— В 2007 году вышла «Музыка для мужика» — ваша первая книга о «Ленинграде». С тех пор группа стала другой. Насколько новая книга отличается от первой?
— Это второй сезон сериала, скажем так. Я добавил в старую книгу пару дюжин историй, которые по каким-то причинам не вошли в нее десять лет назад, и дописал две главы про новые времена. Если говорить об общем объеме, то книга увеличилась примерно на треть. Разумеется, фотографий тут не в пример больше и подобраны они лучше, не говоря уж про дизайн.
— А как по-вашему, сильно ли изменился с тех пор «Ленинград»?
— Мне сложно судить, я все-таки семнадцать лет вращаюсь в этой компании — на близком расстоянии я не наблюдаю существенных перемен, но, может быть, я просто их уже не улавливаю. Конечно, в этом передвижном цирке меняются декорации, программа и условия труда, но это все мелочи по сравнению с тем, как меняется и ширится собственно публика.
Так, например, уже выросла новая смена зрителей, для которых «Ленинград» так и родился группой с женским лицом и для которых какой-нибудь «Мат без электричества» уже есть некий пустой и доисторический звук.
Собственно, книга элементарно не может больше называться «Музыка для мужика», потому что эта музыка уже точно не только для мужика. Вообще, произошла удивительная вещь — дело же не в том, что «Ленинград» распался и возродился, с кем не бывает, а в том, что он достиг по возвращении большей славы, нежели та, что у него была в классическую эпоху.
— Вам не мешает эта «вовлеченная» позиция?
— Мешает разве что в том смысле, что я видел несколько больше, чем могу доверить бумаге — иные истории просто не подлежат воспроизведению в силу своей неуправляемости. А вообще, если серьезно — знаете, историк Филипп Арьес, кажется, писал, что нет нужды знать все подробности, когда ты с этими подробностями сосуществуешь.
Вероятно, чему-то необходимому с точки зрения настоящего нон-фикшн я в этой книжке вовсе не придал значения, а какие-то детали, наоборот, оказались наделены преувеличенной важностью. Наверное, я вещал из некоего очага ангажированности, но я не ставил себе цели быть искусственно объективным десять лет назад, поэтому и продолжение я старался исполнить в том же духе.
Так что должен признать, что все это выдержано в слегка гротескной стилистике «я вырос в тех краях, я говорил «закурим» их лучшему певцу».
Видите, я уже сочиняю, поскольку я не курю и предложений таких, соответственно, певцу сделать не мог.
Матильда Шнурова— Шнуров не раз говорил, что «Ленинград» — это социальный и арт-эксперимент, своего рода опыт над публикой — сколько и чего она съест. Как по-вашему, это действительно его позиция или здесь есть известная доля рисовки?
— Чем хорош Шнуров, он не слишком нуждается в интерпретациях, в том числе и моих, свои установки он прекрасно озвучивает сам, поэтому раз он так говорит, то либо так оно и есть, либо нужно его переспросить, уточнить. Но если уж вы ставите вопрос выбора между позицией и рисовкой, конечно, «Ленинград» выберет второе.
«Ленинград» — это сплошь рисовка, всегда так было.
Зачем такой группе позиция?
— Известно, что, прежде чем окончательно уйти на вольные хлеба, Шнуров был (и очень успешным) директором по маркетингу радио «Модерн» и вдобавок вел там свою программу. Мне приходилось встречать мнение, что и «Ленинград» — это в известной мере проект, движимый маркетинговым гением Сергея… По-моему, это гениальное чутье — в нужный момент объявить о распаде, в нужный — воскреснуть, или начать вести передачу на ...
— А что еще за передача на НТВ, я про такую не знаю, «Шнур вокруг света», что ли? Ну это когда было. Да, я замечаю, что многим нравится видеть в «Ленинграде» исключительно триумф маркетинга. Мыслящим людям, особенно пишущим, вероятно, так легче смириться с тем, что «Ленинград» стал к 2017 году настолько востребован — вопреки вообще всем разумным объяснениям, а главное — прогнозам собственно пишущих людей.
