Тема, идея, главная мысль, проблематика
«Мещанин во дворянстве» — комедия-балет в пяти актах Мольера и Жана Батиста Люлли, написанная в 1670 году.
Литературное направление — классицизм
Жанр — социально-бытовая комедия, с елементомы любовной и социально-психологической комедии
Тема — стремление богатого буржуа Журдена попасть в высшее общество
Главная мысль — разоблачение социальных и человеческих пороков
Главные герои — Господин Журден, госпожа Журден, Люсиль, Клеонт, Дорант, Доримена, Ковель, Николь
Комедия написана в рамках классицизма, в ней сохранено обязательное для классической пьесы триединство:
В каждом из основных персонажей подчеркнута одна ведущая черта в сатирическом преувеличении.
Действие происходит в доме господина Журдена, мещанина. Граф Дорант,бравший в займы денег у Журдена,был влюблён в аристократку, маркизу Доримену. Журден стремясь казаться выше и завоевать расположение графа, во всём пытается подражать дворянскому сословию. Госпожа Журден и её служанка Николь высмеивают его. Желая сделаться дворянином, Журден отказывает Клеонту в руке своей дочери Люсиль. Тогда слуга Клеонта, Ковьель, придумывает хитрость: под видом турецкого дервиша он посвящает господина Журдена в мнимый турецкий дворянский сан мамамуши ́ и устраивает женитьбу Люсиль с сыном турецкого султана , который на самом деле переодетый турком Клеонт.
© Любимов Н., перевод на русский язык. Наследники, 2015
© Щепкина-Куперник Т., перевод на русский язык. Наследники, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
ГОСПОДИН ЖУРДЕН мещанин.
ГОСПОЖА ЖУРДЕН его жена.
ЛЮСИЛЬ их дочь.
КЛЕОНТ молодой человек, влюбленный в Люсиль.
ДОРИМЕНА маркиза.
ДОРАНТ граф, влюбленный в Доримену.
НИКОЛЬ служанка в доме г-на Журдена.
КОВЬЕЛЬ слуга Клеонта.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ.
УЧЕНИК УЧИТЕЛЯ МУЗЫКИ.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ.
УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ.
УЧИТЕЛЬ ФИЛОСОФИИ.
МУЗЫКАНТЫ.
ПОДМАСТЕРЬЕ ПОРТНОГО.
ДВА ЛАКЕЯ.
ТРИ ПАЖА.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА БАЛЕТА
В ПЕРВОМ ДЕЙСТВИИ
Певица. Два певца. Танцовщики.
ВО ВТОРОМ ДЕЙСТВИИ
Портновские подмастерья (танцуют).
В ТРЕТЬЕМ ДЕЙСТВИИ
Повара (танцуют).
В ЧЕТВЕРТОМ ДЕЙСТВИИ
Муфтий. Турки, свита муфтия (поют) . Дервиши (поют) . Турки (танцуют).
Действие происходит в Париже, в доме г-на Журдена.
Увертюра исполняется множеством инструментов; посреди сцены за столом УЧЕНИК УЧИТЕЛЯ МУЗЫКИ сочиняет мелодию для серенады, заказанной г-ном Журденом.
Учитель музыки, учитель танцев, два певца, певица, два скрипача, четыре танцовщика.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ (певцам и музыкантам) . Пожалуйте сюда, вот в эту залу; отдохните до его прихода.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ (танцовщикам). И вы тоже, станьте с этой стороны.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ (ученику) . Готово?
УЧЕНИК. Готово.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Посмотрим… Очень недурно.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Что-нибудь новенькое?
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Да, я велел ученику, пока наш чудак проснется, сочинить музыку для серенады.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Можно посмотреть?
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Вы это услышите вместе с диалогом, как только явится хозяин. Он скоро выйдет.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Теперь у нас с вами де́ла выше головы.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Еще бы! Мы нашли именно такого человека, какой нам нужен. Господин Журден с его помешательством на дворянстве и на светском обхождении – это для нас просто клад. Если б все на него сделались похожи, то вашим танцам и моей музыке больше и желать было бы нечего.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Ну, не совсем. Мне бы хотелось для его же блага, чтоб он лучше разбирался в тех вещах, о которых мы ему толкуем.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Разбирается-то он в них плохо, да зато хорошо платит, а наши искусства ни в чем сейчас так не нуждаются, как именно в этом.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Признаюсь, я слегка неравнодушен к славе. Аплодисменты доставляют мне удовольствие, расточать же свое искусство глупцам, выносить свои творения на варварский суд болвана – это, на мой взгляд, для всякого артиста несносная пытка. Что ни говорите, приятно трудиться для людей, способных чувствовать тонкости того или иного искусства, умеющих ценить красоты произведений и лестными знаками одобрения вознаграждать вас за труд. Да, самая приятная награда – видеть, что творение ваше признано, что вас чествуют за него рукоплесканиями. По-моему, это наилучшее воздаяние за все наши тяготы, – похвала просвещенного человека доставляет наслаждение неизъяснимое.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Я с этим согласен, я тоже люблю похвалы. В самом деле, нет ничего более лестного, чем рукоплескания, но ведь на фимиам не проживешь. Одних похвал человеку недостаточно, ему давай чего-нибудь посущественнее; лучший способ поощрения – это вложить вам что-нибудь в руку. Откровенно говоря, познания нашего хозяина невелики, судит он обо всем вкривь и вкось и рукоплещет там, где не следует, однако ж деньги выпрямляют кривизну его суждений, его здравый смысл находится в кошельке, его похвалы отчеканены в виде монет, так что от невежественного этого мещанина нам, как видите, куда больше пользы, чем от того просвещенного вельможи, который нас сюда ввел.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. В ваших словах есть некоторая доля истины, но только, мне кажется, вы придаете деньгам слишком большое значение; между тем корысть есть нечто до такой степени низменное, что человеку порядочному не должно выказывать к ней особой склонности.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Однако у нашего чудака вы преспокойно берете деньги.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Конечно, беру, но деньги для меня не главное. Если б к его богатству да еще хоть немного хорошего вкуса – вот чего бы я желал.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Я тоже: ведь мы оба по мере сил этого добиваемся. Но, как бы то ни было, благодаря ему на нас стали обращать внимание в обществе, а что другие будут хвалить, то он оплатит.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. А вот и он.
Те же, г-н Журден в халате и ночном колпаке и два лакея.
Г-н ЖУРДЕН. Ну, господа! Как там у вас? Покажете вы мне нынче вашу безделку?
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Что? Какую безделку?
Г-н ЖУРДЕН. Ну, эту, самую… Как это у вас называется? Не то пролог, не то диалог с песнями и пляской.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. О! О!
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Как видите, мы готовы.
Г-н ЖУРДЕН. Я немного замешкался, но дело вот в чем: одеваюсь я теперь, как одевается знать, и мой портной прислал мне шелковые чулки, до того узкие – право, я уж думал, что мне их так никогда и не натянуть.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Мы всецело к вашим услугам.
Г-н ЖУРДЕН. Я прошу вас обоих не уходить, пока мне не принесут мой новый костюм: я хочу, чтоб вы на меня поглядели.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Как вам будет угодно.
Г-н ЖУРДЕН. Вы увидите, что теперь я с ног до головы одет как должно.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Мы в этом нисколько не сомневаемся.
Г-н ЖУРДЕН. Я сделал себе из индийской ткани халат.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Отличный халат.
Г-н ЖУРДЕН. Мой портной уверяет, что вся знать по утрам носит такие халаты.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Он вам удивительно идет.
Г-н ЖУРДЕН. Лакей! Эй, два моих лакея!
ПЕРВЫЙ ЛАКЕЙ. Что прикажете, сударь?
Г-н ЖУРДЕН. Ничего не прикажу. Я только хотел проверить, как вы меня слушаетесь. Как вам нравятся их ливреи?
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Великолепные ливреи.
Г-н ЖУРДЕН (распахивает халат; под ним у него узкие красного бархата штаны и зеленого бархата камзол) . А вот мой домашний костюмчик для утренних упражнений.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Бездна вкуса!
Г-н ЖУРДЕН. Лакей!
ПЕРВЫЙ ЛАКЕЙ. Что угодно, сударь?
Г-н ЖУРДЕН. Другой лакей!
ВТОРОЙ ЛАКЕЙ. Что угодно, сударь?
Г-н ЖУРДЕН (снимает халат) . Держите. (Учителю музыки и учителю танцев.) Ну что, хорош я в этом наряде?
