из него может найти для себя человек на основе сразу трёх работ автора, объединённых одной темой. Это «Миф о Сизифе», повесть «Посторонний» и пьеса «Калигула», причём в качестве основного источника идей философии абсурда будет взята первая из них. Сразу оговорюсь, что, на мой взгляд, обилие цитат, приводимых мной ниже, быть может, излишнее для раскрытия какой-либо другой темы, в данном случае будет полезным, поскольку даст возможность хотя бы немного прочувствовать своеобразие «философствования» Камю, богатство и колорит причудливо окрашенного стиля, характеризующего его писательско-философский талант, поскольку, наконец, его философия абсурда - это настолько же философское построение, насколько и эмоциональный призыв автора к читателю.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ АБСУРДА
Ощущение абсурда, по Камю, приходит либо вдруг и сразу, либо человеческая жизнь на протяжении длительного периода представляет собой постепенное и постоянное погружение в глубины абсурда; но, в любом случае, вся дальнейшая жизнь меняется, об её абсурдности забыть уже нельзя. Таково мгновенное прозрение Калигулы: «Просто я внезапно почувствовал, что мне нужно невозможное. На мой взгляд, существующий порядок вещей никуда не годится» . Такова погруженная в постоянное ощущение абсурда жизнь главного героя «Постороннего» Мерсо: «В жизни ничего не переменишь, всё одно и то же» . И далее: «Всё - всё равно, всё не имеет значения, и я прекрасно знаю почему... На протяжении всей моей нелепой жизни, через ещё не наступившие годы, из глубины будущего неслось мне навстречу сумрачное дуновение и равняло всё на своём пути, и от этого всё, что мне сулили и навязывали, становилось столь же призрачным, как те годы, что я прожил на самом деле» .
Ещё более сильно, с пугающей простотой описывается сцена «абсурдного прозрения» в «Мифе о Сизифе»: «Чувство абсурда может поразить в лицо любого человека на повороте любой улицы... Утреннее вставание, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон, и так всё, в том же ритме, в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу» (Фактически, это и есть описание образа жизни Мерсо). «Чаще всего этой дорогой следуют без особых затруднений. Но однажды вдруг возникает вопросительное «зачем?», и всё начинается с усталости, подсвеченной удивлением» .
Эта усталость - первый признак надвигающегося ощущения абсурда. Абсурд ещё не завладел человеком целиком. Согласно Камю, «усталость одновременно и последнее проявление жизни машинальной, и первое обнаружение того, что сознание пришло в движение. Усталость пробуждает сознание и вызывает всё последующее. Последующее может быть либо возвратом к бессознательности, либо окончательным пробуждением» . Итак, человек первый раз сталкивается с этой пробуждающей его сознание усталостью, и теперь от него зависит, заговорит ли его сознание во весь голос, или вновь замолчит. Так или иначе, эта усталость по Камю - первый звонок, первый бунт плоти, и «в этом бунте плоти обнаруживает себя абсурд» . Так, благодаря сознанию, абсурд впервые входит в человеческую жизнь.
Однако осознание - ещё не сам абсурд, это лишь часть того, что необходимо для полного ощущения абсурдности бытия. И Камю указывает следующий важный шаг, который делает человек на пути к абсурду. «Ещё ступенью ниже нас ждёт ощущение нашей чужеродности в мире - мы откроем... с какой силой природа, самый пейзаж может нас отрицать... Первобытная враждебность мира доносится до нас сквозь тысячелетия. В какой-то миг мы перестаём понимать этот мир по той простой причине, что на протяжении веков нам были понятны в нём лишь образы и рисунки, которые мы сами же предварительно в него и вложили, однако с некоторых пор нам не хватает больше духу прибегать к этой противоестественной уловке. Мир ускользает от нас, потому что снова становится самим собой... Ясно одно: в этой плотности и этой чуждости мира обнаруживает себя абсурд» . Камю-писатель устами Калигулы вторит Камю-философу: «Этот мир, такой, как он есть, выносить нельзя» .
«Враждебность мира» Камю - очень важный этап в понимании его философии абсурда. Действительно, научные схемы и теории, сменяющие одна другую и призванные объяснить нам мир, кричат наперебой о решении мировых загадок и тайн. Но на самом деле, они остаются лишь гипотезами, в лучшем случае лишь более новыми и близкими к действительности попытками описания явлений, причем отдельных явлений, являющихся ничтожно малой частью всей многообразной картины мира. В результате, как бы близко мы не приближались к истине, мы никогда до конца её не постигнем, и главные вопросы бытия так и останутся без ответа. Именно это и приводит человека в ужас. Он страстно хочет познать мироздание, но все его попытки, как и попытки самого Камю, разбиваются об иррациональность и чуждость мира: «... вся земная наука не даёт ничего, способного уверить меня в том, что этот мир мне принадлежит... Я понимаю, что с помощью науки могу опознать и перечислить явления, но никак не могу освоить мир. Даже если я ощупаю пальцем все извивы его рельефа, я не узнаю о нём больше» .
Следующий этап на пути к абсурду - восприятие человеком других людей в их механистическом проявлении, в их лишённой смысла деятельности, в их чуждости друг другу и осознающему индивиду. И в этом вопросе Камю невольно перекликается с Сартром. «Люди также источают нечто бесчеловечное», - пишет он. «Тягостное замешательство перед бесчеловечным в самом человеке, невольная растерянность при виде того, чем мы являемся на самом деле, короче, «тошнота», как назвал всё это один современный писатель, тоже обнаруживают абсурд» . Это замешательство перед нелепостью и тошнотворностью людских страстей испытывает и Калигула, столь внезапно ужаленный абсурдом в самое сердце. Показательны его слова до и после столкновения с абсурдом. Сначала: «заблуждается только тот, кто причиняет страдание другому» . И затем: «Если казна имеет значение, тогда человеческая жизнь его не имеет... Все... должны согласиться с этим рассуждением и полагать, что их жизнь - ничто, коль скоро деньги для них - всё. А пока я решил быть логичным, и, поскольку власть принадлежит мне, вы увидите, во что вам обойдётся эта логика. Я искореню противоречия и противоречащих» . Мерсо, другому герою Камю, в друзьях его матери, пришедших проститься с покойной, видятся скорее люди-автоматы в их гротескно-механическом, нежели жизненном проявлении, и он невольно ощущает своё одиночество и отчуждённость, противопоставляет себя им: «... они неслышно скользили в слепящем свете. Они уселись, и ни один стул не скрипнул. Никогда никого я не видел так ясно, до последней морщинки, до последней складки одежды. Однако их совсем не было слышно, просто не верилось, что это живые люди... Больше всего меня поразило в их лицах, что я не мог разглядеть глаз, только что-то мерцало в сети морщин... у всех были беззубые, запавшие рты... Тут я заметил, что все они, качая головами, сидят напротив меня... У меня мелькнула нелепая мысль, будто они собрались, чтобы меня судить» .
В довершение всего, человек словно вспоминает о грядущей смерти, и это, пожалуй, самый сильный аргумент абсурда. Конечно, он знал о ней и ранее. Но в том, доабсурдном понятии смертности и в осознании смерти в её абсурдности - огромная разница. До столкновения с абсурдом человек живёт, будто смерти нет вовсе: «... никогда не удастся в достаточной мере изумиться тому, что все живут так, как если бы они о смерти «знать не знали»» . Однако после укоренения абсурда в сознании человека нелепость и пугающая неотвратимость смерти повсюду с ним, и от них уже никуда не деться: «В действительности источником ужаса является математическая непреложность события смерти... Простота и бесповоротность произошедшего и дают содержание чувству абсурда. В смертельном свете этой судьбы проступает её бесполезность» . Действительно, смерть только тогда становится по-настоящему ужасна, когда человек встречается с абсурдностью лицом к лицу и осознаёт её. Об этом, кстати, говорит и Хайдеггер, цитируемый Камю: «Мир ничего не может предложить человеку, находящемуся во власти страха» . «Люди умирают, и они несчастны» , - восклицает Калигула так, словно он только что по-настоящему осознал эту прописную истину. В каком-то смысле, так оно и есть, потому что, конечно, он всегда знал о ней, но именно теперь, в сиянии абсурда, она становится ему невыносима. До такой степени, что Калигула уже не может забыться во сне так, как раньше, другими словами, жизнь его, вернее, ощущение жизни в корне изменились. «В сущности, все мы осуждены на смерть» - вторит ему герой «Постороннего» . После такого прозрения неотвратимость смерти становится невыносима. «Мысль, что «я есмь», мой способ действовать так, будто всё имеет смысл..., - всё это головокружительно опровергается абсурдностью возможной смерти» .
Таковы в общих чертах предпосылки и условия возникновения абсурда в человеческом сознании. Поговорим теперь о его непременных составляющих.
СУЩНОСТЬ АБСУРДА
Из рассмотренного выше может показаться, что по сути дела абсурд это и есть мир - непознаваемый, не поддающийся до конца разумному объяснению, с его странными законами, с его чуждостью человеку, наконец, с его в высшей степени нелепой, превращающей всё в тщету смертью. Но Камю вовремя предостерегает, в том числе и самого себя, от такой неправильной трактовки понятия абсурда: «Я говорил, что мир абсурден, но я слишком поспешил. Сам по себе этот мир неразумен - вот всё, что можно сказать о нём» .
Так что же всё-таки такое абсурд в трактовке Альбера Камю? «Я знаю, чего хочет человек, знаю, что ему предлагает мир, и теперь могу сказать, что знаю, чем они соединены» - рассуждает философ. Ответ Камю таков: абсурд - это связь, соединение непознаваемости мира с жаждой человеческого познания. «Абсурдно же столкновение этой иррациональности с отчаянной жаждой ясности, зов которой раздаётся в глубинах человеческой души. Абсурд зависит от человека в той же мере, в какой он зависит от мира» . Для Камю очень важно понимание противостояния человеческого разума и окружающей действительности, из которой рождается абсурд. Уже в других выражениях, он снова и снова повторяет это утверждение. «... человек оказывается перед иррациональным. Он испытывает желание быть счастливым и постигнуть разумность жизни. Абсурд рождается из столкновения этого человеческого запроса с безмолвным неразумием мира... Иррациональность, человеческая ностальгия и абсурд, вытекающий из их встречи, - таковы три действующих лица той драмы, которая неминуемо должна покончить со всякой логикой, на какую бытие способно» .
«Этот мир не имеет значения, и кто это понимает - обретает свободу» , - восклицает Калигула, и хочется лишь добавить: «абсурдную свободу». Впрочем, о самой свободе речь у нас впереди. Пока же отметим, что из слов Калигулы следует, во-первых, что «мир не имеет значения», т. е. абсурден и, во-вторых, что некто это «понимает», т. е. абсурдность осознаётся. Соединение разума и абсурда здесь налицо. В «Постороннем» характерны слова из эмоционального откровения обычно молчаливого Мерсо священнику незадолго до казни: «Напрасно он (священник) уверен, что жив, ведь он живёт как мертвец. Вот и я с виду нищий и обездоленный. Но я уверен в себе и во всём, куда уверенней, чем он, я уверен, что жив и что скоро умру. Да, кроме этой уверенности, у меня ничего нет. Но по крайней мере этой истины у меня никто не отнимет» . В повести Камю так же последователен, как и в философском эссе. Абсурд - близящаяся и заранее нелепая казнь Мерсо. Его уверенность в смерти - способность абсурд осознавать.
Значит ли все сказанное выше, что достаточно одного факта столкновения, одного чувства противоречивости человеческого сознания и окружающего мира, чтобы абсурд вступил в свои права? Достаточно лишь раз осознать это противоречие и тут же забыть о нём, чтобы быть «абсурдным» человеком? Как оказывается, нет. Потому что, по Камю, «всё дело в том, чтобы в состоянии абсурда жить» . Как уже было показано, абсурд не может существовать вне мира, но в то же время абсурд не может существовать и вне человеческого сознания, и потому он, как и всё на свете, подвластен гибели. Поэтому, считает Камю, чтобы быть постоянно погруженным в абсурд, чтобы жить в нём, человек должен непрестанно его осознавать. Как пишет Камю, «если я хочу сохранить этот конфликт, то не иначе, как благодаря постоянному осознаванию, всякий раз возобновляемому, всегда пребывающему в напряжённости» . Действительно, «абсурд умирает только тогда, когда от него отворачиваются» .