Вероятно, Шнуров и впрямь хороший бизнесмен — но для меня он был и остается в первую очередь игроком.
Просто он игрок, который выиграл, и со временем столкнулся с необходимостью стать владельцем казино. Да, он умеет быть администратором, он изучил саму природу игры, но это не отменяет того, что сам он в первую очередь игрок, а не управляющий. Характерно, что никаких других бизнесов у него нет, да он к ним и не стремится, поскольку по-настоящему он умеет делать только «Ленинград».
— Вы как автор специально занимались только двумя русскими артистами — Шнуровым с «Ленинградом» (две книги) и Егором Летовым и «Гражданской обороной» (документальный фильм «Здорово и вечно»). Они чем-то объединены для вас? Что у них общего?
— Во-первых, они оба умные люди, что в местной рок-н-ролльной среде не так часто встречается. Во-вторых, они подчеркнутые одиночки — никаких фестивальных объединений, братских концертов и списков легенд русского рока.
В-третьих, они оба не чурались самой простой и грубой публики, оба играли за гранью допустимого (в конце концов, они главные матерщинники здешнего рок-н-ролла) и умели благодаря этому достичь в разные времена совершенно бешеной популярности.
Наконец, в-четвертых, и это главное, они оба мастера радостного дикого вопля, который и лежит в основе их творчества — до всякой поэзии, философии, а уж тем более маркетинга.
Этот вопль и дух музыки у них первичен, другое дело, что Летов из этого духа, будучи наследником разных романтических традиций, извлек трагедию. А Шнуров (куда больший, к слову, ницшеанец, нежели Летов) комедию. Это я сейчас предельно огрубляю, все, разумеется, несколько сложнее. Но возьмите, например, старую летовскую формулу «Все в порядке, за….. (отлично)», и вы поймете, что Шнуров поет буквально то же самое, просто они вкладывают в это разное отношение. Собственно, Летов и сам в этой книжке как раз и сказал про Шнурова, мол, мы делаем одно дело, только с разных сторон.
— Но все-таки сложно себе представить, что Летов поет в телевизионной заставке «Спокойной ночи, малыши!».
— У вас какое-то цензурное представление о , это был более авантюрный, разносторонний и остроумный человек, чем вы думаете. Лично я могу представить себе с его участием все что угодно — и часто с удовольствием представляю. Вот песню группы «Соломенные Еноты» «Спокойной ночи, малыши!», пожалуй, действительно сложно себе представить в заставке этой программы — это да, что есть, то есть.
— И для многих существенная разница между этими двумя группами состоит в том, что «Гражданская оборона» была и всегда оставалась представителем контркультуры, а «Ленинград» — мейнстрима, чистым образцом поп-музыки.
— Зачем вообще искать существенную разницу между этими группами? Чтобы с помощью «Гражданской обороны» доказать поддельность «Ленинграда»? Я хорошо понимаю этот проверочный пафос, но мне он всегда представлялся весьма идиотским. Шнуров что — ученик Летова, что ли, он когда-то разве заявлял об этом или претендовал? Да и вообще все эти термины в 2017 году — контркультура, мейнстрим — кому это вообще интересно? Интересно, что люди двадцать лет что-то на кухне с пьяных глаз насочиняли и в итоге навязали свои довольно антихудожественные песенки целой стране — и здесь ударение надо сделать на слове «целой». Остальное вообще не имеет значения — по крайней мере, для меня.
«Наша матушка Расия всему свету гала-ва!» - запел вдруг диким голосом Кирюха, поперхнулся и умолк. Степное эхо подхватило его голос, понесло, и казалось, по степи на тяжелых колесах покатилась сама глупость.
Антон Чехов
Летними вечерами - часов в шесть-семь-восемь, - когда средняя скорость человека превышает автомобильную, а в воздухе виснет стеклянная офисная усталость, Тверская улица становится особенно неинтересной. Глазу есть по чему скользить, но не на чем задержаться. Кругом все столь же ярко, сколь и нелюбопытно, исправно, но неудивительно. Побирушки со стажем привычно требуют свое, покинутые машины готовятся к принудительной эвакуации, малочисленные сектанты распевают нудные евангельские рок-н-роллы, понурым мавзолеем высится отель «Ритц-Карлтон», и кажется, что сама жизнь застыла в бессмысленном оцепенении. Застыла не без удовольствия.