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Очень хороши. Лучше нельзя.
Г-н ЖУРДЕН. Теперь займемся с вами.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Прежде всего мне бы хотелось, чтобы вы прослушали музыку, которую вот он (указывает на ученика) написал для заказанной вами серенады. Это мой ученик, у него к таким вещам изумительные способности.
Г-н ЖУРДЕН. Очень может быть, но все-таки не следовало поручать это ученику. Еще неизвестно, годитесь ли вы сами для такого дела, а не то что ученик.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Слово «ученик» не должно вас смущать, сударь. Подобного рода ученики смыслят в музыке не меньше великих мастеров. В самом деле, чудеснее мотива не придумаешь. Вы только послушайте.
Г-н ЖУРДЕН (лакеям) . Дайте халат – так удобней слушать… Впрочем, постойте, пожалуй, лучше без халата. Нет, подайте халат, так будет лучше.
Ирида! Я томлюсь, меня страданье губит,
Меня ваш строгий взгляд пронзил, как острый меч.
Когда вы мучите того, кто вас так любит,
Сколь вы страшны тому, кто гнев ваш смел навлечь!
Г-н ЖУРДЕН. По-моему, это довольно заунывная песня, от нее ко сну клонит. Я бы вас попросил сделать ее чуть-чуть веселее.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Мотив должен соответствовать словам, сударь.
Г-н ЖУРДЕН. Меня недавно обучили премилой песенке. Погодите… сейчас-сейчас… Как же это она начинается?
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Право, не знаю.
Г-н ЖУРДЕН. Там еще про овечку говорится.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Про овечку?
Г-н ЖУРДЕН. Да-да. Ах, вот! (Поет.)
Жанетту я считал
И доброй и прекрасной,
Жанетту я считал овечкою, но ах!
Она коварна и опасна,
Как львица в девственных лесах!
Правда, славная песенка?
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Еще бы не славная!
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. И вы хорошо ее поете.
Г-н ЖУРДЕН. А ведь я музыке не учился.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Вам бы хорошо, сударь, поучиться не только танцам, но и музыке. Эти два рода искусства связаны между собой неразрывно.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Они развивают в человеке чувство изящного.
Г-н ЖУРДЕН. А что, знатные господа тоже учатся музыке?
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Конечно, сударь.
Г-н ЖУРДЕН. Ну так и я стану учиться. Вот только не знаю когда: ведь, кроме учителя фехтования, я еще нанял учителя философии – он должен нынче утром начать со мной заниматься.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Философия – материя важная, но музыка, сударь, музыка…
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Музыка и танцы… Музыка и танцы – это все, что нужно человеку.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Нет ничего более полезного для государства, чем музыка.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Нет ничего более необходимого человеку, чем танцы.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Без музыки государство не может существовать.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Без танцев человек ничего не умел бы делать.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Все распри, все войны на земле происходят единственно от незнания музыки.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Все людские невзгоды, все злоключения, коими полна история, оплошности государственных деятелей, ошибки великих полководцев – все это проистекает единственно от неумения танцевать.
Г-н ЖУРДЕН. Как так?
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Война возникает из-за несогласия между людьми, не правда ли?
Г-н ЖУРДЕН. Верно.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. А если бы все учились музыке, разве это не настроило бы людей на мирный лад и не способствовало бы воцарению на земле всеобщего мира?
Г-н ЖУРДЕН. И то правда.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Когда человек поступает не так, как должно, будь то просто отец семейства, или же государственный деятель, или же военачальник, про него обыкновенно говорят, что он сделал неверный шаг, не правда ли?
Г-н ЖУРДЕН. Да, так говорят.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. А чем еще может быть вызван неверный шаг, как не неумением танцевать?
Г-н ЖУРДЕН. Да, с этим я тоже согласен, вы оба правы.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Все это мы говорим для того, чтобы вы себе уяснили преимущества и пользу танцев и музыки.
Г-н ЖУРДЕН. Теперь я понимаю.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Угодно вам ознакомиться с нашими сочинениями?
Г-н ЖУРДЕН. Угодно.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Как я вам уже говорил, это давнишняя моя попытка выразить все страсти, какие только способна передать музыка.
Г-н ЖУРДЕН. Прекрасно.
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ (певцам) . Пожалуйте сюда. (Г-ну Журдену.) Вы должны вообразить, что они одеты пастушками.
Г-н ЖУРДЕН. И что это всегда пастушки? Вечно одно и то же!
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Когда говорят под музыку, то для большего правдоподобия приходится обращаться к пасторали. Пастухам испокон веку приписывали любовь к пению; с другой стороны, было бы весьма ненатурально, если бы принцы или мещане стали выражать свои чувства в пении.
Г-н ЖУРДЕН. Ладно, ладно. Посмотрим.
МУЗЫКАЛЬНЫЙ ДИАЛОГ
Певица и два певца.
Сердца в любовном упоенье
Всегда встречают тысячи помех.
Любовь приносит нам и счастье и томленье.
Недаром есть такое мненье,
Что нам милей всего – не знать любви утех.
ПЕРВЫЙ ПЕВЕЦ
Нет, нам всего милей та радость без конца,
Которая сердца
Любовников сливает.
Блаженству на земле без страсти не бывать.
Любовью кто пренебрегает,
Тому и счастья не знавать.
ВТОРОЙ ПЕВЕЦ
О, кто бы не хотел любви изведать власть,
Когда бы не была обманчивою страсть!
Но, ах, как быть со злой судьбиной?
Здесь верной нет пастушки ни единой,
И недостойный пол, позоря белый свет,
Свидетельствует нам, что верности уж нет.
ПЕРВЫЙ ПЕВЕЦ
О сердца дрожь!
О страсть во взорах!
ВТОРОЙ ПЕВЕЦ
Сплошная ложь!
ПЕРВЫЙ ПЕВЕЦ
Тот миг мне дорог!
Они полны утех!
ВТОРОЙ ПЕВЕЦ
Я презираю всех!
ПЕРВЫЙ ПЕВЕЦ
О, не сердись, забудь свой гнев безмерный!
Мы приведем тебя сейчас
К пастушке любящей и верной.
ВТОРОЙ ПЕВЕЦ
Увы! Достойных нет средь вас!
Я иду на испытанье, – Вот тебе моя любовь.
ВТОРОЙ ПЕВЕЦ
Кто поручится заране,
Что не быть обману вновь?
Тот, кто верен, пусть докажет
Свой сердечный нежный пыл.
ВТОРОЙ ПЕВЕЦ
Небо пусть того накажет, Кто постыдно изменил.
ВСЕ ТРОЕ ВМЕСТЕ
Над нами, пламенея,
Любви горит венец.
Слиянье двух сердец -
Что может быть милее?
Г-н ЖУРДЕН. И это все?
УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ. Все.
Г-н ЖУРДЕН. По-моему, ловко закручено. Кое-где попадаются очень занятные словечки.
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. А теперь моя очередь: я вам предложу небольшой образчик самых изящных телодвижений и самых изящных поз, из каких только может состоять танец.
Г-н ЖУРДЕН. Опять пастухи?
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ. Это уж как вам будет угодно. (Танцовщикам.) Начинайте.
БАЛЕТ
Четыре танцовщика по указаниям учителя танцев делают различные движения и исполняют всевозможные па.
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Г-н Журден , мещанин.
Г-жа Журден , его жена.
Люсиль , их дочь.
Клеонт , молодой человек, влюбленный в Люсиль.
Доримена , маркиза.
Дорант , граф, влюбленный в Доримену
Николь , служанка в доме г-на Журдена.
Ковьель , слуга Клеонта.
Учитель музыки.
Ученик учителя музыки.
Учитель танцев.
Учитель фехтования.
Учитель философии.
Музыканты.
Подмастерье портного.
Два лакея.
Три пажа.
Действие происходит в Париже, в доме Г-н Журдена
Увертюра исполняется множеством инструментов; посреди сцены за столом ученик учителя музыки сочиняет мелодию для серенады, заказанной г-ном Журденом.
Учитель музыки, учитель танцев, два певца, певица, два скрипача, четыре танцовщика.
Учитель музыки (певцам и музыкантам)
Пожалуйте сюда, вот в эту залу, отдохните до его прихода.
Учитель танцев (танцовщикам)
И вы тоже, – станьте с этой стороны.
Учитель музыки (ученику) .
Ученик.