Однако, как считает философ, и простого постоянно возобновляемого осознавания ещё не достаточно для существования абсурда. Человек может осознавать абсурд, но он не должен его принимать. Если нет «осознанной неудовлетворённости» и «постоянного отрицания», то устраняется и разлад между человеком и миром, а с ним устраняется и абсурд. «Абсурд имеет смысл только в той мере, в какой с ним не соглашаются» .
Особое значение уделим словам «постоянное отрицание». Здесь кроется непременное требование «отсутствия какой бы то ни было надежды». Надежды, которая может придать смысл человеческой жизни. И если даже человек всегда и всюду осознаёт абсурдность жизни, но он надеется (на смысл, которым он когда -либо проникнется, на жизнь вечную, на воссоединение с Единым или Богом, пусть даже очень нескоро, в далёком будущем), то абсурд гибнет. В данном случае надежда трактуется Камю как самообман, как нежелание человека принимать очевидные, пусть даже очень непростые истины. По Камю, единственное действительное знание подлинного человека абсурда сводится к тому, «что в рамках чутко внемлющего всему сознания нет места надежде» .
Вся жизнь Постороннего, Мерсо, проходит под знаком отрицания надежды. Мерсо - как никто другой есть человек из реального мира, живущий своим настоящим, и ничего другого ему не надо. На вопрос священника, как Мерсо представляет себе жизнь вечную, тот восклицает: «Так, чтобы вспоминать вот эту жизнь, земную!» . И в этом - весь Мерсо.
По-другому раскрывается тема надежды в пьесе «Калигула». Если сначала главный герой надеется на то, что «настанет час преображения для меня и вместе со мной для всего мира, и тогда люди наконец перестанут умирать и будут счастливы» , то перед смертью надежда покидает Калигулу, и можно сказать, что в этот момент он абсурден как никогда ранее: «...сегодня я ещё свободней, чем был все эти годы. Я освободился от воспоминаний и от иллюзий... Я знаю, что всему приходит конец!»
Неприятие надежды воспринимается Камю, пожалуй, как самое сложное из условий абсурда. В доказательство этого он последовательно показывает, как происходит уход от абсурда в надежду у Киркегора, Шестова, Ясперса. Надо отметить, что взгляды этих философов близки Камю и принимаемы им почти во всём, кроме той точки, откуда появляется надежда. Для Ясперса надежда - это уход в трансцендентное, для Шестова - принятие непонятного и противоречивого Бога, единственное доказательство существования которого - в его бесчеловечности, для Киркегора - в примирении, которое выражается в заключительном отрицании всемогущества разума и согласии с его ограниченностью, так называемой «жертве Интеллекта» в угоду Божественному. Камю рассматривает этот уход в надежду как философский «прыжок», поскольку между абсурдностью и Богом существует разрыв, который недоступен чистой, до конца логичной мысли. Преодолеть этот разрыв можно только «метафизически» перепрыгнув через него, т. е. прийти к Богу вопреки доводам разума. Эта парадоксальная логика говорит, что мир абсурден, и выхода из этого абсурда нет, но именно поэтому есть Бог, в противном случае разве мы испытывали бы в Нём потребность?
Однако довольно об этом. Итак, все условия выполнены, благодаря Камю человек становится «человеком абсурда». Поговорим теперь о следствиях, извлекаемых философом из этой ситуации.
СЛЕДСТВИЯ АБСУРДА
Согласно Камю, как нами уже было показано, необходимо непрестанно поддерживать жизнь абсурда постоянным его осознаванием или, словами автора, «смотреть на него в упор». Отсюда Камю выводит идею бунта, занявшую одно из главных мест в более позднем творчестве философа и наиболее подробно раскрытую в «Человеке бунтующем» . Бунт по Камю есть постоянное столкновение человека с собственным неведением. Бунт - это постоянное требование ясности и открытости мироздания человеческому познанию. А поскольку мир всегда остаётся чуждым человеку, то, тем самым, бунтуя, человек как бы непрерывно доказывает самому себе своё постоянное присутствие в этом мире. Причём индивид осознаёт, что это его требование ясности никогда не будет удовлетворено, т. е. бунт отнюдь не даёт повода надежде. «Бунт есть убеждённость в давящем гнёте судьбы за вычетом смирения, которое должно было бы этой убеждённости сопутствовать» . Этот метафизический бунт придаёт ценность человеческой жизни, он возвращает её величие, казалось бы, отнятое упраздняющей человека действительностью. Согласно автору, нет зрелища более прекрасного, чем постоянная схватка разума с окружающей действительностью, потому что в ней рождаются человеческая гордость, мощь и самобытность. Говоря о человеке, Камю подчёркивает, что «абсурд - это предельное напряжение, которое он постоянно поддерживает своим одиноким усилием. Потому что знает: своим осознанием и бунтом изо дня в день он свидетельствует о своей единственной правде, которой является вызов. И это первое следствие» .
Бунт Калигулы налицо. Для него это главное следствие абсурда. Поставить всё с ног на голову, навести в империи неслыханные и даже немыслимые порядки, посредством своего правления захотеть сделать возможным невозможное, своими зверствами потрясти глубинные основы людского существования - это ли не бунт? С бунтом Мерсо дело обстоит сложнее. На первый взгляд кажется, что он вообще не бунтует, по крайней мере мне не удалось отыскать в постороннем какие-то попытки «метафизического» бунта или его скрытые проявления. Однако из этого не следует, что Мерсо не абсурден. Не все следствия абсурда важны для каждого в одинаковой степени. Согласие Мерсо не является покорностью судьбе и полным подчинением себя, его «равнодушное» смирение есть глубочайшее внутреннее родство с окружающим миром. Мерсо состоит с ним скорее не в отношениях противостояния, но братства, он слит с миром и растворён в нём, они живут одной жизнью. Мерсо не бунтует не потому что не абсурден; наоборот, он абсурден столь глубоко, что бунт ему уже не нужен.
Вторым следствием абсурда Камю считает свободу. Разберёмся с этим понятием подробнее, поскольку в таком, на первый взгляд, очевидном понятии, как свобода, скрыт некий парадокс, и, как мы увидим, свобода свободе рознь.
Итак, до встречи с абсурдом человек, что кажется вполне естественным, имеет свои цели и планы на будущее и старается жить, руководствуясь именно ими. Он взвешивает свои шансы на успех, рассчитывает на некоторые будущие события; он верит, наконец, в своё управление собственной жизнью. Действительно, если суммировать всё перечисленное, получается, что человек поступает в жизни так, как если бы был свободен. В каком-то смысле свобода есть его подсознательная установка, помогающая строить свою жизнь по разработанному плану. Она есть вера в то, что он сам - хозяин своей жизни.
Вот тут-то и появляется первое противоречие, которое мы попытаемся прочувствовать. Живя с уверенностью в своей свободе, он в некотором смысле становится её рабом, поскольку постоянно согласует свои поступки с требованиями преследуемой им цели. В результате он оказывается в жёстких рамках поведения, диктуемого, как ему кажется, его собственным выбором своего будущего. Таким образом этот постулат о свободе, иллюзией которой живёт обычный человек, в известном смысле сковывает его, и, столкнувшись с абсурдом, человек вдруг понимает, «что высшей свободы, свободы быть, единственно могущей послужить основанием для истины, не существует» , поскольку в этом мире неотвратима смерть, после которой всё будет кончено. В том числе и его иллюзорная свобода.
И наоборот, абсурд, сводящий к нулю шансы человека на вечную свободу в высшем смысле, возвращает ему свободу поступков, свободу мысли и действия, т.е., согласно Камю, не «метафизическую», а его личную, «внутреннюю» свободу. В возврате к отчётливому сознанию, бегстве от повседневного сна философ видит первоначальные посылки «внутренней» или, по-другому, абсурдной свободы, в уверенности в том, что завтрашнего дня нет - её непосредственную причину. Камю подводит такой итог абсурдной свободе: «...смерть и абсурд предстают здесь, это отчётливо ощутимо, принципами единственно разумной свободы: той, которую дано испытать сердцу человеческому и которой оно может жить. Таково второе следствие» .
Внутренняя свобода Калигулы в силу его неограниченной власти становится принудительной свободой всех, она разрастается до имперских размеров. «Возвестите Риму, что ему наконец возвращена свобода и что вместе с ней наступает великое испытание» , - говорит Калигула, прекрасно понимая, какую свободу он имеет в виду. Для него свобода - власть хаоса и разрушения, Калигула хочет взять на себя абсурдную функцию мира, самому сделавшись слепым и бесчеловечным случаем. На примере Калигулы Камю показывает опасность такой разрушительной внутренней свободы в соединении с силой власти.
Примером Мерсо хорошо иллюстрируется разница в свободе метафизической и внутренней. Сам Мерсо так описывает предложение начальника заняться новой работой, рисующей неплохие перспективы: «Я сказал - пожалуй, хотя, в сущности, мне всё равно. Тогда он спросил, неужели мне не интересно переменить образ жизни. Я сказал, в жизни ничего не переменишь, всё одно и то же, а мне и так хорошо» . Мерсо понимает, сколь глупо рассчитывать на высшую, вечную человеческую свободу, которая могла бы придать смысл его будущему; правильнее сказать, это даже не понимание, а его органическое ощущение. Взамен он обретает свободу абсурда, которая роднит его с миром. Можно сказать, что как и мир, Мерсо чужд и непонятен остальным, но зато красота мира служит источником его постоянной тихой и глубокой радости жизни.
Итак, человек абсурда бунтует, и он «внутренне» свободен. Что же ещё можно извлечь из понятия абсурдности? Стремясь дать ответ на этот вопрос, Камю проводит чёткое различие качества и количества жизненного опыта, существенно важное для человека абсурда. И если абсурд существует лишь в постоянном противоборстве бодрствующего сознания и той темноты, которая его окружает, в состоянии перманентного человеческого бунта, то сам собой напрашивается вывод, что «важно не прожить как можно лучше, а пережить как можно больше» . В вопросе о количестве и качестве прожитых лет происходит однозначный выбор в пользу количества. Причём количество опыта не является для Камю простым эквивалентом числу прожитых человеком лет. Пережить как можно больше - это прежде всего значит как можно чаще противостоять миру, это значит «прочувствовать свою жизнь, свой бунт, свою свободу, и как можно сильнее» . А это можно сделать при любых жизненных событиях, выпадающих на человеческий удел. В этом смысле все виды опыта равноценны. Тем не менее единственным препятствием на пути к ещё более длительному человеческому противостоянию является смерть. И хотя количество жизненного опыта человека не есть в прямом смысле срок его жизни, Камю всё же замечает, что отнятые смертью годы жизни и опыта никогда не будут возмещены. И от воли человека тут ничего не зависит. Как считает философ, в данном случае речь идёт исключительно о везении. Однако, несмотря на слепой жребий, остаётся само человеческое стремление к продолжению противостояния миру и абсурдного опыта, потому что «настоящий момент и непрерывное следование настоящих моментов перед постоянно бодрствующей душой - вот идеал человека абсурда» . Это постоянное стремление Камю называет страстью.
«Таким образом», - говорит Камю, подытоживая свои выводы из понятия абсурдного, «я извлекаю из абсурда три следствия - мой бунт, мою свободу и мою страсть» .