Как раз таким летним вечером - часов в шесть-семь-восемь - на Тверскую выскочил невысокий бородатый человек в голубой рубашке. Он выбрался из машины, в которой больше не было никакого смысла, и пошел вверх по улице, по направлению к Пушкинской площади. В руке у человека был жбанчик «редбулла», а за шиворотом торчали два крупных флага Российской Федерации - такие могли бы висеть на домах в государственный праздник. Налетевший ветер делал их похожими на крылья, а их обладателя - на, соответственно, ангела. Человек покрикивал что-то про нанотехнологии и смеялся.
Хмельной пустяк неуловимым образом всколыхнул улицу. Машины зашевелились в своем неповоротливом потоке. Прохожие задвигались резче, завертели головами. Рассеянное внимание Тверской сошлось на точке всеобщего интереса, и эта точка быстрым шагом двигалась в мою сторону, пока не достигла арки Большого Гнездниковского переулка, где я и пожал человеку с крыльями свободную от «редбулла» руку.
Ходить по Тверской с пьяным да еще и окрыленным Сергеем Шнуровым было непросто, и я предложил ему укрыться от уличных почитателей в «Пушкине». Сев за стол, Шнуров первым делом потребовал стакан «Амаретто». «Амаретто» не оказалось. Пришлось ему взять какой-то равновеликой по мерзости клюквенной настойки (была у Шнурова эта страсть к диким напиткам, типа Asti Cinzano). Крылья по-прежнему торчали у него за спиной. В помещении они смотрелись неважно, пожухло, он это немедленно почувствовал и тут же затеял новую игру. Он попросил у официанта вазу и, вытащив наконец из-за спины свои штандарты, пояснил: «Цветочки поставить». Его послушали. Официант притащил огромную вазу, начал расставлять в ней то, что Шнуров нарек цветами. Происходящее стало очень похоже на финальную часть антониониевского «Фотоувеличения». (Я, надо сказать, уже как-то попадал в пространство этого фильма в связи с «Ленинградом» - несколько лет назад утащил с концерта черенок разбитого стратокастера.) После обеда Шнур настоял, чтобы я взял один из цветков домой. Я пробовал отмахнуться, но спорить с ним в таком состоянии, как правило, не имеет смысла.
Пробираясь между столиками с этим дурацким крылом-цветком, я думал о боевом искусстве наглядности, которым этот человек, будучи ангелом и пугалом в одном лице, овладел в совершенстве. Шнур всегда работал только с самыми очевидными и нескрываемыми вещами, будь то мат, алкоголь или вот знамя. Он умел создавать такие условия, при которых из ругательства получалась песня, из карточки для метро - медиатор, из флага - крыло, из телефонного зуммера - мелодия на миллион долларов, а из чужой музыки - собственная. Я бы не сказал, что он брал то, что плохо лежит. Наоборот. Секрет как раз и заключался в отсутствии секрета - Шнуров брал только то, что лежит очень и очень хорошо. Лишь то, на что имеет право каждый. Ну, как на флаг. Или на алкоголь. Или на мат. Шнуров, в сущности, ничего не изобрел. Но он дал всем этим простым и подручным вещам свою фамилию, обозначил биологическое родство и стал в некотором роде хозяином положения.
Дома я вытащил из кармана пухлую флэшку, обтянутую толстым слоем голубой резины, - Шнуров сунул мне новый альбом «Ленинграда». Спустя несколько месяцев он будет снабжен веселой растленной картинкой, разойдется под названием «Аврора» и станет своеобразным символом возрождения группы в ее первозданной прыти и дичи. Я начал слушать. Первой песней шла «Музыка для мужика».