Учитель музыки.
Посмотрим… Очень недурно.
Учитель танцев.
Что-нибудь новенькое?
Учитель музыки.
Да, я велел ученику, пока наш чудак проснется, сочинить музыку для серенады.
Учитель танцев.
Можно посмотреть?
Учитель музыки.
Вы это услышите вместе с диалогом, как только явится хозяин. Он скоро выйдет.
Учитель танцев.
Теперь у нас с вами дела выше головы.
Учитель музыки.
Еще бы! Мы нашли именно такого человека, какой нам нужен. Господин Журден с его помешательством на дворянстве и на светском обхождении – это для нас просто клад. Если б все на него сделались похожи, то вашим танцам и моей музыке больше и желать было бы нечего.
Учитель танцев.
Ну, не совсем. Мне бы хотелось, для его же блага, чтоб он лучше разбирался в тех вещах, о которых мы ему толкуем.
Учитель музыки.
Разбирается-то он в них плохо, да зато хорошо платит, а наши искусства ни в чем сейчас так не нуждаются, как именно в этом.
Учитель танцев.
Признаюсь, я слегка неравнодушен к славе. Аплодисменты доставляют мне удовольствие, расточать же свое искусство глупцам, выносить свои творения на варварский суд болвана – это, на мой взгляд, для всякого артиста несносная пытка. Что ни говорите, приятно трудиться для людей, способных чувствовать тонкости того или иного искусства, умеющих ценить красоты произведений и лестными знаками одобрения вознаграждать вас за труд. Да, самая приятная награда – видеть, что творение ваше признано, что вас чествуют за него рукоплесканиями. По-моему, это наилучшее воздаяние за все наши тяготы, – похвала просвещенного человека доставляет наслаждение неизъяснимое.
Учитель музыки.
Я с этим согласен, я и сам люблю похвалы. В самом деле, нет ничего более лестного, чем рукоплескания, но ведь на фимиам не проживешь. Одних похвал человеку недостаточно, ему давай чего-нибудь посущественнее. Лучший способ поощрения – это вложить вам что-нибудь в руку. Откровенно говоря, познания нашего хозяина невелики, судит он обо всем вкривь и вкось и рукоплещет там, где не следует, однако ж деньги выпрямляют кривизну его суждений, его здравый смысл находится в кошельке, его похвалы отчеканены в виде монет, так что от невежественного этого мещанина нам, как видите, куда больше пользы, чем от того просвещенного вельможи, который нас сюда ввел.
Учитель танцев.
В ваших словах есть некоторая доля истины, но только, мне кажется, вы придаете деньгам слишком большое значение; между тем корысть есть нечто до такой степени низменное, что человеку порядочному не должно выказывать к ней особой склонности.
Учитель музыки.
Однако у нашего чудака вы преспокойно берете деньги.
Учитель танцев.
Конечно, беру, но деньги для меня не главное. Если б к его богатству да еще хоть немного хорошего вкуса – вот чего бы я желал.
Учитель музыки.
Я тоже, ведь мы оба по мере сил этого добиваемся. Но как бы то ни было, благодаря ему на нас стали обращать внимание в обществе, а что другие будут хвалить, то он оплатит.
Учитель танцев.
А вот и он.
Г-н Журден в халате и ночном колпаке, учитель музыки, учитель танцев, ученик учителя музыки, певица, два певца, скрипачи, танцовщики, два лакея.
Г-н Журден.
Ну, господа? Как там у вас? Покажете вы мне нынче вашу безделку?
Учитель танцев.
Что? Какую безделку?
Г-н Журден.
Ну, эту самую… Как это у вас называется? Не то пролог, не то диалог с песнями и пляской.
Учитель танцев.
Учитель музыки.
Как видите, мы готовы.
Г-н Журден.
Я немного замешкался, но дело вот в чем: одеваюсь я теперь, как одевается знать, и мой портной прислал мне шелковые чулки, до того узкие, – право, я уж думал, что мне их так никогда и не натянуть.
Учитель музыки.
Мы всецело к вашим услугам.
Г-н Журден.
Я прошу вас обоих не уходить, пока мне не принесут мой новый костюм: я хочу, чтоб вы на меня поглядели.
Учитель танцев.
Как вам будет угодно.
Г-н Журден.
Вы увидите, что теперь я с ног до головы одет, как должно.
Учитель музыки.
Мы в этом нисколько не сомневаемся.
Г-н Журден.
Я сделал себе из индийской ткани халат.
Учитель танцев.
Отличный халат.
Г-н Журден.
Мой портной уверяет, что вся знать по утрам носит такие халаты.
Учитель музыки.
Он вам удивительно идет.
Г-н Журден.
Лакей! Эй, два моих лакея!
Первый лакей.
Что прикажете, сударь?
Г-н Журден.
Ничего не прикажу. Я только хотел проверить, как вы меня слушаетесь. Как вам нравятся их ливреи?
Учитель танцев.
Великолепные ливреи.
Г-н Журден (распахивает халат; под ним у него узкие красного бархата штаны и зеленого бархата камзол) .
А вот мой домашний костюмчик для утренних упражнений.
Учитель музыки.
Бездна вкуса!
Г-н Журден.
Первый лакей.
Что угодно, сударь?
Г-н Журден.
Другой лакей!
Второй лакей.
Что угодно, сударь?
Г-н Журден (снимает халат) .
Держите. (Учителю музыки и учителю танцев.) Ну что, хорош я в этом наряде?
Учитель танцев.
Очень хороши. Лучше нельзя.
Г-н Журден.
Теперь займемся с вами.
Учитель музыки.
Прежде всего мне бы хотелось, чтобы вы прослушали музыку, которую вот он (указывает на ученика) написал для заказанной вами серенады. Это мой ученик, у него к таким вещам изумительные способности.
Г-н Журден.
Очень может быть, но все-таки не следовало поручать это ученику. Еще неизвестно, годитесь ли вы сами для такого дела, а не то, что ученик.
Учитель музыки.
Слово «ученик» не должно вас смущать, сударь. Подобного рода ученики смыслят в музыке не хуже великих мастеров. В самом деле, чудеснее мотива не придумаешь. Вы только послушайте.
Г-н Журден (лакеям) .
Дайте халат, так удобней слушать… Впрочем, постойте, пожалуй лучше без халата. Нет, подайте халат, так будет лучше.
Певица.
Ирида, я томлюсь, меня страданье губит,
Меня ваш строгий взгляд пронзил, как острый меч.
Когда вы мучите того, кто вас так любит,
Сколь вы страшны тому, кто гнев ваш смел навлечь!
Г-н Журден.
По-моему, это довольно заунывная песня, от нее ко сну клонит. Я бы вас попросил сделать ее чуть-чуть веселее.
Учитель музыки.
Мотив должен соответствовать словам, сударь.
Г-н Журден.
Меня недавно обучили премилой песенке. Погодите… сейчас-сейчас… Как же это она начинается?
Учитель танцев.
Право, не знаю.
Г-н Журден.
Там еще про овечку говорится.
Учитель танцев.
Про овечку?
Г-н Журден.
Да, да. Ах, вот!
(Поет.)
Жанетту я считал
И доброй и прекрасной,
Жанетту я считал овечкою, но, ах!
Она коварна и опасна,
Как львица в девственных лесах!
Правда, славная песенка?
Учитель музыки.
Еще бы не славная!
Учитель танцев.
И вы хорошо ее поете.
Г-н Журден.
А ведь я музыке не учился.
Учитель музыки.
Вам бы хорошо, сударь, поучиться не только танцам, но и музыке. Эти два рода искусства связаны между собой неразрывно.
Учитель танцев.
Они развивают в человеке чувство изящного.
Г-н Журден.
А что, знатные господа тоже учатся музыке?
Учитель музыки.
Конечно, сударь.
Г-н Журден.
Ну, так и я стану учиться. Вот только не знаю когда: ведь, кроме учителя фехтования, я еще нанял учителя философии, – он должен нынче утром начать со мной заниматься.
Учитель музыки.
Философия – материя важная, но музыка, сударь, музыка…
Учитель танцев.
Музыка и танцы… Музыка и танцы – это все, что нужно человеку.
Учитель музыки.
Нет ничего более полезного для государства, чем музыка.
Учитель танцев.
Нет ничего более необходимого человеку, чем танцы.
Учитель музыки.
Без музыки государство не может существовать.
Учитель танцев.
Без танцев человек ничего не умел бы делать.