Теперь зададимся обратным вопросом: какие, казалось бы, очевидные выводы Камю не делает из абсурда? В первую очередь, это вывод о человеческой вседозволенности. Философ, однако, замечает, что понятие морали неприменимо к человеку абсурда, поскольку единственно возможная для него мораль - мораль высшая, исходящая от Бога, является недоступной, так как человек абсурда сам живёт без Бога. Однако отсутствие морали не перетекает в принцип вседозволенности. Карамазовское «всё позволено» вовсе не означает, будто ничего не запрещено. В смысле свободы высшей абсурд не освобождает, а скорее связывает, диктуя человеку свои правила. Он не даёт разрешения на любые поступки, он лишь делает равноценными их последствия. «Он не советует поступать преступно, однако он обрекает на бесполезность угрызения совести» . И поскольку все виды опыта равноценны для абсурда, то исполнение своего долга становится столь же законным, как и всё остальное. В пьесе Камю показывает, как неверно понимает вседозволенность Калигула. Тирания - это один из путей, на которые указывает ему абсурд, и император с головой окунается в свои зверства, ему доставляет наслаждение смотреть, как по его приказу льётся людская кровь, как его подданные трепещут и раболепствуют перед ним, как угодливо улыбается ему сын убитого им отца и холуйствует перед ним муж обесчещенной им женщины. Устами главного героя пьесы Камю говорит, что это ложный путь, которым Калигула ничего не достигает, в то время как самого императора ждёт кара. «Я пошёл не той дорогой, она никуда не ведёт. Моя свобода - ложная», признаётся Калигула сам себе.
ЖИЗНЬ В СОСТОЯНИИ АБСУРДА
В самом начале «Мифа о Сизифе» Камю ставит вопрос о самоубийстве как основополагающий философский вопрос. Достойна ли жизнь быть прожитой? Чтобы появились прочие философские проблемы, необходимо прежде всего дать ответ на этот исходный вопрос. Всё рассуждение Камю об абсурде является, следовательно, в первую очередь, попыткой ответа на вопрос об оправданности самоубийства. В силу изложенного выше становится очевидным, что самоубийство должно быть отвергнуто. В мире абсурда, где единственным достижением является количество пережитого абсурдного опыта, нет места самоубийству. Оно являлось бы, как и философский «прыжок», полнейшим приятием сущего, абсурд же не имеет ничего общего со смирением. Самоубийство - это своего рода смерть абсурда. Камю же говорит: «Всё дело в том, чтобы в состоянии абсурда жить».
Так какая же она, эта жизнь в состоянии абсурда? Есть ли в ней ещё что-то, кроме постоянного созерцания абсурдности бытия и бунта? Как выясняется, есть, и довольно многое. Более того, как раз абсурд и заставляет человека на временном отрезке между рождением и смертью, за которой нет ничего, жить активной, полнокровной, деятельной жизнью. Противопоставить абсурдной истине свою жизнь и своё величие - вот первостепенная задача человека абсурда.
Какой именно должна быть деятельность такого человека? Да какой угодно. Это может быть и погружение в пучину любви, каким Камю рисует донжуанство, когда сам Дон Жуан - не просто обольститель, коллекционирующий свои мужские победы, а человек, который каждую доверившуюся ему женщину любит с одинаковой силой и со всей душой, снова и снова погружаясь в глубины чувств. В постоянном любовном умирании и возрождении или, точнее, в неугасающей молодости и новизне любви - его бунт и его свобода, в силе любви - его страсть. Это может быть и актёр, сама жизнь, вернее, сама игра которого есть лучшая демонстрация абсурда. Человеческие жизни, судьбы, неповторимые и вполне законченные, развёртывающиеся и завершающиеся за несколько часов в замкнутом пространстве - это ли не наивысшая концентрация абсурда? Это может быть, наконец, судьба завоевателя, извлекающего свою смелость, силу и абсурдное оправдание в своём презрении к человеческой смерти, и, в особенности, к своей собственной.
Надо отметить, что кратко обрисованные выше образы нисколько не исчерпывают возможные жизненные пути абсурдного человека. С таким же успехом, отмечает Камю, «это могли бы быть при желании девственник, чиновник или президент республики» . Тиран и мелкий служащий, литературные герои самого Камю, абсурдны нисколько не меньше, чем Дон Жуан и драматический актёр. Но особенно мне хотелось бы остановиться на образе творца как воплощения абсурда, под которым Камю понимает прежде всего философа и писателя.
Для начала согласимся, что, как справедливо замечает Камю, не будь абсурда, самого искусства могло бы и не быть, поскольку мир был бы предельно ясен, а искусство, в том числе философия и роман, есть в некотором роде наше толкование иррационального мира. Итак, писательское искусство - порождение абсурда, так где же ещё, как не в этой деятельности наиболее полно может проявить себя абсурдный человек? Можно сделать вывод, что творчество - совершенная реализация третьего следствия абсурда - человеческой страсти. Чтобы к абсурду прийти, человек должен смотреть на вещи честно и открыто, быть логичным до конца, и тогда последовательное рассуждение приведёт его к цели. Романное творчество же «отмечает точку, откуда берут начало абсурдные страсти и где рассуждение останавливается» . Однако недостаточно просто творить, чтобы быть творцом абсурда. Камю указывает, каким именно должно быть абсурдное творчество: «Задача человека абсурда не в том, чтобы находить объяснения и решения, а в том, чтобы самому испытать и описать» . Абсурдный романист не гонится за объяснениями и толкованиями. Он - лишь беспристрастный описатель человеческого опыта, и, описывая его, он тем самым приумножает его количество, служа цели, единственно правильной в абсурдном мире. Поэтому далеко не каждый романист может быть с полным основанием назван абсурдным. И дело тут не только в попытках разъяснений смысла там, где для абсурдного человека его нет, дело ещё в присутствии в произведении надежды. Существует немало писателей, творчество которых так или иначе перекликается с абсурдом, среди которых Стендаль и Бальзак, Пруст и Мальро, Достоевский и Кафка. Однако только единицы можно назвать абсолютно творчески абсурдными. «Я жду от абсурдного творчества того же самого, чего я требовал от мысли, - бунта, свободы и многообразия», - пишет Камю. «Затем оно обнаружит свою полнейшую бесполезность» . Именно этому важнейшему качеству - бесполезности, бесплодности абсурдного романа надежда как раз и не даёт реализоваться. Надежда - это всегда некий вкладываемый писателем смысл. Камю находит надежду и в романах Достоевского и Кафки, ценимых им, быть может, более других. Для Достоевского это - жизнь после смерти в Боге, т. е. - жизнь вечная, у Кафки - путь к Богу, которого Камю отождествляет с замком из одноимённого романа Кафки, куда неудержимо и безнадёжно стремится его главный герой.
Окидывая одним обобщающим взглядом описания у Камю человека абсурда в его различных проявлениях, нельзя не отметить нескрываемое одобрение, ярко выраженную положительную оценку, даваемую философом своим абсурдным героям. Даже Калигула, ярчайшее олицетворение зла в человеческой истории, приобретает в глазах Камю своё абсурдное оправдание. Калигулу Альбера Камю, как мне кажется, нельзя ненавидеть; по крайней мере, он достоин сочувствия.
Напутствие философа и писателя словно отражено в цитате из Екклесиаста, послужившей эпиграфом к данной работе. Несмотря на трагичность человеческого удела и неотвратимость смерти, идти по жизни гордо и радостно - вот что позволяет человеку быть воистину Человеком.
Трудно не почувствовать эмоциональный заряд автора, невольно передающийся и читателю, проникающемуся уважением к людям, способным при ясном осознании абсурдной истины не потерять гордости и человеческого величия. К тем, кто способен жить в постоянном конфликте мира и разума и не растерять умения радоваться каждому мигу своей жизни. По крайней мере, для меня - именно в этом наиболее остро проявляет себя ощущение силы и красоты философии абсурда Альбера Камю.
Нам осталось указать на ещё один и, возможно, наиболее противоречивый вывод, заключаемый Камю из философии абсурда, который мы наблюдаем в его трактовке мифа о Сизифе, послужившего названием всей философской работы.
Боги за грехи обрекли Сизифа вечно вкатывать на вершину горы огромный камень, откуда он снова и снова скатывался к её подножию, не без основания полагая, что нет ничего более ужасного, чем постоянная бесполезная и безнадёжная работа. Сами причины столь явной немилости богов упоминаются Камю как бы вскользь. Гораздо больше занимает его сама работа Сизифа в преисподней, хотя никаких мифологических упоминаний об этом не имеется. И Камю самостоятельно дописывает этот образ вечного труженика, придавая ему самое что ни на есть абсурдное толкование. Камю живо представляет себе нечеловеческие усилия Сизифа, его колоссальное напряжение в своём бесполезном труде. Но существует момент, когда камень достигает вершины, начинается спуск, и для Сизифа настаёт короткая передышка, равнозначная для него просветлению ума. Это тот самый миг, когда Сизиф как никогда остро осознаёт своё страдание и трагичную абсурдность своей судьбы. Вначале этот краткий интервал времени был насыщен страданиями, когда были ещё слишком сильны воспоминания о прошлой земной жизни. Но текло время, и вот к Эдипу пришло осознание, что его судьба принадлежит ему самому, а обломок скалы - его собственная забота. Когда Сизиф возвращается к своему камню, он ясно сознаёт, что череда бессмысленных действий, им совершаемых - это судьба, выбранная им самим, «спаянная воедино его собственной памятью и скреплённая печатью его слишком быстро наступившей смерти». «Здесь-то и коренится молчаливая радость Сизифа» . Было бы ошибочно утверждать, что счастье непременно вытекает из открытия абсурда. И всё-таки «надо представлять себе Сизифа счастливым» . Вот он - самый парадоксальный, и, быть может, самый значимый вывод Камю.
Не могу не процитировать слова Мерсо, сказанные ночью, которая могла стать последней ночью его жизни. Эти слова - словно квинтэссенция абсурда и счастья; может статься, в них Камю сказано больше, чем во всей философской работе: «Как будто неистовый порыв гнева очистил меня от боли, избавил от надежды, и перед этой ночью, полной загадочных знаков и звёзд, я впервые раскрываюсь навстречу тихому равнодушию мира. Он так на меня похож, он мне как брат, и от этого я чувствую - я был счастлив, я счастлив и сейчас» .
Чуть перефразируя, ещё раз приведём вывод Камю: человека абсурда - в его жизни среди иррациональности мира и абсурдности смерти, в центре всего, что представляет собой человеческий удел - надо представлять себе счастливым.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, я постарался выполнить поставленную перед собой задачу, а именно проследить условия возникновения абсурдного ощущения у индивида, выявить составные части абсурда и показать, какие философские выводы можно сделать из абсурдного жизнечувствия. Быть может, мне могут возразить, что тема абсурда этим далеко не исчерпывается, и целый ряд авторов и литературных произведений или даже произведений искусства оказался за пределами этой работы. Что ж, вполне возможно, что это на самом деле так, однако, хочется напомнить, что по первоначальному замыслу и названию работа не призвана дать полное исследование понятия абсурда, а только лишь дать описание абсурдной философии, и, более того, не философии абсурда в целом, а именно «философии абсурда Альбера Камю». И эта вполне конкретная цель, как мне представляется, достигнута. Посему в этом рассуждении о философии абсурда Камю, думается, можно поставить точку.
Или почти точку.
Всю свою творческую жизнь философ и писатель словно старался сам для себя найти оправдание своей трудной для принятия, тяжёлой, не оставляющей надежды философской истине. Отсюда и эволюция его философских взглядов, и его метания, и его творческий кризис последних лет жизни. Но, как ни парадоксально, главное подтверждение в абсурдности пришло к Камю в самый последний момент. Когда автомашина, в которой он январским днём 1960 года возвращался в Париж, врезалась в дерево, Камю, быть может, успел в самый последний миг заново осознать свою глубокую правоту, ещё раз убедившись в абсурдности бытия и в абсурдности - на этот раз его собственной - смерти.