На следующее утро я позвонил Шнурову и сказал, что «Музыка для мужика» - неплохое название для альбома (тогда он еще никак не назывался). Шнуров особого энтузиазма не выказал - он вообще редко вдохновлялся сторонними наблюдениями на собственный счет. Я подумал: «Тогда я забираю название себе».
Повертев флэшку в руках, я обнаружил, что на ней тоже изображен ангел. Он был улыбчивый, расписной и мордастый.
Действующие лица
Сергей Шнуров - лидер группы «Ленинград»
Игорь Вдовин - экс-вокалист группы «Ленинград»
Всеволод «Севыч» Антонов - перкуссионист группы «Ленинград»
Александр «Сашко» Привалов - экс-трубач группы «Ленинград»
Митя Борисов - ресторатор
Илья Бортнюк - промоутер, глава компании «Светлая музыка»
Андрей «Андромедыч» Антоненко - музыкант, аранжировщик
Алина Крупнова - продюсер
Стас Барецкий - поэт
Иван Дыховичный - кинорежиссер
Леонид Федоров - музыкант, лидер группы «АукцЫон»
Иван Лебедев - монтажер
Борис Гребенщиков - музыкант, лидер группы «Аквариум»
Алексей Зимин - журналист, главный редактор журнала «Афиша-Мир»
Дмитрий Ицкович - ресторатор, издатель
Егор Летов - музыкант, лидер группы «Гражданская оборона»
Роман Парыгин - трубач группы «Ленинград»
Митя Мельников - экс-барабанщик группы «Ленинград»
Юрий Сапрыкин - журналист, главный редактор журнала «Афиша»
Борис Хлебников - кинорежиссер Мартин Жак - музыкант, лидер группы The Tiger Lillies
Александр «Пузо» Попов - музыкант группы «Ленинград»
Михаил Ефремов - актер
Глеб Владиславлев - менеджер среднего звена
Алексей Казаков - журналист
Земфира Рамазанова - певица
Олег Гитаркин - музыкант, лидер группы Messerchups
Дмитрий «Демыч» Беляев - церковный сторож
Дмитрий Ткачев - журналист
Михаил Трофименков - журналист
Константин Мурзенко - актер, сценарист, кинорежиссер
Лида Федорова - промоутер
Ира Седова - арт-менеджер клуба «Китайский летчик»
Василий Уткин - спортивный обозреватель, телеведущий
Анна Черниговская - издатель
Андрей Карагодин - журналист, главный редактор журнала Gala
Гарик Осипов - музыкант, писатель, переводчик
Борис Симонов - хозяин музыкального магазина «Трансильвания»
Денис «Веич» Вейко - роуд-менеджер группы «Ленинград»
Дуня Смирнова - сценарист, режиссер, ведущая телепрограммы «Школа злословия»
Оксана Бычкова - кинорежиссер
Сергей «Обобо» Бакалов - фотограф
Евгений Лаврентьев - кинорежиссер
Алексей «Микшер» Калинин - барабанщик, перкуссионист группы «Ленинград»
Артемий Троицкий - журналист
Денис Рубин - первый директор группы «Ленинград»
Илья Ценципер - генеральный директор ЗАО «Афиша индастриз»
Дмитрий Ольшанский - журналист, главный редактор журнала «Русская жизнь»
Константин «Лимон» Лимонов - гитарист группы «Ленинград»
Паша Павлик - дизайнер
Денис «Кощей» Купцов - барабанщик группы «Ленинград»
Роман Грузов - журналист, художник, участник группы «Речники»
Ольга Сальникова - журналист
Роман «Ромеро» Фокин - экс-саксофонист группы «Ленинград»
Михаил Рябчиков - арт-директор клуба «Проект ОГИ»
По такому случаю музыканты отправляются в мировой тур, а в издательстве «Эксмо» выходит книга Максима Семеляка «Ленинград. Невероятная и правдивая история».
Предлагаем вашему вниманию ее фрагмент.