Учитель музыки.
Все распри, все войны на земле происходят единственно от незнания музыки.
Учитель танцев.
Все людские невзгоды, все злоключения, коими полна история, оплошности государственных деятелей, ошибки великих полководцев, – все это проистекает единственно от неумения танцевать.
Г-н Журден.
Учитель музыки.
Война возникает из-за несогласия между людьми, не правда ли?
Г-н Журден.
Учитель музыки.
А если бы все учились музыке, разве это не настроило бы людей на мирный лад и не способствовало бы воцарению на земле всеобщего мира?
Г-н Журден.
И то правда.
Учитель танцев.
Когда человек поступает не так, как должно, будь то просто отец семейства, или же государственный деятель, или же военачальник, про него обыкновенно говорят, что он сделал неверный шаг, не правда ли?
Г-н Журден.
Да, так говорят.
Учитель танцев.
А чем еще может быть вызван неверный шаг, как не неумением танцевать?
Г-н Журден.
Да, с этим я тоже согласен. Вы оба правы.
Учитель танцев.
Все это мы говорим для того, чтобы вы себе уяснили преимущества и пользу танцев и музыки.
Г-н Журден.
Теперь я понимаю.
Учитель музыки.
Угодно вам ознакомиться с нашими сочинениями?
Г-н Журден.
Учитель музыки.
Как я вам уже говорил, это давнишняя моя попытка выразить все страсти, какие только способна передать музыка.
Г-н Журден.
Прекрасно.
Учитель музыки (певцам) .
Пожалуйте сюда.
(Г-ну Журдену.) Вы должны вообразить, что они одеты пастушками.
Г-н Журден.
И что это всегда пастушки?! Вечно одно и то же.
Учитель танцев.
Когда говорят под музыку, то для большего правдоподобия приходится обращаться к пасторали. Пастухам испокон веку приписывали любовь к пению; с другой стороны, было бы весьма ненатурально, если бы принцы или мещане стали выражать свои чувства в пении.
Г-н Журден.
Ладно, ладно. Посмотрим.
Певица и два певца.
Певица.
Сердца в любовном упоенье
Всегда встречают тысячи помех.
Любовь приносит нам и счастье и томленье.
Недаром есть такое мненье,
Что нам милей всего – не знать любви утех.
Первый певец.
Нет, нам всего милей та радость без конца,
Которая сердца
Любовников сливает.
Блаженству на земле без страсти не бывать.
Любовью кто пренебрегает,
Тому и счастья не знавать.
Второй певец.
Первый певец.
О, сердца дрожь!
Певица.
О, страсть во взорах!
Второй певец.
Сплошная ложь!
Первый певец.
Тот миг мне дорог!
Певица.
Они полны утех!
Второй певец.
Я презираю всех!
Первый певец.
О, не сердись, забудь свой гнев безмерный!
Певица.
Мы приведем тебя сейчас
К пастушке любящей и верной.
Второй певец.
Увы! Достойных нет средь вас!
Певица.
Я иду на испытанье, -
Вот тебе моя любовь.
Второй певец.
Кто поручится заранее,
Что не быть обману вновь?
Певица.
Тот, кто верен, пусть докажет
Свой сердечный нежный пыл.
Второй певец.
Небо пусть того накажет,
Кто постыдно изменил.
Все трое вместе
Над нами пламенея,
Любви горит венец.
Слиянье двух сердец,-
Что может быть милее?
Г-н Журден.
И это все?
Учитель музыки.
Г-н Журден.
По-моему, ловко закручено. Кое-где попадаются очень занятные словечки.
Учитель танцев.
А теперь моя очередь: я вам предложу небольшой образчик самых изящных телодвижений и самых изящных поз, из каких только может состоять танец.
Г-н Журден.
Опять пастухи?
Учитель танцев.
Это уж как вам будет угодно.
(Танцовщикам.) Начинайте.
Балет.
Четыре танцовщика по указаниям учителя танцев делают различные движения и исполняют всевозможные па.
Г-н Журден, учитель музыки, учитель танцев.
Г-н Журден.
Очень даже здорово: танцоры откалывают лихо.
Учитель танцев.
А когда танец идет под музыку, то впечатление еще сильнее. Мы сочинили для вас балет; вы увидите, сколь это очаровательно.
Г-н Журден.
Он понадобится мне сегодня же: особа, в честь которой я все это устраиваю, должна пожаловать ко мне на обед.
Учитель танцев.
Все готово.
Учитель музыки.
Одного, сударь, недостает: такой особе, как вы, со всем вашим великолепием, с вашей склонностью к изящным искусствам, непременно нужно давать у себя концерты по средам или же по четвергам.
Г-н Журден.
А у знатных господ бывают концерты?
Учитель музыки.
Разумеется, сударь.
Г-н Журден.
Тогда и я начну давать. И хорошо это получится?
Учитель музыки.
Г-н Журден.
Хорошо бы еще морскую трубу. Я ее очень люблю, она приятна для слуха.
Учитель музыки.
Предоставьте все нам.
Г-н Журден.
Смотрите не забудьте прислать певцов, чтоб было кому петь во время обеда.
Учитель музыки.
У вас ни в чем недостатка не будет.
Г-н Журден.
Главное, чтоб хорош был балет.
Учитель музыки.
Останетесь довольны, особенно некоторыми менуэтами.
Г-н Журден.
А, менуэт – это мой любимый танец! Поглядите, как я его танцую. Ну-ка, господин учитель!
Учитель танцев.
Извольте, сударь, надеть шляпу.
Г-н Журден берет шляпу своего лакея и надевает ее поверх ночного колпака. Учитель танцев берет г-на Журдена за руку и, напевая менуэт, танцует вместе с ним.
Ла-ла-ла, ла-ла-ла,
ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла,
ла-ла-ла, ла-ла-ла,
ла-ла-ла, ла-ла-ла,
ла-ла-ла, ла-ла.
Пожалуйста, в такт.
Ла-ла-ла, ла-ла.
Колени не гнуть.
Ла-ла-ла.
Плечами не дергать.
Ла-ла, ла-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла.
Не растопыривать рук.
Ла-ла-ла, ла-ла.
Голову выше.
Носки держать врозь.
Ла-ла-ла.
Корпус прямей.
Г-н Журден.
Учитель танцев.
Лучше нельзя.
Г-н Журден.
Кстати, научите меня кланяться маркизе, мне это скоро понадобится.
Учитель танцев.
Кланяться маркизе?
Г-н Журден.
Да. Ее зовут Дорименой.
Учитель танцев.
Позвольте вашу руку.
Г-н Журден.
Не нужно. Вы только покажите, а я запомню.
Учитель танцев.
Если вы желаете, чтоб это был поклон весьма почтительный, то прежде отступите назад и поклонитесь один раз, затем подойдите к ней с тремя поклонами и в конце концов склонитесь к ее ногам.
Г-н Журден.
А ну, покажите.
Учитель танцев показывает.
Г-н Журден, учитель музыки, учитель танцев, лакей.
Лакей. Сударь, учитель фехтования пришел.
Г-н Журден.
Скажи, пусть войдет и начинает урок.
(Учителю музыки и учителю танцев.)
А вы поглядите, как это у меня выходит.
Г-н Журден, учитель фехтования, учитель музыки, учитель танцев и лакей с двумя рапирами.
Учитель фехтования (берет у лакея две рапиры и одну из них подает г-ну Журдену) .
Прошу вас, сударь: поклон. Корпус прямо. Легкий упор на левое бедро. Не надо так расставлять ноги. Обе ступни на одной линии. Кисть руки на уровне бедра. Конец рапиры прямо против плеча. Не надо так вытягивать руку. Кисть левой руки на высоте глаза. Левое плечо назад. Голову прямо. Взгляд уверенный. Выпад. Корпус неподвижен. Парируйте квартой и отходите с тем же парадом. Раз, два. В позицию. Уверенно начинайте снова. Шаг назад. Когда делаете выпад, нужно, чтобы рапира выносилась вперед, а тело, сколько можно, было защищено от удара. Раз, два. Прошу вас: парируйте терсом и отходите с тем же парадом. Выпад. Корпус неподвижен. Выпад. Становитесь в позицию. Раз, два. Начинайте сызнова. Шаг назад. Защищайтесь, сударь, защищайтесь! (С криком: «Защищайтесь!» несколько раз колет г-на Журдена.)
Г-н Журден.
Учитель музыки.