ЛИТЕРАТУРА
1. Библия. М.: Российское Библейское Общество, 1995
2. Дидье Жюлиа. Философский словарь. - М.: Международ. отношения, 2000
3. Зотов А. Ф., Мельвиль Ю. К. Западная философия XX века. Т.1. - М.: - Интерпракс, 1994
4. Камю А. Сочинения. В 5 т. Т. 1. - Харьков: Фолио, 1998
5. Камю А. Сочинения. В 5 т. Т. 2. - Харьков: Фолио, 1997
6. Камю А. Сочинения. В 5 т. Т. 3. - Харьков: Фолио, 1998
7. Коплстон Ф. История философии. XX век. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2002
8. Новый энциклопедический словарь. - М.: Большая Российская энциклопедия, 2000
9. Спиркин А. Г. Философия: учебник. - М.: - Гардарики, 2002
10.Философия: Справочник студента / Г. Г. Кириленко, Е. В. Шевцов. - М.: ООО «Издательство АСТ»; Филологическое общество «СЛОВО», 2000
Уральский государственный горный университет
Реферат на тему:
«Философия абсурда А. Камю»
Исполнитель:
студентка гр. ЦАСТ-05,
Сёмкина Е.А
Руководитель:
Екатеринбург
Введение 4
1. "Миф о Сизифе. Эссе об Абсурде" 5
1.1 Абсурд и Самоубийство 5
1.2 Абсурдные стены 6
1.3 "Остановка в пустыне" 7
1.4 Философское самоубийство 8
1.5 Абсурдная свобода 9
1.6 Абсурдное творчество 10
2. Влияние “абсурда” на человеческое бытие 13
Заключение 15
Список использованной литературы 16
Альберт Камю – один из крупнейших представителей западной философии ХХ века. Среди всего многообразия философских вопросов, затронутых в творчестве А.Камю, для данного реферата была выбрана проблемы абсурда.
Противоречивость мира и бытия, смысл жизни, отношение к свободе, неоднозначная оценка места и роли человека в мире и в обществе, - эти вопросы всегда были открытыми и привлекали мыслителей во все времена. Но особенно актуальными они стали именно в ХХ веке, который войдет в историю как эпоха бурного развития техники и появления техногенной среды обитания, эпоха драматичных политических преобразований и глобальных войн, эпоха становления и краха невиданных до этого тоталитарных режимов.
Рассматривая понятия абсурда, Камю анализировал идеи современных ему философских школ, и некоторыми своими мыслями и выводами полемизировал с ними. Камю выдвинул собственную точку зрения на эти проблемы, и тем интереснее для современного читателя его творчество.
Философские взгляды А. Камю противоречивы и претерпели серьезную эволюцию. Они излагаются как в форме философских трактатов, так и в форме художественных произведений: повестей, романов, пьес. Камю всегда выбирал именно тот стиль и именно ту философскую и эстетическую систему, которая наиболее точно соответствовала цели его произведения. В 1950 году в своих,Записных книжках” он набрасывает краткий план всего своего литературного пути: , I.Миф о Сизифе (абсурд). – II.Миф о Прометее (бунт). – III.Миф о Немезиде ”. Таким образом, Камю нельзя зачислить ни в «певцы абсурда», ни в бунтари, ни в моралисты. В основе произведений Камю лежит ощущение трагичности жизни. Трагическая искра проскакивает между ощущением абсурдности и несправедливости жизни и необходимостью жить. В своих произведениях Камю ищет выход из этой коллизии. Несоответствия или противоречия в его работах - это поиск наиболее адекватного художественного воплощения мира, в котором для автора нет мелочей.
В самом начале своего эссе об абсурде А.Камю подчеркивает, что, пожалуй, основным философским вопросом является вопрос о смысле жизни. Это, в общем-то, и определяет основные проблемы, рассмотренные автором в его работе: абсурдность бытия, чувство абсурда и его влияние на отношение к жизни и вопрос самоубийства, надежда и свобода.
Начиная эссе с попытки понять причины, способные заставить человека добровольно уйти из жизни, Камю подходит к понятию чувства абсурда. Это чувство, по мнению автора, возникает прежде всего на основе противоречия между человеком и окружающим его миром, или, словами Камю, “между актером и декорациями”.
А.Камю "Миф о Сизифе."
На первый взгляд - мораль сей басни, - тщетность бытия. Но основная проблема экзистенциализма формулируется (в частности и Камю) иначе - это проблема самоубийства, решение которой дает ответы на самые загадочные стороны бытия. Вопрос, что есть самоубийство, обращен непосредственно к бытию и может считаться одним из основных вопросов любой философии в той мере , в какой она стремится к диалогу с истиной и оправданию своей почетной обязанности, - представлять Человека в этом, если хотите, споре.
Во-первых, Камю рассматривал самоубийство как индивидуальный акт: "самоубийство подготавливается в безмолвии сердца" 1 . Во вторых, то, что называется причинами - обычно всего лишь повод. Таким образом, Камю медленно переходит к основной теме своей работы - теме абсурда в жизни.
Не будем забывать, что здесь перед нами более Камю-психолог, чем философ, и обратимся к чувствам. Ведет ли абсурд к смерти? Мы можем, например, вычитать, что чувство абсурдности - это разлад между человеком и жизнью: "когда очевидность и восторг уравновешивают друг друга, мы получаем доступ и к эмоциям и к ясности". За этим следует философский вопрос в лучших традициях герменевтики: "не следует ли за заключением абсурдности быстрейший выход из этого состояния?" Многие отвечающие "нет" действуют так, как если бы сказали "да"; и наоборот, самоубийцы часто уверены, что жизнь имеет смысл. И взгляд на жизнь как на бессмыслицу совсем не равен утверждению, что она не стоит того, чтобы ее прожить. " Нюансы, противоречия, всеобъясняющая психология, умело привнесенная "духом объективности", - все это не имеет ничего общего с этим страстным исканием (имеются виду искания - "куда же ведет абсурд?"), ему потребно неправильное, то есть логическое мышление".
" Чувство абсурдности неуловимо в тусклом свете своей атмосферы". Можем найти, что такое атмосфера чувства по Камю: "большие чувства, - целая вселенная.Наделенная собственной аффективной атмосферой, эта вселенная предполагает наличие определенной метафизической системы или установки сознания". Хотелось бы подчеркнуть здесь слово "собственной", поскольку "определенность" вводится по законам самой этой "вселенной".
Неуловимость же заслуживает отдельного внимания. Уловимость - практическая оценка. Чувства же, которые недоступны нам во всей своей глубине, частично отражаются в поступках, в установке сознания, необходимых для того или иного чувства. Тем самым задается метод, но это метод анализа, а не познания в том смысле, в котором последнее трактовалось выше. Метод познания предполагает метафизическую доктрину, которая заранее определяет выводы, вопреки всем заверениям в безпредпосылочности метода, что, собственно не так страшно, но только не в нашем случае.
Может все-таки удастся раскрыть неуловимое чувство абсурдности в родственных мирах умопостижения искусства жизни? Начнем с атмосферы абсурда. Конечная цель - постижение вселенной абсурда.
" Начало всех великих мыслей - ничтожно. В этом - парадокс скуки." Далее Камю замечает, что ощущение абсурда рождается с ощущением возраста, поскольку элементарность и определенность происходящего - содержание абсурдного чувства. Пока разум молчит, погрузившись в недвижный мир надежд, все упорядочивается и отражается в единстве его ностальгий. При первом же движении этот мир дает трещину.
Какой же вывод из этих рассуждений об ограниченности разума? Отчуждаемый от самого себя и от мира, вооруженный на любой случай мышлением, которое само себя отрицает в самый миг собственного утверждения (в круге первом - в подходе к истинности и ложности , во втором - в преодолении всеединства; чистый разум "испорчен" желанием ясности в том, где проявление абсурда - в незаполняемости рва между собственным существованием и содержанием, вкладываемым в него, действительно, как может быть смертным мыслящее существо), - что это за удел, если я могу примириться с ним лишь отказавшись от знания и жизни, если мое желание всегда наталкивается на непреодолимую стену? Значит желать - вызывать к жизни парадоксы. Все устроено так, чтобы родилось это отравленное умиротворение, дающее нам беспечность, сон сердца и отречение смерти.
Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности. Абсурд здесь равно зависит и от человека и от мира, и пока что - он единственная связь между ними. Последнее утверждение можно рассматривать как кредо французского экзистенциализма, когда подобный постулат о месте человека в мире приводит к идее абсурда, как особой "душе" мира, самодвижимой подобно душе человека. Так от парадоксальной природы желаний автор переходит к главному вопросу: "почему сердце не сгорает в миг появления чувства абсурда?"
Хайдеггер говорил: " забота - краткий миг страха". Обращение к смерти - это краткий миг заботы, голос тревоги, заклинающий экзистенцию вернуться к самой себе. И это путь экзистенциализма: Ясперс искал нить Ариадны, Кьеркегор не только искал абсурда, но и жил им.
Мыслить - значит научиться заново видеть, стать внимательным; это значит управлять собственным сознанием, учась у Пруста, придавать привилегированное положение каждой идее, каждому образу. С самого начала этот метод кладет конец несбыточным надеждам и околонаучным знаниям. Все мыслители согласны в одном: человек способен видеть и познавать только собственные стены.
Как мы уже говорили, чувство абсурда не равно понятию абсурда. После вынесения приговора вселенной чувство может умереть. Необходимо понять, почему люди добровольно уходят из этой вселенной и почему остаются. Остаться - значит вести непрерывную борьбу. Борьба эта предполагает полное отсутствие надежды, но не отчаяние, неизменный отказ, но не отречение и осознанную неудовлетворенность. Все, что уничтожает, скрывает эти требования или идет вразрез с ними или идет на абсурд и обесценивает предполагаемую установку сознания. Абсурд имеет смысл и силу, которую трудно переоценить в нашей жизни, когда с ним не соглашаются.
Откуда это следует? Во-первых, абсурдность порождается сравнением или противопоставлением. Абсурд - это раскол, ибо его нет ни в одном из сравниваемых элементов, он рождается в их столкновении. И этот раскол - существенная связь между человеком и миром.
Человек знает: во-первых, что он хочет, во-вторых, что ему предлагает мир, и что его объединяет с миром. Уничтожить один из вопросов триады означает уничтожить ее всю. Последнее - единственная достоверность. Задача человека - вывести из нее все следствия, которые в дальнейшем будут определять суть метода. Поэтому первое правило метода , - если считаю что-то истинным, - должен это сохранить. Вот как это формулируется Камю: " Первым, и по сути дела, единственным условием моего исследования является сохранение того, что меня уничтожает, последовательное соблюдение того, что я считаю сущностью абсурда". Осознавший абсурд человек привязан к нему навсегда.
Таким образом, экзистенциализм, обожествляя то, что сокрушает человека, предлагает ему вечное бегство от самого себя. Так Ясперс, говоря, что все имеет объяснение в бытии, в "непостижимом единении частного и общего" находит в этом средство для возрождения всей полноты бытия - крайнее самоуничтожение, отсюда делая вывод, что величие бога - в его непоследовательности. Шестов говорил: " Единственный выход там, где для человеческого ума нет выхода. Иначе к чему нам Бог?" Необходимо броситься в Бога и этим скачком избавиться от иллюзий. Когда абсурд интегрирован человеком, в этой интеграции теряется его сущность - раскол.
Так мы приходим к идее, что абсурд предполагает равновесие. Если же экзистенциализм пытается перенести акцент на один из компонентов триады, тем самым нарушается равновесие. Рассматривание с такой искаженной позиции остальных компонент приводит к выводу о немощи разума. Абсурд - это ясный разум, осознающий свои пределы.
Человек бунтующий видит свои пределы, но закрывая глаза на природу абсурда, ищет наилегчайший путь - борясь с собственными стенами, создает все новые стены вокруг себя. Не ставя своей жизни никаких вопросов, всегда принимает повод за причину происходящего, не делая попыток видеть дальше своих стен.
Здесь Камю говорит о скачке. В разных видах эту идею можно найти и у Р.Баха, у Бердяева или Кьеркегора. Стоит на этом остановиться. " От абсурдного человека требуют совершить нечто совсем иное - скачок. В ответ он может только сказать, что не слишком хорошо понимает требование, что оно неочевидно. Он желает делать лишь то, что хорошо понимает. Его уверяют, что это грех гордыни, а ему неясно само понятие "греха". Он чувствует себя неисправимо невинным..." Камю упрощает скачок до термина, означающего любой уход от проблемы, уход от конфликта. Вопрос о том, что человек не в силах отбросить даже во время скачка, когда решает обойтись без скачка, но в состоянии "полной невинности", остается открытым.