Иллюстрация предоставлена издательством
Был 99 год. Время, зажатое Сергеем Шнуровым за яйца, было не то чтобы захватывающим - скорее податливым. В равной и ни к чему не обязывающей степени оно располагало и к неимоверному кайфу, и к маленьким чудесам. Время само по себе ничего не предлагало, оно велось. Никакого очевидного драйва в воздухе не витало, но его можно было изобрести и навязать. Публика, не имевшая тесных экономических связей с окружающей реальностью, оправилась от кризиса быстро.
Уже к лету 99 года вышеуказанной публике в Москве стало более-менее ясно: нового андеграунда не предвидится, а будут, напротив, и клубы, и журналы, и рестораны, а также некоторые деньги; следовательно, опять надо приниматься за работу, которая, к вящему восторгу многих, едва не отменилась вовсе в кризисном августе. Впрочем, память о том, что решительно все может рухнуть в любой момент, была жива, и мозг покалывало ощущение торопливого наплевательского праздника. Под него не хватало нужной музыки, однако ждать ее было неоткуда. Группа «Аукцыон» плавно и надолго входила в стадию «Волков-трио».
В «мате» с его ходовой лирикой и ходячими присказками, конечно же, клокотали низость, глупость и где-то даже мерзость
«Мумий Тролль» кокетливо и оглушительно объявил о своих последних концертах. Вообще, в тот год все так или иначе воспевали бесперспективность в разных ее проявлениях. Федоров пел, что не будет зимы, Лагутенко щегловито постулировал отсутствие карнавала, только-только появившаяся Земфира огорошивала рассудительным: «А у тебя СПИД, и значит, мы умрем». Летов вообще ничего не записывал и только изредка наезжал с полуопальными концертами в окраинные московские кинотеатры и питерские клубы типа «Полигона». За приблизительно бодрые и относительно свежие группы могли сойти разве что «Нож для фрау Мюллер» и «Дочь Монро и Кеннеди», но им от рождения не хватало размаха.
Были еще попытки мелкомасштабных и обтекаемых прорывов вроде «Михея и Джуманджи» или группы «Маша и Медведи», им даже платили какие-то резонные деньги (приблизительно 3000 долларов за выступление), но все это было очень временно, к тому же главный хит «М и М» про Любочку с ходу обвинили в плагиате, расслышав в нем какую-то тему из Radiohead. Весь город был завешан транспарантами, на которых белым по красному печатались воззвания вроде «Чай, кофе, потанцуем?» - рекламировали новый журнал с неброским названием «Афиша».
Однако даже и в этом журнале, вроде бы взявшем моду формировать события, с музыкой творилось что-то невообразимое: печатались панегирики группе «Тайм-аут» и «Ва-банку», на обложку ставили Паштета и Максима Покровского, в общем, как пела совсем потерявшаяся к тому времени группа «Аквариум», - «того ли ты ждал, о-ё?». Пелевин в тот год сочинил «Generation П» - книгу, состоящую, казалось, из одних лишь острот. В «Ролане» демонстрировали очередного Кустурицу - беспечную комедию «Черная кошка, белый кот», после которой все вокруг окончательно зациклились на цыганах и их подозрительной музыке. Водка «Гжелка» стремительно утрачивала свою популярность - вслед за главным своим пропагандистом, президентом Ельциным.
Песни были не то вопли отчаяния, не то следствия одичания; любовный экстаз мартовского кота пополам с сумасшедшинкой мартовского зайца
Прощальным фортелем ельцинской эпохи стал фестиваль разнообразных и небесспорных искусств «Неофициальная Москва» (питерская версия называлась «Неофициальная столица»). Эта безобидная антилужковская кампания на некоторое время создала довольно убедительную иллюзию какой-то объединенной жизни. Тут и свердловский акционист Александр Шабуров, впоследствии прославившийся с проектом «Синие носы»; и жовиальный тюменский верзила по прозванию Ник Рок-н-ролл; и четверка столичных лодырей «ПГ», чья идеология ограничивалась пропагандой безделья, регги и легких наркотиков; и газета «Отечество не выбирают», и еще бог весть что, включая группу «Ленинград», которая уже подготовила ту самую роковую программу под странным названием «Мат без электричества».