Вы делаете чудеса.
Учитель фехтования .
Как я вам уже говорил: весь секрет фехтования заключается в том, чтобы, во-первых, наносить противнику удары, а во-вторых, чтобы самому таковых не получать, и вы никогда их не получите, если, как я это вам прошлый раз доказал путем наглядного примера, научитесь отводить шпагу противника от своего тела, а для этого нужно только легкое движение кисти руки – к себе или от себя.
Г-н Журден.
Стало быть, эдаким манером каждый человек, даже и не из храбрых, может наверняка убить другого, а сам останется цел?
Учитель фехтования.
Конечно. Разве я вам это не доказал наглядно?
Г-н Журден.
Доказали.
Учитель фехтования.
Отсюда ясно, какое высокое положение мы, учителя фехтования, должны занимать в государстве и насколько наука фехтования выше всех прочих бесполезных наук, как, например, танцы, музыка и…
Учитель танцев.
Но-но, господин фехтмейстер! Отзывайтесь о танцах почтительно.
Учитель музыки.
Будьте любезны, научитесь уважать достоинства музыки.
Учитель фехтования.
Да вы просто забавники! Как можно ставить ваши науки на одну доску с моей?
Учитель музыки.
Подумаешь, важная птица!
Учитель танцев.
Напялил нагрудник, чучело!
Учитель фехтования.
Берегитесь, плясунишка, вы у меня запляшете не как-нибудь, а вы, музыкантишка, запоете ангельским голоском.
Учитель танцев.
А я, господин драчунишка, научу вас, как нужно драться.
Г-н Журден (учителю танцев) .
Да вы спятили! Затевать ссору с человеком, который все терсы и кварты знает как свои пять пальцев и может убить противника путем наглядного примера?
Учитель танцев.
Плевать я хотел на его наглядный пример и на все его терсы и кварты.
Г-н Журден (учителю танцев) .
Полно, говорят вам!
Учитель фехтования (учителю танцев) .
Ах, вы вот как, нахальная пигалица!
Г-н Журден.
Успокойтесь, любезный фехтмейстер!
Учитель танцев (учителю фехтования) .
Ах, вот вы как, лошадь ломовая!
Г-н Журден.
Успокойтесь, любезный танцмейстер!
Учитель фехтования.
Мне только до вас добраться…
Г-н Журден (учителю фехтования) .
Учитель танцев.
Мне только до вас дотянуться…
Г-н Журден (учителю танцев) .
Будет вам!
Учитель фехтования.
Я уж вас отколошмачу!
Г-н Журден (учителю фехтования) .
Ради бога!
Учитель танцев.
Я вас так вздую…
Г-н Журден (учителю танцев) .
Учитель музыки.
Нет уж, позвольте, мы его выучим хорошему тону.
Г-н Журден (учителю музыки) .
Боже мой! Да перестаньте!
Учитель философии, г-н Журден, учитель музыки, учитель танцев, учитель фехтования, лакей.
Г-н Журден.
А, господин философ! Вы как раз вовремя подоспели с вашей философией. Помирите как-нибудь этих господ.
Учитель философии.
В чем дело? Что случилось, господа?
Г-н Журден.
Повздорили из-за того, чье ремесло лучше, переругались и чуть было не подрались.
Учитель философии.
Полноте, господа! Как можно доводить себя до такой крайности? Разве вы не читали ученого трактата Сенеки о гневе? Что может быть более низкого и более постыдного, чем эта страсть, которая превращает человека в дикого зверя? Все движения нашего сердца должны быть подчинены разуму, не так ли?
Учитель танцев.
Помилуйте, сударь! Я преподаю танцы, мой товарищ занимается музыкой, а он с презрением отозвался о наших занятиях и оскорбил нас обоих!
Учитель философии.
Мудрец стоит выше любых оскорблений. Лучший ответ на издевательства – это сдержанность и терпение.
Учитель фехтования.
Они имеют наглость сравнивать свое ремесло с моим!
Учитель философии.
Это ли повод для волнения? Из-за суетной славы и из-за положения в обществе люди не должны вступать между собою в соперничество: чем мы резко отличаемся друг от друга, так это мудростью и добродетелью.
Учитель танцев.
Я утверждаю, что танцы – это наука, заслуживающая всяческого преклонения.
Учитель музыки.
А я стою на том, что музыку чтили во все века.
Учитель фехтования.
А я им доказываю, что наука владеть оружием – это самая прекрасная и самая полезная из всех наук.
Учитель философии.
Позвольте, а что же тогда философия? Вы все трое – изрядные нахалы, как я погляжу: смеете говорить в моем присутствии такие дерзости и без зазрения совести называете науками занятия, которые не достойны чести именоваться даже искусствами и которые могут быть приравнены лишь к жалким ремеслам уличных бортов, певцов и плясунов!
Учитель фехтования.
Молчать, собачий философ!
Учитель музыки.
Молчать, педант тупоголовый!
Учитель танцев.
Молчать, ученый сухарь!
Учитель философии.
Ах вы, твари эдакие…
(Бросается на них, они осыпают его ударами.)
Г-н Журден.
Господин философ!
Учитель философии.
Мерзавцы, подлецы, нахалы!
Г-н Журден.
Господин философ!
Учитель фехтования.
Гадина! Скотина!
Г-н Журден.
Учитель философии.
Г-н Журден.
Господин философ!
Учитель танцев.
Ослиная голова!
Г-н Журден.
Учитель философии.
Г-н Журден.
Господин философ!
Учитель музыки.
Убирайся к черту, нахал!
Г-н Журден.
Учитель философии.
Жулики, прощелыги, продувные бестии, проходимцы!
Г-н Журден.
Господин философ! Господа! Господин философ! Господа! Господин философ!
Все учителя уходят, продолжая драться.
ДЕЙСТВИЕ I
Казалось бы, что еще нужно почтенному буржуа г-ну Журде-ну? Деньги, семья, здоровье — все, что только можно пожелать, у него есть. Так ведь нет, вздумалось Журдену стать аристократом, уподобиться знатным господам. Мания его причиняла массу неудобств и волнений домочадцам, зато была на руку сонму портных, парикмахеров и учителей, суливших ему посредством своего искусства сделать из простака блестящего знатного кавалера. Вот и теперь двое учителей — танцев и музыки — вместе со своими учениками дожидались появления хозяина дома. Журден пригласил их с тем, чтобы они веселым и изысканным представлением украсили обед, который он устраивал в честь одной титулованной особы.
Представ перед музыкантом и танцором, Журден первым делом предложил им оценить свой экзотический халат — такой, по словам его портного, по утрам носит вся знать — и новые ливреи своих лакеев. От оценки вкуса Журдена, по всей очевидности, непосредственно зависел размер будущего гонорара знатоков, посему отзывы были восторженными. Халат, впрочем, стал причиной некоторой заминки, поскольку Журден долго не мог решить, как ему сподручнее слушать музыку — в нем или без него. Выслушав же серенаду, он счел ее пресноватой и в свою очередь исполнил бойкую уличную песенку, за которую снова удостоился похвал и приглашения помимо прочих наук заняться также музыкой и танцами. Принять это приглашение Журдена убедили заверения учителей в том, что каждый знатный господин непременно обучается и музыке и танцам.
К грядущему приему учителем музыки был подготовлен пасторальный диалог. Журдену он в общем-то понравился: раз уж нельзя обойтись без этих вечных пастушек и пастушков — ладно, пусть себе поют. Представленный учителем танцев и его учениками балет пришелся Журдену совсем по душе.
ДЕЙСТВИЕ II
Окрыленные успехом у нанимателя, учителя решили ковать железо, пока горячо: музыкант посоветовал Журдену обязательно устраивать еженедельные домашние концерты, как это делается, по его словам, во всех аристократических домах; учитель танцев тут же принялся обучать его изысканнейшему из танцев — менуэту.
Упражнения в изящных телодвижениях прервал учитель фехтования, преподаватель науки наук — умения наносить удары, а самому таковых не получать. Учитель танцев и его коллега музыкант дружно не согласились с заявлением фехтовальщика о безусловном приоритете умения драться над их, освященными веками искусствами. Народ подобрался увлекаюмщийся, слово за слово — и пару минут спустя между тремя педагогами завязалась потасовка.