И опять Камю возвращается к проблеме самоубийства, говоря о том, что главное - это удержаться на гребне волны , между осознанием абсурда и скачком. Самоубийство - полная противоположность бунту, так как предполагает согласие. И, в то же время, подобно скачку, самоубийство - согласие с собственными пределами, но это два взаимоисключающих выхода. С точки зрения художника, цену жизни придает именно бунт. " Бунт постоянная данность человека самому себе". Так Камю переносит в повседневный опыт тему перманентной революции.
Проблема бунта приводит нас к мысли об отсутствии "свободы вообще". Абсурд же нам предлагает следующую альтернативу: либо мы не свободны, либо полностью свободны. " Единственная доступная моему уму и сердцу свобода есть свобода ума и действия. А смерть - единственная реальность".
" Завтрашнего дня нет - отныне стало основанием моей свободы" - кстати, похоже на женскую логику. Абсурд учит - главное не качество, а количество опыта. Это приводит к отсутствию иерархии опыта и к отсутствию системы ценностей. " Побивать все рекорды - как можно чаще сталкиваться с миром." Вселенная абсурдного человека - вселенная льда и пламени.
" В разреженном воздухе абсурда жизни таких героев могут длиться лишь благодаря нескольким глубоким мыслям, сила которых позволяет им дышать. В данном случае речь пойдет об особом чувстве верности." Можно добавить: и о чувстве верности автора своим героям, "верности правилам сражений". Детские поиски забвения и удовольствия отныне оставлены. Творчество, в том смысле, в каком оно способно их заменить, есть "по преимуществу абсурдная радость".
Искусство является знаком смерти и в то же время приумножением опыта. Творить - значит жить вдвойне. Поэтому мы и завершаем разбор тем данного эссе обратившись к исполненной великолепия и в то же время ребячества вселенной творца. Ошибочно считать ее символической, полагать, будто произведение искусства может рассматриваться как убежище от абсурда. Произведение искусства впервые выводит наш ум за его пределы и ставит лицом к лицу с другим. Творчество отражает тот момент, когда рассуждение прекращается и на поверхность вырываются абсурдные страсти. В абсурдном рассуждении творчество следует за беспристрастностью и раскрывает ее.
Исследуя проявления абсурда в творчестве, Камю замечает, что творческое произведение , будь то картина, музыкальное сочинение, роман, скульптура, всегда предполагает, что в нем высказывается меньше, чем предполагается. Поскольку, как отмечал ранее Камю, мир неразумен и непознаваем разумом, то абсурдное произведение свидетельствует об отказе мысли от ее преимуществ и согласие быть лишь интеллектуальной силой, которая приводит в действие внешний вид вещей и претворяет в образы то, в чем нет смысла.
Абсурдный творец преследует сразу две цели: с одной стороны, он отвергает, а с другой, прославляет. Как говорит Камю, творец “должен придать окраску пустоте”. При этом умение жить не менее важно для творца , чем умение творить. Если окончательный смысл всем произведениям творца придает его смерть, то самый яркий свет проливает на них его жизнь. Творить – значит придавать форму своей судьбе.
Хотелось бы закончить еще одной цитатой из эссе: " Старое противопоставление искусства и философии достаточно произвольно. Если понимать его в узком смысле, то оно просто ложно. Единственно приемлемый аргумент сводится здесь к установлению противоречия между философом, заключенным в сердцевину своей системы и художником, стоящим перед своим произведением. Но, подобно мыслителю, художник вовлекается в свою работу и в ней становится самим собой. Это взаимовлияние творца и произведения образует важнейшую проблему эстетики. Между дисциплинами, которые создаются человеком для понимания и любви, нет границ".
Как отмечалось выше, абсурд проявляет себя в человеческом бытии тем, что вызывает к действию сознание и разум и предоставляет человеку внутреннюю свободу.
Кроме того, Камю задается вопросом: какое влияние оказывает абсурд на нравственные аспекты поведения человека, как соотносятся абсурд и мораль. По мнению Камю, человек абсурда мог бы принять только одну мораль – ту, что неотделима от Бога, ту, что продиктована свыше. Но человек абсурда живет без Бога. Все остальные виды морали представляют собой для человека абсурда лишь способы самооправдания, а ему не в чем оправдываться.
Однако было бы ошибочно полагать, что абсурд позволяет совершать любые поступки. Как говорит Камю, абсурд только делает равнозначными последствия поступков.
Мораль основывается на положении, что поступок имеет свои последствия, которые его либо оправдывают, либо перечеркивают. Напротив, абсурд ограничивается мнением, что об этих последствиях следует судить спокойно. По словам автора, абсурд не выделяет виновных, для него существуют лишь несущие ответственность. Все виды опыта бытия равнозначны , считает Камю. Поэтому если человек обладает ясным сознанием, то его поступки служат ему. В ином случае они причиняют ему ущерб, и ответственность за это несет сам человек, но никак не обстоятельства.
Сознание и отсутствие надежды – вот черты, которыми Камю наделяет человека абсурда. Чувство печали, возникающее либо из неведения, либо из-за несбывшихся надежд, ему не знакомо. Таков, например, Дон Жуан, герой-любовник, приводимый автором в качестве иллюстрации к своим рассуждениям. Дон Жуан ясно сознает, что он всего лишь обыкновенный соблазнитель, и не надеется найти идеал совершенной любви. Камю определяет его жизненный принцип: неважно, что будет после смерти, зато какая длинная вереница дней впереди у того, кто умеет быть в живых.
Другое явление, где, по мнению автора, ярко представлен абсурд, - это театр. Спектакль, разыгрываемый на сцене, - не что иное, как иллюстрация абсурдности бытия: за несколько часов в замкнутом пространстве актеры воплощают неповторимые и целые судьбы. Аналогия, подразумеваемая автором, очевидна: точно так же и жизнь человека ограничена своим сроком и проходит в рамках превосходящего мира.
Еще один пример, приводимый автором, это герой-завоеватель, или авантюрист. Подобный человек и есть главная самоцель для самого себя. Только он хозяин своей судьбы; все, чего он хочет добиться, он стремится достичь в свой жизненный срок, не возлагая надежд на “память в сердцах потомков”. Всем видам славы он предпочитает славу среди современников. Завоеватель полностью сознает свое величие и способность именно в настоящем добиваться большего, чем окружающие его.
Исследуя проявления абсурда в творчестве, Камю замечает, что творческое произведение, будь то картина, музыкальное сочинение, роман, скульптура, всегда предполагает, что в нем высказывается меньше, чем предполагается. Поскольку, как отмечал ранее Камю, мир неразумен и непознаваем разумом, то абсурдное произведение свидетельствует об отказе мысли от ее преимуществ и согласие быть лишь интеллектуальной силой, которая приводит в действие внешний вид вещей и претворяет в образы то, в чем нет смысла.
Абсурдный творец преследует сразу две цели: с одной стороны, он отвергает, а с другой, прославляет. Как говорит Камю, творец “должен придать окраску пустоте”. При этом умение жить не менее важно для творца, чем умение творить. Если окончательный смысл всем произведениям творца придает его смерть, то самый яркий свет проливает на них его жизнь. Творить – значит придавать форму своей судьбе.
Подводя итог рассуждению об абсурде, Камю приводит миф о Сизифе. На примере этого образа Камю ярко раскрывает влияние абсурда на бытие человека. С одной стороны муки, испытываемые Сизифом под тяжестью обломка скалы, - это тот самый превосходящий мир, о котором Камю говорил ранее. С другой, ясность ума позволяет Сизифу противостоять этому миру: он возвышается над судьбой, осознавая, что это его собственный путь, и только он его хозяин. Камю представляет себе Сизифа счастливым, потому что все гнетущие его обстоятельства он признает и осознает, и таким образом становится выше их.
Итак, рассмотрев и проанализировав понятие абсурда, можно определить три основных следствия из абсурда: четкое сознание, с помощью которого человек противостоит миру, внутренняя свобода и многообразие опыта бытия. С помощью работы ума и сознания человек абсурда обращает в правило жизни то, что было приглашением к смерти, обретая тем самым смысл бытия и отвергая самоубийство.
Чувство абсурда, возникающее в результате работы сознания, позволяет человеку переоценить свою судьбу.
Особенностью философии А. Камю (1913-1960) является то, что у него нет систематизированного и всеохватывающего философского учения, он занимается почти исключительно этическими проблемами. Первая из них – смысл жизни. Основная философская работа Камю "Миф о Сизифе" открывается словами: "Есть лишь одна действительно серьезная философская проблема: это самоубийство. Вынести суждение о том, стоит ли жизнь труда быть прожитой или не стоит, – это ответить на основной вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, обладает ли разум девятью или двенадцатью категориями – приходит потом. Это уже игра, а вначале нужно ответить" (50. С.3). Для Камю речь идет о том, является ли жизнь просто биологической данностью или в ней реализуются собственно человеческие ценности, придающие ей смысл.
Стремясь разобраться в смысле своей жизни, человек, по мнению Камю, обращается за подсказкой прежде всего к окружающему миру. Но чем пристальнее он вглядывается в природу, тем более осознает ее глубокое отличие от себя и ее равнодушие к своим заботам. Подобно Сартру, Камю истолковывает этот факт как "изначальную враждебность мира".
Если мир "обесчеловечен", то, утверждает Камю, "люди также порождают бесчеловечное". Не понимающие как самих себя, так и других, люди разобщены и одиноки, в отношениях между ними царит жестокая бессмысленность. Многочисленные фактические проявления подобных отношений приобретают у Камю характер универсальности. Логическое обоснование этого экзистенциалистского тезиса подменено у Камю чисто эмпирическим перечислением и классификацией фактов жестокости, иррациональности в человеческих отношениях или же художественным изображением этих фактов. Бесстрастно-отчужденным и погибающим на основании смертного приговора, вынесенного в результате непонимания людьми его действий, предстает Мерсо – герой романа "Чужак". В пьесе "Недоразумение" две женщины убивают человека, не признав в нем своего самого близкого родственника. Одна из убийц заявляет, что в жизни "никто никогда не признан" и что как для убитого, так и для всех людей "ни в жизни, ни в смерти нет ни родины, ни мира... Ведь не называть же родиной эту тесную землю, лишенную света, с которой уходят, чтобы стать пищей слепых животных".
Обреченность, несчастье, беспросветность, нелепость существования – вот лейтмотив произведений Камю. Несчастные, непонятые люди живут с "несчастным" сознанием в абсурдном мире. "Абсурд" является одной из фундаментальных категорий философии Камю. "Я провозглашаю, что я ни во что не верю и что все абсурдно, но я не могу сомневаться в своем возгласе, и я должен по меньшей мере верить в свой протест" (51. С.57).
Абсурд Камю направлен и против разума, и против веры. В бога люди верят или прибегают к нему в надежде спастись от отчаяния и абсурдности мира. Но для верующих сам "абсурд" стал богом. Иллюзии на спасение в боге бессмысленны, как и бессмысленны ужасы "страшного суда". Ведь все настоящее для людей есть каждодневный страшный суд. Нельзя верить и в разум как божественный, так и в человеческий, поскольку разум предполагает логичность мыслей и действий, а в жизни все протекает бессмысленно и нерационально. Все реальное чуждо сознанию, случайно, а значит, абсурдно. Абсурд и есть реальность.
Осознание бессмысленности своего существования, превращающее наше сознание в "несчастное сознание", превращает смысл жизни в следующую дилемму: либо осознать абсурдность мира и на что-то все-таки надеяться, либо покончить жизнь самоубийством. Камю избирает первый путь. Тот, кто понял, что этот мир абсурден, обретает свободу. А обрести свободу можно лишь восстав против всемирного абсурда, бунтуя против него. Бунт и свобода, по мысли Камю, нераздельны. Именно свобода, выражающаяся в бунте, придает смысл человеческой жизни.