С нее-то все и началось.
Эта буря в стакане водки служила одновременно и отповедью, и проповедью - в интонациях певца уживались как забавник, так и «еще один вселенский отказник». Уличный говор неплохо сочетался с кубинской осанкой песенок, а клиническая срамота - с трогательным самоедством. Песни были не то вопли отчаяния, не то следствия одичания; любовный экстаз мартовского кота пополам с сумасшедшинкой мартовского зайца. Ликование мешалось с терзаниями: «Я так устал, я так измучен, в моей душе десяток ран, я плачу, как м***к последний, целую батареи кран».
Дудки «Французской помады», самой первой песни, напоминали потревоженную в ночи сигнализацию малобюджетного транспортного средства, от их тревожного воя было не укрыться. Пластинка в целом походила на тост - болезненно бравый, столь же патетический, сколь и самоуничижительный. Тост был свинский, но не жлобский. В потенциальном переводе на столовый жаргон он звучал бы скорее так: чтоб х** стоял, а денег не было. Редко когда самые основы жизни понимались столь превратно. И редко когда подобная превратность приводила в столь отчетливый восторг. Виктор Шкловский где-то заметил, что одни художники в искусстве имеют обыкновение проливать кровь, другие - семя, а третьи - просто мочиться.
«Ленинград» был заточен под три занятия одновременно, вероятно, поэтому в отечественном рок-н-ролльном кагале так и не появилось группы проще и натуральнее. «Мат без электричества» был достаточно странно, не сказать скверно, записан, что только добавляло ему лишней прыти. По замыслу Жана Кокто, дилетантизм уже сам по себе преступление перед обществом, а оно в данном случае как раз и было необходимо. Шнур пел не слишком уверенно, и этот обыденный конфуз неумехи действовал как наркоз. На записи хорошо слышно, как человек сам удивляется тому, что несет в микрофон. При этом в песнях чувствовалась такая упоительная гортанная гордость («ЭТО ПРО МЕНЯ!» - вот, конечно же, главная строчка пластинки), что не возникало ни малейших сомнений: тип, их записавший, точно поет по утрам в клозете. Как-то в гостях мы оказались у магнитофона, бесперебойно транслировавшего искомый «Мат без электричества», в компании Александра Тимофеевского. Шуре пришлось прослушать пару песен, после чего он задумчиво произнес: «Знаете, я понял, в чем тут дело, ему же ведь просто нравится произносить эти слова: х** и п***а, х** и п***а, х** и п***а». Так оно, в сущности, и было. Тем не менее something stupid1 за считанные секунды превращалось в something else2. Шнур, разумеется, мог бы повторить вслед за Челентано: «Инстинкт - вот моя поэтика».
А с другой стороны, мог бы этого и не делать, поскольку рациональной жесткости ему тоже было явно не занимать. При всех засвеченных на альбоме глупостях эффекта «дурной славянской башки» совершенно не возникало. В этой пластинке была смешная, но железная логика - в том числе и музыкальная. «Мат без электричества» был напрочь лишен этой паскудной заливистости духовых инструментов, которая была столь характерна для местных групп, укомплектованных схожим образом.
С этим человеком хотелось - совершенно по-сэллинджеровски - познакомиться, причем желательно быстрее
Дудки не петляли попусту, они выполняли чужую и вполне черную работу (были вместо гитар), оттого звучали сдержанно и правдиво. Пение тоже обошлось без унизительной задушевности, поскольку душа этого автора-исполнителя слишком явно была не на месте. С пластинки «Мат без электричества» началась подлинная история Сергея Шнурова. (Само название альбома невзначай соответствовало кличке солиста: шнур, электричество etc. И жизнь из этой записи выплывала сама собой, на простых и необсуждаемых основаниях, словно электричество из бытовой розетки.)