Когда пришел учитель философии, Журден обрадовался — кому, как не философу, вразумлять дерущихся. Тот охотно взялся за дело примирения: помянул Сенеку, предостерег противников от гнева, унижающего человеческое достоинство, посоветовал заняться философией, этой первейшей из наук... Тут он переборщил. Его стали бить наравне с прочими.
Потрепанный, но все же избежавший увечий учитель философии в конце концов смог приступить к уроку. Поскольку Журден отказался заниматься как логикой — слова там уж больно заковыристые, — так и этикой — к чему ему наука умерять страсти, если все равно, коль уж разойдется, ничто его не остановит, — ученый муж стал посвящать его в тайны правописания.
Практикуясь в произношении гласных звуков, Журден радовался как ребенок, но когда первые восторги миновали, он раскрыл учителю философии большой секрет: он, Журден, влюблен в некую великосветскую даму, и ему требуется написать этой даме записочку. Философу это было пара пустяков — в прозе, в стихах ли... Однако Журден попросил его обойтись без этих самых прозы и стихов. Знал ли почтенный буржуа, что тут его ожидало одно из самых ошеломительных в жизни открытий — оказывается, когда он кричал служанке: «Николь, подай туфли и ночной колпак», из уст его, подумать только, исходила чистейшая проза!
Впрочем, и в области словесности Журден был все ж таки не лыком шит — как ни старался учитель философии, ему не удалось улучшить сочиненный Журденом текст: «Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».
Философу пришлось удалиться, когда Журдену доложили о портном. Тот принес новый костюм, сшитый, естественно, по последней придворной моде. Подмастерья портного, танцуя, внесли обнову и, не прерывая танца, облачили в нее Журдена. При этом весьма пострадал его кошелек: подмастерья не скупились на лестные «ваша милость», «ваша сиятельство» и даже «светлость», а чрезвычайно тронутый Журден — на чаевые.
ДЕЙСТВИЕ III
В новом костюме Журден вознамерился прогуляться по улицам Парижа, но супруга решительно воспротивилась этому его намерению — и без того над Журденом смеется полгорода. Вообще, по ее мнению, ему пора уже было одуматься и оставить свои придурковатые причуды: к чему, спрашивается, Журдену фехтование, если он не намерен никого убивать? Зачем учиться танцам, когда ноги и без того вот-вот откажут?
Возражая бессмысленным доводам женщины, Журден попытался впечатлить ее со служанкой плодами своей учености, но без особого успеха: Николь преспокойно произносила звук «у», даже не подозревая, что при этом она вытягивает губы и сближает верхнюю челюсть с нижней, а рапирой она запросто нанесла Журдену несколько уколов, которые он не отразил, поскольку непросвещенная служанка колола не по правилам.
Во всех глупостях, которым предавался ее муж, г-жа Журден винила знатных господ, с недавних пор начавших водить с ним дружбу. Для придворных франтов Журден был обычной дойной коровой, он же, в свою очередь, пребывал в уверенности, что дружба с ними дает ему значительные — как их там — пре-ро-га-тивы.
Одним из таких великосветских друзей Журдена был граф Дорант. Едва войдя в гостиную, этот аристократ уделил несколько изысканных комплиментов новому костюму, а затем бегло упомянул о том, что нынче утром он говорил о Журдене в королевской опочивальне. Подготовив таким манером почву, граф напомнил, что он должен своему другу пятнадцать тысяч восемьсот ливров, так что тому прямой резон одолжить ему еще две тысячи двести — для ровного счета. В благодарность за этот и последующие займы Дорант взял на себя роль посредника в сердечных делах между Журденом и предметом его поклонения — маркизой Дорименой, ради которой и затевался обед с представлением.
Г-жа Журден, чтобы не мешалась, в этот день была отправлена на обед к своей сестре. О замысле супруга она ничего не знала, сама же была озабочена устройством судьбы своей дочери: Люсиль вроде бы отвечала взаимностью на нежные чувства юноши по имени Клеонт, который в качестве зятя весьма подходил г-же Журден. По ее просьбе Николь, заинтересованная в женитьбе молодой госпожи, так как сама она собиралась замуж за слугу Клеонта, Ковьеля, привела юношу. Г-жа Журден тут же отправила его к мужу просить руки дочери.
Однако первому и, по сути, единственному требованию Журдена к соискателю руки Люсиль Клеонт не отвечал — он не был дворянином, тогда как отец желал сделать дочь в худшем случае маркизой, а то и герцогиней. Получив решительный отказ, Клеонт приуныл, но Ковьель полагал, что еще не все потеряно. Верный слуга задумал сыграть с Журденом одну шутку, благо у него имелись друзья-актеры, и соответствующие костюмы были под рукой.
Тем временем доложили о прибытии графа Доранта и маркизы Доримены. Граф привел даму на обед отнюдь не из желания сделать приятное хозяину дома: он сам давно ухаживал за вдовой маркизой, но не имел возможности видеться с нею ни у нее, ни у себя — это могло бы скомпрометировать Доримену. К тому же все безумные траты Журдена на подарки и разнообразные развлечения для нее он ловко приписывал себе, чем в конце концов покорил-таки женское сердце.
Изрядно позабавив благородных гостей вычурным, неуклюжим поклоном и такой же приветственной речью, Журден пригласил их за роскошный стол.
ДЕЙСТВИЕ IV
Маркиза не без удовольствия поглощала изысканные яства под аккомпанемент экзотических комплиментов чудаковатого буржуа, когда все благолепие неожиданно было нарушено появлением разгневанной г-жи Журден. Теперь она поняла, зачем ее хотели спровадить на обед к сестре — чтобы муженек мог спокойно спускать денежки с посторонними женщинами. Журден с Дорантом принялись заверять ее, что обед в честь маркизы дает граф и он же за все платит, но заверения их ни в коей мере не умерили пыл оскорбленной супруги. После мужа г-жа Журден взялась за гостью, которой должно было бы быть стыдно вносить разлад в честное семейство. Смущенная и обиженная маркиза встала из-за стола и покинула хозяев; следом за ней удалился Дорант.
Только знатные господа ушли, как было доложено о новом посетителе. Им оказался переодетый Ковьель, представившийся другом отца г-на Журдена. Покойный батюшка хозяина дома был, по его словам, не купцом, как то все кругом твердили, а самым что ни на есть настоящим дворянином. Расчет Ковьеля оправдался: после такого заявления он мог рассказывать все что угодно, не опасаясь, что Журден усомнится в правдивости его речей.
Ковьель поведал Журдену, что в Париж прибыл его хороший приятель, сын турецкого султана, без ума влюбленный в его, Журдена, дочь. Сын султана хочет просить руки Люсиль, а чтобы тесть был достоин новой родни, он решил посвятить его в мамамуши, по-нашему — в паладины. Журден был в восторге.
Сына турецкого султана представлял переодетый Клеонт. Он изъяснялся на жуткой тарабарщине, которую Ковьель якобы переводил на французский. С главным турком прибыли положенные муфтии и дервиши, от души повеселившиеся во время церемонии посвящения — она вышла очень колоритной, с турецкой музыкой, песнями и плясками, а также с ритуальным избиением новообращенного палками.
ДЕЙСТВИЕ V
Доранту, посвященному в замысел Ковьеля, удалось наконец уговорить Доримену вернуться, соблазнив возможностью насладиться забавным зрелищем, а потом еще и отменным балетом. Граф и маркиза с самым серьезным видом поздравили Журдена с присвоением ему высокого титула, тому же не терпелось поскорее вручить свою дочь сыну турецкого султана.
Люсиль сначала ни в какую не желала идти за шута-турка, но как только признала в нем переодетого Клеонта, сразу согласилась, делая вид, что покорно исполняет дочерний долг. Г-жа Журден, в свою очередь, сурово заявила, что турецкому пугалу не видать ее дочери как собственных ушей. Но стоило Ковьелю шепнуть ей на ухо пару слов, и мамаша сменила гнев на милость.
Журден торжественно соединил руки юноши и девушки, давая родительское благословение на их брак, а затем послали за нотариусом. Услугами этого же нотариуса решила воспользоваться и другая пара — Дорант с Дорименой. В ожидании представителя закона все присутствующие славно провели время, наслаждаясь балетом, поставленным учителем танцев.