Провозглашая необходимость борьбы человека с иррациональностью мира, Камю в то же время подчеркивает, что она не может привести к успеху. Символом "человеческого состояния" для него является Сизиф, который, согласно греческому мифу, осужден богами на тяжкий и бесполезный труд: вкатывать на высокую гору тяжелый камень, который, едва достигнув вершины, скатывался вниз. Согласно Камю, величие Сизифу придает тот факт, что он знал о нескончаемости своего труда, но тем не менее стойко переносил ниспосланную ему кару и не думал просить богов о прощении. Хотя Сизиф осужден на вечные муки, он все же в глазах Камю свободный человек, так как, сознательно подняв бунт против богов, он сам выбрал свою судьбу. Таким образом, начав свои размышления о человеке целым рядом пессимистических констатаций, Камю, в конечном итоге, приходит к своеобразному трагическому оптимизму, утверждая, что даже безнадежная борьба человека с бесчеловечностью является источником высшей радости и счастья.
Альбер Камю родился 7 ноября 1913г. в небольшом городке Мондови (северная Африка), в семье француза, переехавшей из Эльзаса. Его отец был сельскохозяйственным рабочим. После смерти отца - переезд в Алжир, где в 1923-1930 гг. Альбер обучался в гимназии. В 1930г. он заболел туберкулезом, что сорвало планы академической карьеры. В 1932-1936гг. Камю учился философии в университете Алжира, где по окончании учебы им была написана работа "Христианская метафизика и неоплатонизм". В 1934 г. - во время, когда многие западные интеллигенты были воодушевлены идеями марксизма и социализма - Камю вступил в коммунистическую партию Франции, из которой вышел в 1937 г. в знак протеста против ее политики в арабском вопросе. На долю Камю выпала трудная судьба: он был служащим в экспортном бюро, продавал запчасти к автомобилям, был домашним учителем. С 1938 г. он работал как журналист.
Для творчества Камю характерно то, что многие свои сокровенные мысли и идеи он выражал через злободневную публицистику. С 1938 г. и вплоть до начала второй мировой войны он работал в газете "Республиканский Алжир". Главная тема его газетных очерков - бесправие арабского населения Алжира, его бедствия, которые, как прозорливо предвидел Камю, должны были привести к глубокому социальному протесту. Во время второй мировой войны Камю (в 1942 г. возвратившийся во Францию) участвовал, как член подпольной группы, объединившейся вокруг газеты "Комба", в движении Сопротивления. С конца августа 1944 г. эта газета вышла из подполья и стала одним из важнейших органов левого движения во Франции. Камю писал для нее передовицы. Подобно многим в послевоенной Франции, где образовался широкий временный союз антифашистов, где идеи социализма снова стали популярными, Камю призывал перейти "от Сопротивления к революции". Но вскоре временные союзы стали распадаться. Газета "Комба" превратилась в еженедельник. Циклы материалов, вышедших из-под пера Камю (например, цикл статей 1946г. "Ни жертвы, ни палачи"), по прежнему привлекали к себе интерес читателей.
Во время войны и после нее появились замечательные художественно-философские сочинения Камю: повесть "Посторонний" (1942), философское сочинение "Миф о Сизифе" (1942), роман "Чума" (1947); сочинение "Бунтующий человек" (1951) и другие работы. Альберу Камю была присуждена Нобелевская премия по литературе за 1957 г. Философские идеи писатель выражал и в своих драматургических произведениях - в пьесах "Калигула" (она была поставлена сразу после войны и имела огромную популярность во Франции), "Осадное положение" и "Праведники". Камю ставил на театре инсценировки по произведению У. Фолкнера "Реквием по монахине" и по "Бесам" Ф. Достоевского. В 50-х годах в публицистической работе Камю особой темой стал призыв к отмене смертной казни (цикл очерков "Размышления о гильотине"). Продолжалась его борьба против колониальной политики Франции в Алжире. 4 января 1960 г. Камю погиб в автомобильной катастрофе. Камю, как и другие французские экзистенциалисты, не был кабинетным философом, последователем какой-либо философской школы. Обладавший, по свидетельствам знавших его людей, солидными философскими знаниями, он не был склонен писать систематические философские произведения. В одном из интервью Камю сказал, что недостаточно верил в разум, чтобы верить в систему. При этом, на что справедливо обращают внимание исследователи, философские сочинения Камю отличаются ясностью мысли, четкостью структуры и рациональностью аргументации.
В центре философствования Камю - проблема главных антиномий человеческого существования. (Слово "антиномия" употребляется в широком смысле - как противоречие, раскол). Эти антиномии выражают напряжение и противоречие между позитивностью и абсурдностью жизни, между миром бунта и миром благости. Как они анализируются в философии Камю?
Философские идеи Камю - в еще большей степени, чем у Сартра, - вплетены в ткань характеров, образов, ситуаций художественных произведений. Сочинения Камю, которые можно считать собственно философскими ("Миф о Сизифе" или "Бунтующий человек"), однако, мало похожи на обычные философские трактаты, с их систематическими теоретическими построениями, дефинициями, цитатами и т.д. В значительной степени специфика философствования Камю была обусловлена главным объектом его интереса. А им стал мир переживаний и мыслей той личности, которую сам Камю назвал "абсурдным человеком". Абсурдный человек, абсурдные рассуждения (философия, уловившая абсурдность существования и попытавшаяся его осмыслить), абсурдное творчество (литература и искусство, чьим героем становится абсурдный человек) - таковы темы сочинения Камю "Миф о Сизифе".
"Что представляет собой абсурдный человек?" - это главный вопрос, от обсуждения которого зависит решение других проблем философии Камю. Абсурдный человек, пишет Камю, "ничего не предпринимает ради вечности и не отрицает этого. Не то чтобы ему вообще была чужда ностальгия. Но он отдает предпочтение своему мужеству и своей способности суждения. Первое учит его вести не подлежащую обжалованию жизнь, довольствоваться тем, что есть; вторая дает ему представление о его пределах. Уверившись в конечности своей свободы, отсутствии будущности у его бунта и в бренности сознания, он готов продолжить свои деяния в том времени, которое ему отпущено жизнью. Здесь его поле, место его действий, освобожденное от любого суда, кроме его собственного. Более продолжительная жизнь не означает для него иной жизни".
Камю противопоставляет свой образ абсурдного человека традиционным и современным философско-антропологическим, моральным, религиозным конструкциям, представлениям о человеческой сущности. В философии и творчестве Камю заключена дерзкая претензия на то, что он сможет подойти к действительной сущности человека ближе, чем это удавалось другим исследователям. Тем не менее "абсурдный человек" - тоже специфическая философская конструкция. Ее создание в произведениях Камю - непрерывная полемика. Прежде всего она ведется против религиозного подхода к человеку, а также против учений, навязывающих человеку моральные нормы извне - согласно предписаниями общества, заповедям религии и т.д. "Абсурдный человек готов признать, что есть лишь одна мораль, которая не отделяет от Бога: это навязанная ему свыше мораль. Но абсурдный человек живет как раз без этого Бога. Что до других моральных учений (включая и морализм), то в них он видит только оправдания, тогда как ему самому не в чем оправдываться. Я исхожу здесь из принципа его невиновности".
Позицию абсурдного человека Камю очерчивает словами Ивана Карамазова: "Все позволено". Однако "абсурд не есть дозволение каких угодно действий". Слова Карамазова означают лишь то, что ничего не запрещено. Почему же? Согласно Камю, абсурдный человек не принимает традиционную концепцию, устанавливающую связь между причинами и следствиями поступков. И хотя ум абсурдного человека "готов к расплате", он делает это не потому, что чувствует за собой какую-либо вину или греховность, вменяемую всякому человеку христианством. Для него, абсурдного человека, "существует ответственность, но не существует вины". Формальные правила и поучения этики, расчеты научного ума теряют для абсурдного человека сущностный смысл. Поучительны лишь живые примеры, доносящие до нас дыхание человеческих жизней. "Мною выбраны только те герои, - пишет Камю, - которые ставили своей целью исчерпание жизни (или те, кого я считаю таковыми). Я не иду дальше этого. Я говорю о мире, в котором и мысли и жизни лишены будущего. За всем, что побуждает человека к труду и движению, стоит надежда. Так оказывается бесплодной единственная нелживая мысль. В абсурдном мире ценность понятия или жизни измеряется плодотворностью".
Герои, на примере которых Камю высвечивает понятие "абсурдный человек", - это Дон Жуан (и донжуанство), Актер (и актерство), Завоеватель, Писатель-творец. В конце главы об абсурдном человеке Камю замечает: "Приведенные выше образы не содержат моральных поучений и не влекут за собой суждений. Это наброски, в них намечен стиль жизни. Любовник, комедиант или авантюрист ведут абсурдную игру. Но на это способны, при желании, и девственник, и функционер, и президент республики. Достаточно знать и ничего от себя не скрывать... Я выбрал крайние случаи, когда абсурд наделяет поистине царской властью. Правда, это власть принципов, лишенных царства. Но их преимущество перед другими в том, что они знают об иллюзорности всех царств... Как бы то ни было, абсурдному рассуждению надо было вернуть всю Яркость красок. Воображение может добавить немало других его обличий - изгнанников, прикованных к своему времени; людей, которые, не зная слабости, умеют жить соразмерно вселенной без будущего. Этот абсурдный и безбожный мир населен утратившими надежду и ясно мыслящими людьми".
Мир абсурдного человека у Камю выписан жестко и сильно. Это человек, не верящий в Бога, Божий промысел и божью благодать. Он не верит в будущее, лишен надежд и иллюзий. "Чувство абсурдности поджидает нас на каждом углу". Причина в том, что мир природы и другой человек всегда содержат в себе нечто несводимое к нашему познанию, ускользающее от него. "Бывает, что привычные декорации рушатся . Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, четыре часа работы, трамвай, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме - вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос "зачем?" Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки".
Скука выводит человека из колеи рутинной, монотонной жизни. Она толкает его к пониманию того, что приходится взваливать груз безотрадной жизни на свои собственные плечи. "Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни". Скука становится чуть ли не действующим лицом и в художественных произведениях Камю. Она изображена так ярко, так мастерски, что путь от поистине "метафизической" скуки к самоубийству не кажется преувеличением. Писатель-философ вскрывает глубокую, с его точки зрения, экзистенциально неразрывную связь между "чуждостью" мира, его "первобытной враждебностью", между отчужденностью от нас других людей, утратой веры в бога и моральные ценности, между угрозой смерти, словим, между всей совокупностью абсурдных (именно для человека) обстоятельств жизни и "абсурдных чувств" - и мучительным желанием человека покончить с непереносимостью жизни, вырваться из круга абсурда. Так на первое место в философии Камю выдвигается вопрос о самоубийстве. "Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, - значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное - имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями - второстепенно".
Самоубийство, замечает Камю, чаще всего рассматривается как социальный феномен. "Мы же, напротив, с самого начала ставим вопрос о связи самоубийства с мышлением индивида. Самоубийство подготавливается в безмолвии сердца... ". Основным стремлением Камю как раз оказывается правдивое, лишенное морализма описание того феномена интеллекта и чувств, который можно было бы назвать тягой к самоубийству. Она порождена, как ясно из сказанного, абсурдностью, безнадежностью как отличительными чертами человеческого удела . Мир вне человека не абсурден . "Если абсурд и существует, то лишь во вселенной человека". Однако, настаивает Камю, призвание человека - найти силы жить в состоянии абсурда. "Итак, я вывожу из абсурда три следствия, каковыми являются мой бунт, моя свобода и моя страсть. Одной лишь игрой сознания я превращаю в правило жизни то, что было приглашением к смерти, и отвергаю самоубийство". "Все рассуждения и зарисовки данного эссе резюмируются "мифом о Сизифе". Если Ницше предложил утратившему христианскую веру человечеству миф о "вечном возвращении", то Камю предлагает миф об утверждении самого себя - с максимальной ясностью ума, с пониманием выпавшего удела человек должен нести бремя жизни, не смиряясь с ним - самоотдача и полнота существования важнее всех вершин. Абсурдный человек избирает бунт против всех богов".