Дело было вовсе не в соперничестве с Игорем Вдовиным, не в том, кто как пел - лучше, хуже, ярче, глуше. Дело в том, что, когда люди впервые слышали альбом «Пуля», они, как правило, спрашивали: «Что это играет?» Когда люди впервые слышали альбом «Мат без электричества», они обыкновенно интересовались: «Кто это поет?» С этим человеком хотелось - совершенно по-сэллинджеровски - познакомиться, причем желательно быстрее.
Мне тоже этого хотелось. Даже несмотря на то, что мы уже, в общем-то, были знакомы - встречались зимой 98 года в первом «ОГИ», потом еще где-то, потом еще что-то. В те разы у меня совершенно не укладывалось в голове, что невысокий круглоголовый парень в псевдовоенном свитере и с нелепой, похожей на запятую бородкой, фактически мой ровесник (Шнур старше на год и пять месяцев, он родился 13 апреля 73 года), окажется способен на такие слова и вещи. Здесь был с ходу заманифестирован основной принцип «Ленинграда» - не важно, как петь, не важно, что петь, не принципиальна музыка и не в словах дело.
По-настоящему важна только одна, точнее, две вещи: абсолютная точность фантазии и языка. Никакой специальной «правды жизни» там, разумеется, не было. «Мат без электричества» со всеми своими словесными и ритмическими ненормативами был подчеркнуто художественным произведением (бесчисленные цитаты только усиливали условность спетого), настоящим спектаклем, а не реалити-шоу. В определенном смысле «Ленинград» был иллюзией еще почище того же «Аквариума», потому что из нее вообще не хотелось выкарабкиваться.
Пока все кругом деликатно цитировали, Шнур просто присваивал. Индульгенцией ему служила собственная неподражаемая интонация - точно так же, как в свое время Аркадию Северному. Наиболее обезоруживающим плагиатом был, разумеется, «Дикий мужчина» - проигрыш вчистую снят с песни The Tiger Lillies. Впрочем, имелись и несколько более засекреченные цитаты - Шнур только недавно признался мне, что свой коронный номер «Шоу-бизнес» он написал под влиянием арии старухи Шапокляк («хорошими делами прославиться нельзя»).
Под его музыку вполне можно было, согласно расхожей установке, «все прое**ть»
Шнуров производил подобные транзакции непринужденно - и музыка поддавалась ему с благодарной легкостью. Впрочем, этого следовало ожидать от человека, который одно время профессионально копировал картины Брейгеля. С возникновением «Мата без электричества» у «Ленинграда» стала складываться вполне осмысленная аудитория. При всей матерщине «Ленинград» совершенно не нуждался в возрастном цензе - дети и юношество к этой музыке не слишком тянулись. Никто не писал слово «Ленинград» на стенах, это была музыка для старших. В Шнуре, которого мало кто тогда знал, все чаяли видеть как минимум сорокалетнего. Под его музыку вполне можно было, согласно расхожей установке, «все прое**ть».
Однако сама конструкция фразы уже предполагала наличие этого «всего», то есть определенную зрелость. «Мат без электричества» обладал той редкой силой по-настоящему простой музыки, в которой нельзя услышать что-то «свое». Слышно было ровно то, что в ней заложено, не более. Она не оставляла простора для размышлений и интерпретаций. В довершение всего, в «Ленинграде» напрочь отсутствовали юродство и «метафизика», всегда бывшие отличительной чертой местной алкогольной письменности и звукописи - от «Москвы - Петушков» до «Звуков Му».
Шнур никак этот аспект не эксплуатировал. Ничего в духе «ангелы Господни, слышите ли вы меня» на альбоме не было, слава тем же ангелам. Все было просто, пусто и складно: «Я люблю пиво, я люблю водку, я люблю баб и жирную селедку, я не люблю твоих французских булок, я алкоголик, е****й придурок». Лирика Шнурова была одновременно и физикой. В «Мате» с его ходовой лирикой и ходячими присказками, конечно же, клокотали низость, глупость и где-то даже мерзость. Зато энергия, которая выделялась от трения со всем вышеуказанным, шла строго снизу вверх. Причем достаточно высоко вверх. Если верить Честертону, то беззастенчивость - признак прогресса. В нашем случае он был налицо.