Мольер [с таблицами] Бордонов Жорж
«МЕЩАНИН ВО ДВОРЯНСТВЕ»
В декабре 1669 года ко двору Людовика XIV прибывает посол турецкого султана, Солиман Мута Харрака. Говорят, что заносчивостью он прикрывает свое весьма скромное положение садовника в серале. Людовик XIV готовится к приему с наивной тщательностью. Его наряд был «так усеян алмазами, что, казалось, излучал сияние». Свита тоже разодета соответствующим образом - сплошные перья, ленты, сверкающие камнями пряжки, эфесы, ордена. А этот невежа-турок, когда любопытные стали его расспрашивать, сказал, что у его господина конь разукрашен богаче, чем здесь король. Такие возмутительные вещи нельзя оставлять без ответа. Тем более что его турецкое сиятельство собственной глупостью еще усугубляет свои оплошности и делает свое чванство совсем уж смехотворным и непереносимым. Мольер верно уловил настроение, когда, занимаясь устройством праздника в Шамборе, решил написать турецкие сцены «Мещанина во дворянстве». Этот замысел всем очень нравится. В помощь Мольеру придают некоего шевалье д’Арвьё, «путешественника по восточным странам». Его одни считают марсельцем, другие - итальянцем; зовут его на самом деле Арвиу. Этот славный малый прожил двенадцать лет при дворе султана. В недавних переговорах с турками он был толмачом. Он развлекает маркизу де Монтеспан рассказами о нравах сераля.
«Его Величество, - пишет он в своих мемуарах, - повелел мне присоединиться к господам де Мольеру и де Люлли, чтобы сочинить пьесу для театра, куда можно было бы вставить нечто в турецком роде. С этой целью я отправился в деревню Отейль, где у господина де Мольера был прелестный домик. Там мы и работали. Мне было поручено все, что касается до костюмов. Когда пьеса была закончена, я провел неделю у Барайона, портняжных дел мастера, наблюдая, чтобы платье и тюрбаны были сделаны и вправду на турецкий лад».
Расписка, хранящаяся в Национальном архиве, подтверждает слова путешественника из Марселя. Она уточняет, что Жану Барайону, портному, было уплачено 5108 ливров за шитье костюмов для представления «Мещанина во дворянстве». Всего этот вечер обошелся Людовику XIV тысяч в пятьдесят - декорации, костюмы, парики, перевозка реквизита, плата актерам, танцовщикам и музыкантам. Но кончину Мадам оплакивают вот уже добрых четыре месяца; пора и отвлечься, повеселиться. В таких вещах можно целиком положиться на Мольера. Ему хорошо в его загородном доме, в обществе любезного Люлли и неутомимого авантюриста-путешественника. Он легко, без усилий сочиняет комедию о господине Журдене и помещает ее действие в хорошо ему знакомую, уютную обстановку буржуазного дома.
Господин Журден разбогател на торговле сукном; этим делом занимался и его отец. Госпожа Журден, его жена, дородная матрона, - дочь купца. Это такие же парижские буржуа, какими были предки Мольера, - одно из тех почтенных семейств, чьим трудом приумножались доходы Франции и чьи сыновья достигали больших чинов, иногда даже становились министрами, как Кольбер. Но, как и в других мольеровских пьесах - например, в «Тартюфе», - благополучию семьи угрожает отцовская блажь. Господин Журден стыдится своего звания; он воображает себя дворянином и из кожи лезет вон, чтобы научиться хорошим манерам. В своем ослеплении он доходит до того, что утверждает, будто и его отец-лавочник принадлежал к знати. Все уже подготовлено в первой же сцене, и зритель с нетерпением ждет выхода мещанина во дворянстве. Учитель музыки говорит учителю танцев: «Господин Журден с его помешательством на дворянстве и на светском обхождении - это для нас просто клад. Если б все на него сделались похожи, то вашим танцам и моей музыке больше и желать было бы нечего».
Учитель танцев все же сожалеет, что господин Журден так плохо разбирается в тех вещах, которым его обучают. Учитель музыки цинично возражает: «Разбирается-то он в них плохо, да зато хорошо платит…»
И мы узнаем, что в дом их ввел некий «просвещенный вельможа» - «просвещенный», но явно без гроша в кармане. Но вот наконец и господин Журден, в полном соответствии с описанием, которое мы слышали из уст второстепенных персонажей. К этим двум артистам - по крайней мере почитающим себя таковыми - он обращается без церемоний: «Ну, господа? Как там у вас? Покажете вы мне нынче вашу безделку? »
Он в халате и ночном колпаке, но под халатом у него красного бархата штаны и зеленого бархата камзол. Он хочет доставить учителям удовольствие полюбоваться его новым костюмом, который должны сейчас принести. С первой же минуты Журден безмерно смешон с головы до пят. Он подзывает лакеев, просто чтобы показать, что они у него есть, и не знает с непривычки, как с ними разговаривать. Он полон доброй воли, но ему не хватает времени, потому что он хочет научиться всему сразу. Кроме музыканта и танцовщика он пригласил учителя фехтования и учителя философии. Танцмейстер и музыкант считают, что вояка и философ тут лишние. Один говорит: «…Если бы все учились музыке, разве это не настроило бы людей на мирный лад и не способствовало бы воцарению на земле всеобщего мира?»
Другой подхватывает: «Когда человек поступает не так, как должно, будь то просто отец семейства, или же государственный деятель, или же военачальник, про него обыкновенно говорят, что он сделал неверный шаг, не правда ли?.. А чем еще может быть вызван неверный шаг, как не неумением танцевать?»
Журден согласен со всеми доводами. Когда музыкант предлагает ему состав оркестра, он все одобряет, только просит добавить к обычным инструментам морскую трубу: «Я ее очень люблю, она приятна для слуха».
Он словно нарочно громоздит одну глупость на другую. Неуклюжесть, грубое невежество в сочетании с нелепыми претензиями делают из него законченный тип выскочки, новоиспеченного богатея. Он невольно напоминает тех самоуверенных, чванливых рыцарей черного рынка, что, не успев отойти от своей молочной или мясной лавки, осаждают художественные выставки, скупают мнимо роскошные издания, унизывают пальцы своих жен и подруг огромными брильянтами. С той разницей, что они вызывают смех мрачный, зловещий, тогда как господин Журден - в сущности, человек безобидный, честный купец, только с мозгами немного набекрень. Чтобы походить на аристократа и производить в свете выгодное впечатление, ему нужно научиться танцевать и изящно кланяться. Он осваивает менуэт и реверансы. Затем появляется фехтовальщик со слугой, который несет рапиры. За ним - философ. Все эти выходы служат предлогом для балетов на музыку Люлли. Разумеется, четверо учителей вступают в спор о сравнительных достоинствах их предметов и затевают драку. Учитель философии тоже в нее ввязывается. За ним и остается поле битвы. Отдышавшись и поправив воротник, он возвращается к своему великовозрастному ученику. От него господин Журден узнает, что такое гласные и согласные, как нужно шевелить губами и языком, чтобы произнести такой-то звук, и что если не говоришь стихами, значит, говоришь прозой. Господни Журден восхищается этими чудесами, о существовании которых и не подозревал. Философ помогает ему сочинить любовную записочку к одной маркизе, в которую добрый толстяк влюблен. К несчастью, этот прекрасный урок прерывается приходом портного. Затем следует непревзойденная в своем жанре сцена. В ней достаточно было бы изменить лишь несколько слов, чтобы получился вполне современный скетч: «Портной и заказчик». Шелковые чулки очень узки? Они еще слишком растянутся. Башмаки жмут? Это господину Журдену только кажется. Будет ли новый костюм хорошо на нем сидеть?
«Что за вопрос! Живописец кистью так не выведет, как я подогнал к вашей фигуре. У меня есть один подмастерье: по части штанов - это просто гений, а другой по части камзола - краса и гордость нашего времени».
Можно ли устоять перед такой настырностью? В этой сценке не упущена ни одна мелочь. Зарвавшийся портной и себе выкроил костюм из того куска ткани, что продал господину Журдену. Начинается церемония одевания, и подмастерья портного, понимая, с кем имеют дело, обращаются к Журдену сначала «ваша милость», потом «ваше сиятельство», а затем и «ваша светлость». Щедрость простака возрастает соответственно. Вот и повод для очередного прелестного балета. Посмертная опись мольеровского имущества сохранила для нас все детали костюма господина Журдена: «Халат из тафты в розовую и зеленую полоску, штаны красного бархата, рубашка зеленого бархата, ночной колпак… камзол зеленой тафты, обшитый кружевами фальшивого серебра, пояс, зеленые шелковые чулки, перчатки и шляпа, украшенная розовыми и зелеными перьями».