Конструирование и описание мира абсурдного человека заставляет Камю более внимательно и обстоятельно разобрать самые близкие ему, т.е. экзистенциалистские, концепции. Камю признает, что основная антиномия, пронизывающая жизнь абсурдного человека, - "столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности" - в XIX и XX в. была предметом глубокого интереса философов и писателей, ставших "защитниками прав иррационального". "От Ясперса к Хайдеггеру, от Кьеркегора к Шестову, от феноменологов к Шелеру в логическом и моральном плане целое семейство родственных в своей ностальгии умов, противостоящих друг другу по целям и методам, яростно преграждает царственный путь разума и пытается отыскать подлинный путь истины. Я исхожу здесь из того, что основные мысли этого круга известны и пережиты. Какими бы ни были (или ни могли бы быть) их притязания, все они отталкивались от неизреченной вселенной, где царствуют противоречие, антиномия, тревога и бессилие".
Заслуживает быть отмеченным, что раскрывая истоки, предпосылки, основные линии развития экзистенциальной мысли, Камю воздает должное русской философии и культуре. Так, он достаточно подробно анализирует одну из самых ранних в Европе форм экзистенциализма - философию Л. Шестова , которую он нередко разбирает в определенном типологическом единстве с творчеством С. Кьеркегора. От мечая заслуги Шестова в критике разума, Камю дает его подходу противоречивую оценку: "Шестов делает правомерный вывод о тщете разума... Законы природы значимы в известных пределах, за которыми они оборачиваются против самих себя и порождают абсурд. В дескриптивном плане, независимо от оценки их истинности в качестве объяснений, они также вполне законны. Шестов приносит все это в жертву иррациональному. Исключение требования ясности ведет к исчезновению абсурда - вместе с одним из терминов сравнения. Абсурдный человек, напротив, не прибегает к такого рода уравнениям. Он признает борьбу, не испытывает ни малейшего презрения к разуму и допускает иррациональное. Его взгляд охватывает все данные опыта, и он не предрасположен созерцать скачок, не зная заранее его направления. Он знает одно: в его сознании нет больше места надежде".
Разбору образов, понятий, идей Достоевского Камю уделил особое внимание. Пожалуй, среди писателей, которых Камю называет романистами-философами (это Бальзак, Сад, Стендаль, Пруст, Мальро, Кафка), на первое место он ставит именно Достоевского. Художественные произведения его, утверждает Камю, "целиком стоят под знаком абсурда", т.е. наиболее ясно и прозрачно вырисовывают антиномии сознания и действия абсурдного человека. "Итак, в романах, как и в "Дневнике", ставится абсурдный вопрос. Ими утверждается логика, идущая вплоть до смерти, экзальтация, "странная" свобода, сделавшаяся человеческой царская слава. Все хорошо, все дозволено, и нет ничего ненавидимого: таковы постулаты абсурда. Но сколь удивительно творчество, сделавшее столь понятными для нас эти существа из льда и пламени! Мир страстей и безразличия, бушующий у них в сердцах, совсем не кажется нам чудовищным. Мы находим в этом мире повседневную тревогу. Несомненно, что никому, кроме Достоевского, не удавалось передать всю близость и всю пытку абсурдного мира".
Однако Камю не приемлет того главного пути, который (хотя и по-разному) указан русскими философами типа Шестова и "писателями-экзистенциалистами" типа Достоевского. Взывая к Богу, всерьез обещая царство божие и бессмертие души, Шестов, Достоевский и другие их последователи искусственно снимают то напряжение, которое сами столь мастерски, а в случае Достоевского - гениально, сумели воспроизвести. И тогда становится ясно, что перед нами - не абсурдный писатель, что его произведения - не абсурдны: в них лишь ставится проблема абсурда. "Ответ Достоевского - смирение или, по Ставрогину, "низость" . Абсурдное произведение, напротив, не дает ответа. В этом все отличие". Аналогичные обвинения адресованы Кьеркегору, несмотря на то что он признан одним из лучших авторов, повествовавших об абсурде. "Христианство, которым он был так запуган в детстве, возвращается под конец в самом суровом виде". Кьеркегор, согласно Камю, требует "жертвоприношения интеллекта". Поэтому все перечисленные писатели и философы совершают "философское самоубийство" : они знают о мире абсурда, об абсурдном человеке, великолепно описывают его, но в конце концов своими поисками будущего, надежды, утешения в Боге и благодаря им как бы перечеркивают антиномии абсурда. В связи с этим Камю дает своеобразную оценку феноменологии Гуссерля. Заслугу последнего Камю усматривает в том, что было отвергнуто трансцендентное могущество разума. Благодаря феноменам "вселенная духа... неслыханно обогатилась. Лепесток розы, межевой столб или человеческая рука приобрели такую же значимость как любовь, желание или законы тяготения. Теперь мыслить - не значит унифицировать, сводить явления к какому-то великому принципу. Мыслить - значит научиться заново видеть, стать внимательным; это значит управлять собственным сознанием, придавать, на манер Пруста, привилегированное положение каждой идее или каждому образу". Феноменология "...открывает интуиции и сердцу все поле феноменов..." . На примере Гуссерля Камю хочет тем не менее пояснить, что требование ясности, отчетливости по отношению к познанию и освоению мира невыполнимо. Отсюда - великая трагедия человека, поверившего в разум. "То, что я не в силах познать, неразумно. Мир населен такими иррациональностями" .
Серьезной проблемой для Камю стало размежевание с экзистенциалистами - Ясперсом, Хайдеггером, Сартром. Камю возражал против того, чтобы его считали философом и писателем-экзистенциалистом. Правда, он не мог отрицать, что многое роднит его с экзистенциальной мыслью Германии, Франции, России. По сути дела, понятия "экзистенция", "существование", "пограничная ситуация" "работают" и в сочинениях Камю. Роман "Чума", о котором в первой части раздела уже шла речь, по существу, ярко иллюстрируют экзистенциалистские категории пограничной ситуации, страха, вины, ответственности. Во многих отношениях "образцовым" экзистенциалистским произведением была повесть Камю "Посторонний" .
Одинокий холостяк Мерсо, служащий конторы и житель предместья Алжира - человек заурядный, обуреваемый скукой, безразличием. В приюте умирает мать, Мерсо едет на похороны. На следующий день жизнь, казалось, входит в обычную колею. Но вот Мерсо - во многом неожиданно для самого себя, под влиянием какого-то отупения, вызванного жарой, - убивает человека. Повесть - бесхитростный, на первый взгляд, рассказ Мерсо. Написана эта краткая повесть простым языком, блестяще стилизованным под записки искреннего человека, который поставлен перед угрозой смертельного наказания и не желает ничего скрывать ни от себя, ни от следователей. Этой искренности Камю противопоставляет лицемерие следствия, ритуализм действий и суждений чиновников. Повесть "Посторонний" и ее авторская интерпретация (Мерсо осужден потому, что не играет в игру окружающих его людей, отказывается лгать) вызвали бурную реакцию читателей, породили целую гору откликов и интерпретаций. "Все выглядит так, словно не будь нелепого срыва на берегу моря, "посторонний", смотришь, и решил бы квадратуру житейского круга: как и для чего жить, если жизнь - приближение к смерти. Во всяком случае, Камю, видевший в Мерсо "человека, который, не претендуя на героизм, согласен умереть за правду", делает немало, чтобы внушить веру в избранный в "Постороннем" путь решения. И не достигает желаемого". Ибо нельзя забыть, что ценой, уплаченной за нелицемерное, но опасное следование случайным побуждениям и умонастроениям, за экзистенциальные прозрения в пограничной ситуации оказывается человеческая жизнь, даже две жизни, если считать жертву и самого "постороннего". Впрочем, ведь замысел Камю мог состоять в том, чтобы, зарисовав антиномию между раскованностью поведения человека и необходимостью придерживаться внешних индивиду правил морали и законов права, показав, к какой трагедии может вести обострение антиномии, не предложить решения, оставить вопрос открытым.
В полемике с другими экзистенциалистами Камю затрагивает вопрос о своих принципиальных с ними разногласиях. Упрек в адрес Ясперса похож на те, которые обращены против Шестова и Кьеркегора. С одной стороны, Ясперс "осознал, что вселенная потрясена до самых оснований". С другой стороны, не обнаружив в опыте ничего, кроме признания собственного бессилия, "Ясперс разом утверждает трансцендентное бытие опыта и сверхчеловеческий смысл жизни... Это рассуждение совершенно нелогично. Его можно назвать скачком".
Спор Камю с Сартром не менее важен. Сартр, как мы видели, считал, что в человеческом бытии существование предшествует сущности и что человек целиком и полностью ответствен за то, как он сформулирует свою сущность. В отличие от Сартра, изображающего человеческую сущность чистой возможностью, Камю считает, что бытие человека изначально определено человеческой природой и содержит в себе набор возможностей, ограничивающих человеческую свободу.
Что касается спора с Хайдеггером, то смысл его более глубок, чем об этом можно судить по прямым антихайдеггеровским высказываниям. Дело не только в том, что Камю предпочитал абстрактно-заумному стилю хайдеггеровских Произведений прозрачный, почти классический, искренний, лишенный двусмысленностей, хотя и постоянно парадоксальный стиль письма и рассуждения. Главное - в тех выводах и основаниях, которые могла позволить себе "философия абсурда" Камю. Пожалуй, смысл этого размежевания резче всего выразился в "Письмах к немецкому другу ". Конечно, тут нет прямой полемики с Хайдеггером. Но имеется в виду тот тип экзистенциального философствования, который глубоко и красноречиво раскрывает драматизм человеческого удела, а потом оставляет человека наедине с отчаянием, так что путь к националистическому или какому-либо иному опьянению оставлен открытым. О своей позиции Камю писал так: "Я же, напротив, избрал для себя справедливость, чтобы сохранить верность земле. Я продолжаю думать, что мир этот не имеет высшего смысла. Но я знаю также, что есть в нем нечто, имеющее смысл, и это человек, ибо человек - единственное существо, претендующее на постижение смысла жизни. Этот мир украшен, по крайней мере, и наша задача - вооружить его убедительными доводами, чтобы он с их помощью мог бороться с самой судьбой" . Таким образом, разделяя суждение о противоречивости традиционного гуманизма, Камю далек от того, чтобы пожертвовать гуманизмом как таковым, чтобы придерживаться нигилистических позиций в отношении человека и человеческой культуры. Это выводит нас к темам глубокого сочинения Камю "Бунтующий человек ".
"Бунтующий человек" - произведение многослойное, трудное для понимания и интерпретации. Кратко можно сказать так: Камю стремится понять, как человек и человечество становятся способными к убийствам, войнам, через какие идеи и концепции осуществляется их оправдание.
Камю напоминает о результатах, достигнутых им в философии абсурда. Поскольку человечество поднаторело как в осуждении, так и в защите ("когда это нужно, неизбежно" и т.д.) войн и убийств, следует признать, что существующая этика не дает однозначного логически обоснованного решения проблемы. Отказ от самоубийства в философии абсурда косвенно свидетельствовал, что можно привести и доводы против убийства. Но вопрос все же оставался непроясненным. Теперь, в "Бунтующем человеке", он был поставлен в повестку дня. Отталкиваясь от философии абсурда, утверждает Камю, мы пришли к тому, что "первая и единственная очевидность", которая дается в опыте абсурда - это бунт.
"Бунтующий человек" - первая тема рассматриваемого сочинения Камю. "Это человек, говорящий "нет". Но, отрицая, он не отрекается: это человек, уже первым своим действием говорящий "да"". Бунт римского раба, внезапно отказавшегося подчиняться господину, самоубийство русских террористов на каторге из протеста против издевательства над товарищами по борьбе - примеры, из анализа которых Камю делает вывод: "В опыте абсурда страдание индивидуально. В бунтарском прорыве оно приобретает характер коллективного существования. Оно становится общим начинанием... Зло, испытанное одним человеком, становится чумой, заразившей всех. В наших повседневных испытаниях бунт играет такую же роль, какую играет "cogito" в порядке мышления: бунт является первой очевидностью. Но эта очевидность извлекает индивида из его одиночества, она является тем общим, что лежит в основе первой ценности для всех людей. Я бунтую, следовательно, мы существуем"" .
Камю разбирает вопрос о "метафизическом бунте". "Метафизический бунт - это восстание человека против своего удела и всего мироздания. Этот бунт метафизичен, поскольку оспаривает конечные цели человека и вселенной" . Значение метафизического бунта велико. Сначала бунт не посягает на устранение Бога. Это только "разговор на равных". "Но речь идет не о куртуазной беседе. Речь идет о полемике, воодушевляемой желанием взять верх". Камю прослеживает этапы метафизического бунта - постепенно возникающие в философии тенденции "уравнивания" человека с Богом. Затем у Камю следует анализ тех форм бунта и тех "исследований" бунта, которые разбираются на примерах творчества маркиза де Сада, Достоевского (он признан одним из лучших исследователей "мятежного духа"), Ницше, сюрреалистической поэзии. Основное содержание книги - это анализ тех форм бунта, которые в XIX и XX в. переросли в сокрушительные по своим последствиям революции. Камю подходит к "историческому бунту" отнюдь не как историк и не как философ истории. Его более всего интересует, какие умонастроения и идеи толкали (и толкают) людей к цареубийству, революционной смуте, к террору, войнам, массовому уничтожению иноплеменников и соплеменников. Философским и социально-политическим идеям приписывается поистине решающая роль в этих процессах. Философия Гегеля и гегельянцев, словом, разновидности "немецкой идеологии" и на германской, и на "германизированной" русской почве XIX в. внимательно исследуются как идейные предпосылки разрушительных революционных бунтов. Специальное внимание уделено Белинскому, Герцену, русским нигилистам 60-х годов, теоретику анархизма Бакунину, народнику Нечаеву. Главка "Разборчивые убийцы" анатомирует историю и идеологию российского терроризма XIX и XX в. Анализируется и марксизм, в том числе и его восприятие на русской почве. "Бунт и революция" - это тема остается для Камю стержневой на протяжении всего его анализа. Связь между ниспровержением принципов, революционным потрясением устоев и уничтожением людей представляется автору "Бунтующего человека" несомненной. "Революция в области принципов убивает Бога в лице его наместника. Революция XX в. убивает то, что осталось божественного в самих принципах, и освящает, таким образом, исторический нигилизм".
Камю усматривает сходство между фашизмом и коммунизмом, хотя и принимает во внимание различия между ними. Но сходство есть, и оно проистекает в конечном счете из ложной философии истории, из призыва к бунту. "Фашизм желал учредить пришествие ницшеанского сверхчеловека. И тут же понял, что если Бог существует, он может быть кем угодно и чем угодно, но прежде всего - владыкой смерти. Если человек хочет стать Богом, он должен присвоить себе право на жизнь и смерть других. Но, сделавшись поставщиком трупов и недочеловеков, он сам превратился не в Бога, а в недочеловека, в гнусного прислужника смерти. Рациональная революция в свою очередь стремится реализовать предсказанного Марксом всечеловека. Но стоит принять логику истории во всей ее тотальности, как она поведет революцию против ее собственной высокой страсти, начнет все сильней и сильней калечить человека и в конце концов сама превратится в объективное преступление".
Несмотря на жесткую критичность в отношении бунта и революции, Камю воздает должное бунту и революционности, поскольку они порождены человеческим уделом. И следовательно, несмотря на величайший риск и опасности, бунтарству следует пройти через самокритику и самоограничения. "...Революционный дух Европы может в первый и последний раз задуматься над своими принципами, спросить себя, что за отклонение толкает его к терроризму и войне, и вместе с целями бунта обрести верность самому себе". Заключительные страницы "Бунтующего человека" вряд ли убедительны. Блестяще развенчав бунтующее, революционаристское, нигилистическое сознание и действие, Камю пытался внушить своему читателю, что возможны "истинный бунт" и "новый революционаризм", свободные от разрушительных последствий. И все-таки вера в человека, принявшего на себя "риск и трудности свободы", точнее, вера в миллионы одиночек, "чьи творения и труды каждодневно отрицают границы и прежние миражи истории" - вот о чем говорил в последних своих работах выдающийся писатель и незаурядный философ Альбер Камю.
Людям, привыкшим обращать своё внимание на окружающий мир и его детали, уже совсем не в диковинку замечать вокруг абсурдные вещи. Абсурд – что это? Что-то, что противоречит здравому смыслу, выходит за привычные рамки, является глупым или нелепым…
Наша жизнь полна абсурда. И так было, наверное, с того самого момента, когда человек начал осознавать себя и окружающих вокруг, как . Но если сначала получила развитие философия существования, называемая экзистенциализмом, акцентировавшая внимание на уникальности человеческого бытия, то позже, причём, именно из неё, развилось уже другое учение – абсурдизм.
Сегодня мы поговорим именно об абсурдизме, основных вехах на пути его развития и самых выдающихся его представителях.
Абсурдизм представляет собой систему философских взглядов, согласно которой утверждается, что человеческое бытие не имеет смысла.
В качестве теории мировоззрения абсурдизм рассматривают как часть философии экзистенциализма, а его корнями считаются идеи Сёрена Кьеркегора – философа датского происхождения XIX века. Однако уже оформившейся философской концепцией абсурдизм предстаёт в работе французского писателя и философа Альбера Камю «Миф о Сизифе». В своём творчестве Камю как раз основывался на идеях Кьеркегора, а также таких людей как Фридрих Ницше, Фёдор Достоевский, Эдмунд Гуссерль, Николай Бердяев и других.
Отправной точкой в возникновении абсурдизма как философии абсурда стали мировые войны, произошедшие в первой половине XX века. Эти войны породили массу человеческих смертей и страданий, социальную неустроенность и т.д., ставших почвой для появления и развития идей экзистенциализма как движения гуманизма.
Так, в первой половине минувшего века люди стали интересоваться творчеством Альбера Камю и Жан-Поля Сартра, а идеи абсурдизма начали набирать всё большую популярность. Итогом же стало то, что абсурдизм прочного вошёл историю философии, а также многих направлений искусства, таких как писательство, поэзия, театр и т.д.
Но чем же так «зацепил» массовое сознание этот самый абсурдизм? Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к воззрениям его самых ярых приверженцев – Сёрена Кьеркегора, Льва Шестова и уже не раз упомянутого нами Альбера Камю.
Сёреном Кьеркегором идеи абсурдизма поднимаются в нескольких его творениях, наиболее важным среди которых является «Страх и трепет». Критикуя в этой работе христианскую религию, автор ставит в пример сюжет из Библии, где Авраам приносит своего сына в жертву Господу. Именно этим Кьеркегор показывает то, что человек не является свободным, а его бытие абсурдно. Вера Авраама является для Кьеркегора абсолютным , который может легко и просто сделать из убийства сакральное и священное деяние, угодное Богу. И парадокс этот не вписывается ни в какие рамки.
Несмотря на своё критическое отношение к религии, Сёрен Кьеркегор не принижал значения веры в жизни человека. Наоборот, он говорил о том, что вера выходит за рамки понимания, являясь трансцендентной, а значит, и абсурдной. Она не может быть обоснована логически, хотя предельно эффективна. И это было главной идеей Кьеркегора.
В работах русского философа-экзистенциалиста Льва Шестова активно критиковались устоявшиеся социальные нормы нравственности и морали, а также совокупность предпосылок бытия человека. Говоря более конкретно, можно отметить, что в своём труде «Шекспир и его критик Брандес» Лев Шестов, приводя в пример героев трагедий Уильяма Шекспира «Отелло» и «Макбет», стремится доказать, что нравственные законы и универсальные нормы нравственности несостоятельны.
Здесь же автор делает акцент и на образе человека-бунтаря, который не имеет ничего, кроме своей жизни, что он мог бы потерять, что и является причиной к его дальнейшей борьбе. Именно этот бунтарский дух впоследствии отразился в творчестве Альбера Камю.
Несмотря на то, что понятие «абсурд» тонкой красной линией пронизывает все работы Камю, главным его творением в этом направлении считается «Миф о Сизифе». Здесь абсурд рассматривается в качестве противостояния, конфронтации и конфликта между двумя идеалами. Существование человека является абсурдом, т.к. представляет собой конфликт человеческого желания быть значимым и осмыслять с холодной, равнодушной и ничего не говорящей Вселенной или Богом.
Также Альбер Камю указывает на существование особых человеческих переживаний, пробуждающих само понятие абсурдности бытия. Осознание этого, т.е. прямой контакт с абсурдом заставляет человека совершить выбор между самоубийством, «прыжком веры» и принятием.
Согласно Камю, суицид является как бы признанием того, что жить просто не стоит – сама жизнь не стоит этого. Такой выбор негласно постулирует, что жизнь – это уже «слишком много». Суицид кроет в себе прямой «выход» из абсурдной ситуации посредством мгновенного «завершения» себя и своего места в мире.
Столкнувшись с абсурдом, человек может также выбрать «прыжок веры» (данное понятие, кстати, использовалось и Кьеркегором), представляющий собой путь примирения с личным существованием, пропитанным абсурдом. «Прыжок веры» рассматривается автором как отступление от свободы и правды, приют в обмане, лень интеллекта. Отсюда вытекает и третье – принятие человеком скорбного факта абсурдности своей жизни.
Свобода человека, в воззрениях Камю, как и возможность обрести смысл существования, кроется в подтверждении абсурдности и его принятии. В том случае, если абсурдный опыт является истинным осознанием свободы Вселенной от чего-либо абсолютного, то и человек является свободным. Камю называет это «жить, не уповая», и, согласно этому утверждению, любые универсализмы и абсолютизмы должны определяться субъективно.
Отсюда вывод, что свобода заключается в том, что человек способен находить свой индивидуальный смысл и жизненное предназначение, может сам делать свой выбор. И личность трансформируется в более ценный элемент существования, представляя собой комплекс свойственных только ей идеалов. Личность уже саму по себе можно охарактеризовать, как целую Вселенную.
И в заключение стоит затронуть одну из самых главных тем в абсурдизме и в философии вообще – тему смысла жизни.
Абсурдизм говорит нам о том, что на протяжении всей истории человек тем или иным образом пытался . Одни люди приходили к выводу, что жизнь не имеет смысла, и всё, что есть у человека, это текущий момент, или же начинали ощущать пустоту, убеждаясь в том, что всё предопределено Провидением. К таким ощущениям относится вера в Бога и приверженность какой-либо из религий вообще.
Другие находили ответы на все свои вопросы в самоубийстве. Для людей, которые по тем или иным причинам пришли к убеждению, что жизнь лишена смысла, суицид становится способом, посредством которого можно быстро достичь финальной точки своей судьбы.
Но люди способны и самостоятельно создавать для себя смысл бытия, который, вполне вероятно, не будет объективным, однако будет что-то в жизнь привносить и давать то, ради чего стоит продолжать свой путь. Об этом, кстати, и говорил Альбер Камю. Но одной из основополагающих идей здесь является то, что человек должен сохранять дистанцию между абсурдностью бытия и искусственно выдуманным смыслом, а относиться к этой дистанции он должен с иронией.
Но хотелось бы сказать, что жизнь, в которой нет смысла, для многих людей стала причиной отсутствия счастья, причиной апатии и безразличия, нежелания что-либо делать и чего-либо достигать. Мы, конечно, никому не судьи, но, как взрослые люди, можем утверждать, что такой жизнью жить нельзя или, по крайней мере, не стоит.
Абсурдизм, пусть и нашёл отклик в сердцах многих людей, всё же является довольно-таки утопичным мировоззрением. Проникнувшись его идеями, не остаётся ничего, кроме того как повесить голову или примерить на себя образ этакого борца непонятно за что.
А не лучше ли будет широко раскрыть свои глаза, глубоко вдохнуть и осознать, что смысл жизни есть, и заключается он в самой жизни, в том, как мы её проживаем и какими людьми мы становимся?
Точек зрения на смысл бытия очень и очень много, и все они могут быть подкреплены вескими аргументами. Но не важно, какой из них мы будем придерживаться, главное – оставаться жизнерадостными и жизнелюбивыми людьми.