В четвертом действии, когда Журдена производят в «мамамуши», он напялит еще турецкий кафтан, тюрбан и саблю. Пока же он хочет пройтись по городу в новом наряде. Служанка Николь корчится от смеха. Госпожа Журден ворчит: «Верно, вздумал посмешить людей, коли вырядился таким шутом?»
Язык у госпожи Журден сочный, а причуды и расточительность мужа ей порядком надоели. Больше всего ее беспокоит то, что он «без ума» от Доранта - аристократа, не гнушающегося услугами, а в особенности деньгами господина Журдена. Но тот, столь же слепо, до потери рассудка влюбленный в «господина графа», как Оргон - в Тартюфа, и слышать ничего не желает:
«Молчать! Думай сначала, а потом давай волю языку. Знаешь ли ты, жена, что ты не знаешь, о ком говоришь, когда говоришь о нем? Ты себе не представляешь, какое это значительное лицо: он настоящий вельможа, вхож во дворец, с самим королем разговаривает, вот как я с тобой. Разве это не великая для меня честь, что такая высокопоставленная особа постоянно бывает в моем доме, называет меня любезным другом и держится со мной на равной ноге?»
Кстати появляется и сам Дорант. Он пришел якобы затем, чтобы вернуть Журдену деньги, которые брал у него взаймы; на самом же деле, чтобы выудить из него еще двести пистолей - для круглой суммы. Напрасно госпожа Журден шепчет: «Ты для него дойная корова», ее сумасбродный муженек идет за деньгами. Он ни в чем не может отказать изящному каналье-придворному. Дорант, очевидно, не обремененный излишней щепетильностью, берется посредничать между Журденом и маркизой, в которую Журден якобы влюблен. Дорант передал ей брильянт; это было нелегко, но он принимает такое участие в страсти своего друга! Господин Журден клюет на все, что ему рассказывает великолепный Дорант. Маркиза приедет в гости к господину Журдену; его дорогой друг уже обо всем распорядился для этого приема. Но Николь предупреждает госпожу Журден: «…тут дело нечисто: они что-то держат от вас в секрете».
Между тем у Журденов есть дочь, Люсиль, которая любит Клеонта, из такой же купеческой, а не дворянской семьи, как и она сама. Встреча и ссора влюбленных написаны необыкновенно живо; эта сцена словно принадлежит уже XVIII веку, перу Мариво или Бомарше. Кончается она красноречивой репликой: «Ах, Люсиль, вам стоит сказать одно только слово - и волнения души моей тотчас же утихают! Как легко убеждают нас те, кого мы любим!»
Кто это говорит? Клеонт - или сам Мольер, в ком минутная нежность Арманды вновь пробудила какую-то надежду? Клеонт просит руки Люсиль у господина Журдена, который интересуется лишь тем, дворянин ли молодой человек: отныне это единственное, что для него имеет значение. Клеонт отвечает так, как мог бы в подобных обстоятельствах ответить Мольер, да, пожалуй, и каждый буржуа в те времена:
«Сударь! Большинство, не задумываясь, ответило бы на этот вопрос утвердительно. Слова нынче дешевы. Люди без зазрения совести присваивают себе дворянское звание - подобный род воровства, по-видимому, вошел в обычай. Но я на этот счет, признаюсь, более щепетилен. Я полагаю, что всякий обман бросает тень на порядочного человека. Стыдиться тех, от кого тебе небо судило родиться на свет, блистать в обществе вымышленным титулом, выдавать себя не за то, что ты есть на самом деле, - это, на мой взгляд, признак душевной низости. Разумеется, мои предки занимали почетные должности, сам я с честью прослужил шесть лет в армии, и состояние мое таково, что я надеюсь занять не последнее место в свете, но, со всем тем, я не намерен присваивать себе дворянское звание, несмотря на то, что многие на моем месте сочли бы себя вправе это сделать, и я вам скажу напрямик: я - не дворянин».
Господин Журден упирается на своем. Тем бы дело и кончилось, если бы слуге Ковьелю не пришла в голову мысль подыграть безумию этого упрямца: «Тут у нас недавно был маскарад, и для моей затеи это как раз то, что нужно: я думаю воспользоваться этим, чтобы обвести вокруг пальца нашего простофилю. Придется, конечно, разыграть комедию, но с таким человеком все можно себе позволить…»
«Маскарад» - это намек на посольство от турецкого султана. Людовика XIV идея Ковьеля должна была и впрямь позабавить!
Наконец мечты мещанина во дворянстве сбываются: он получает возможность принять у себя маркизу Доримену и на деле применить свое умение кланяться. Садятся за стол. Дорант, заказывавший обед, просит извинить скромность трапезы. От его гастрономических комментариев слюнки начинают течь. У Мольера люди едят - что у писателей с их широкими умами и узенькими желудками случается не столь уж часто, а потому заслуживает упоминания. Неожиданно возвращается заподозрившая неладное госпожа Журден; она врывается к пирующим совершенно разъяренная: «Нечего сказать, нашел куда девать денежки: потчуешь в мое отсутствие дам…»
Доранту с Дорименой тоже достается. Но вот появляется хитроумный Ковьель, переодетый турком. Он называет господина Журдена дворянином и утверждает даже, что знавал его отца-дворянина. Господин Журден поражен: «Есть же такие олухи, которые уверяют, что он был купцом!»
Ответ Ковьеля просто великолепен: «Купцом? Да это явный поклеп, он никогда не был купцом. Видите ли, он был человек на редкость обходительный, на редкость услужливый, а так как он отлично разбирался в тканях, то постоянно ходил по лавкам, выбирал, какие ему нравились, приказывал отнести их к себе на дом, а потом раздавал друзьям за деньги».
Тут же Ковьель объявляет, что его послал сын турецкого султана, который хочет жениться на Люсиль. А чтобы будущий тесть был его достоин, он желает произвести господина Журдена в «мамамуши» (что значит «паладин»), самое высокое звание в восточных странах. Церемония посвящения - это бурлескный балет, большое шуточное представление; комедия кончается танцем, в котором участвуют дети, испанцы, итальянцы, Арлекины и Скарамуши. Господин Журден все принимает всерьез.
«Ну уж другого такого сумасброда на всем свете не сыщешь!» - заключает Ковьель.
Разумеется, чтобы все были довольны, Клеонт (переодетый сыном турецкого султана) женится на Люсиль, а Дорант на маркизе Доримене.
«Мещанин во дворянстве» ничего не прибавляет к веренице мольеровских характеров, за исключением слишком уж непроходимой, неправдоподобной глупости главного героя. Влюбленные, госпожа Журден, служанка - это все уже было у Мольера. Новую нотку вносит только мошенничающий исподтишка аристократ, но это фигура заднего плана. В сущности, пьеса представляет собою фарс, хотя и замечательно сделанный. Чувствуется, что Мольер получал удовольствие, доставляя удовольствие зрителям, забавлялся сам, забавляя других. Ничто не омрачает этой комедии, каждое словечко здесь светится радостью. Неудивительно поэтому, что «Мещанин во дворянстве» имеет такой успех не только во Франции, но и в Америке, и в Советском Союзе, и в других странах, что он так легко и весело совершает свое кругосветное путешествие. Великие актеры играли господина Журдена - Рэмю, Луи Сенье - вслед за самим Мольером! Здесь есть от чего прийти в восхищение.
Из книги Горький автора Басинский Павел ВалерьевичЦеховой или мещанин? К какому сословию принадлежал Алеша Пешков?Почти все предки и родственники его по мужской линии - цеховые. Или мещане? Так цеховые или мещане? И почему, хотя сам Горький не без гордости предпочитал относить себя к «цеховым», в словаре Брокгауза и
Из книги Мольер автора Бордонов Жорж«МЕЩАНИН ВО ДВОРЯНСТВЕ» В декабре 1669 года ко двору Людовика XIV прибывает посол турецкого султана, Солиман Мута Харрака. Говорят, что заносчивостью он прикрывает свое весьма скромное положение садовника в серале. Людовик XIV готовится к приему с наивной тщательностью. Его
Из книги Политическое завещание [Принципы управления государством] автора Ришелье Арман Жан дю Плесси, герцог деГЛАВА III, в которой идёт речь о дворянстве Раздел I, в котором предлагаются различные способы облагодетельствования дворянства и предоставления ему возможности достойно существовать Поведав о том, что, по моему разумению, совершенно необходимо сделать ради возрождения
