Новый выпуск программы о настоящих личностях, их судьбах, поступках и взглядах на жизнь. В студии "Культа личности" литературовед Мариэтта Чудакова.
Ведущий - Леонид Велехов
Леонид Велехов : Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь. Сегодня с нами замечательная во многих отношениях личность - литературовед Мариэтта Чудакова.
(Видеосюжет о Мариэтте Чудаковой. Закадровый текст:
Мариэтта Чудакова – многогранное явление в русской культуре. По профессии она филолог-литературовед, по темпераменту – общественный деятель, а по призванию, по своей натуре, наверное, педагог и просветитель. При этом – человек абсолютно цельный во всех проявлениях. Она пришла в профессию в годы хрущевской оттепели, ее первой и, видимо, главной любовью стала гениальная отечественная проза 20-30-х годов прошлого века: Михаил Зощенко, Юрий Олеша, но прежде всего, конечно, Михаил Булгаков, исследованию жизни, творчества, архивов которого она посвятила несколько десятилетий своей жизни. Со своим, ныне уже покойным мужем и коллегой, Александром Чудаковым, замечательным исследователем русской литературы, они составляли очень гармоничный творческий и человеческий союз.
Перестройка, конец советской эпохи и возникновение на ее руинах новой России пробудили в Мариэтте Омаровне, как и в миллионах думающих русских людей, новые творческие силы и надежды. Немногие, прямо скажем, сохранили оптимизм до сегодняшнего дня. Чудакова – в числе этих немногих. Она верит в силу просвещения, сочиняя повести для детей, разъезжая с лекциями по российской глубинке и собственноручно развозя книжки в провинциальные библиотеки. Ее энергии нет предела, а ее веру в будущее России, кажется, ничто не способно пошатнуть. Хотя при этом она резко критически оценивает современное положение дел, подписывая письма против политики Владимира Путина, в частности, против войны с Украиной).
Студия.
Леонид Велехов : Мне никогда в голову не могло прийти, что в вас есть кавказская кровь! Вы такая русачка и по облику, и по стилю, не говоря уже о том, что до какой степени вы связаны с русской литературой. Тем не менее - это факт. Такая колоритная смесь – мама русская из-под Суздаля…
: Да, село Вишенки.
Леонид Велехов : А папа дагестанец. Что-то кавказское в воспитании, в семейном укладе было?
: Было очень интересно. Были такие два разных типа перед нами. Когда постепенно я поняла, что передо мной два совершенно разных национальных начала, это было очень интересно. Во-первых, папа был сын царского офицера, естественно, расстрелянного в 1937 году, чего я не знала. Я была четвертым ребенком в семье, и считали, что я мала, чтобы знать. Я только после доклада Хрущева узнала эти обстоятельства. Мой дед прекрасно владел русским языком. Когда мама ездила к нему знакомиться, она была потрясена. Он кончал русскую классическую гимназию. И моего отца он тоже отдал в русскую классическую гимназию. Тот только последний год не успел пройти, потому что началась революция, а потом Гражданская война. У отца русский язык был второй родной. Но я убедилась с годами, что ко второму родному люди часто более внимательны, чем к первому. Потому что нам с вами родной язык достается даром – из уст матери. Недаром он называется в мире материнский язык, потом что человек говорит на том языке, на котором говорила с ним мать. Никакой тут генетики нет. Кто бы ни был по происхождению, он будет говорить на языке, с которым с ним с первого дня, ведомая инстинктом великим, говорит мать. Считается, что он ничего не понимает, а в год и два месяца начинает говорить, усвоив код языка: склонения, спряжения и так далее.
Папа сыпал поговорками, русскими пословицами не хуже мамы. Я не успела его расспросить, но потом я поняла задним числом, что он был круглый отличник и от нас этого требовал, никаких четверок. Папу приходилось слушаться, все учились на пятерки, все пятеро детей. Но, видимо, он из любознательности ходил на уроки Закона Божьего. Он как мусульманин не должен был ходить, имел право не ходить. Но ходил. Он очень любил притчу царя Соломона, как тот решал – чей ребенок.
Леонид Велехов : Спор двух матерей.
: Как сейчас помню, как он рассказывает: "И царь Соломон сказал: "Ей отдайте! Она мать!"" Я помню даже этот жест папин. Но, конечно, папа был необыкновенно вспыльчивый – редко, но совершенно необъяснимо. Мама – мы всегда знали, на что она на нас может обидеться или возмутиться. Про папу этого нельзя было сказать. И однажды он сказал замечательную фразу. Мне было лет шестнадцать. Он сидит и так задумчиво говорит: "Да, вам, девочкам, нельзя выходить замуж за дагестанцев. Вы девочки русской культуры. Вы не сможете жить с дагестанцем". Я молчу, не говорю: "Папа, а мы вообще-то и не собираемся". И дальше он произносит замечательную фразу: "С дагестанцем может жить только такой ангел, как ваша мама". (Смех в студии ). Такая самокритичная фраза.
Леонид Велехов : Замечательно! А вы в себе что-то кавказское чувствуете? По-моему, темперамент.
: Мама меня передала из роддома на руки своей старшей односельчанке, настоящей крестьянке. Та впервые покинула село в 43 года. С 1893 года рождения была. И я с детства не просто слышала образную и прекрасную русскую речь, а считала, что эта образная и прекрасная речь только и может существовать. Моя незабвенная няня меня тайком от родителей крестила. Потом через год маме призналась. Она не могла выдержать, чтобы некрещеный был ребенок. Конечно, русская культура до мозга костей, как вы и сказали.
Я маму уже через несколько лет после смерти отца как-то спросила: "Мама, ребята, понятно, на папу похожи. Все это видно – и внешне, и вообще. Старшие братья. Но вот у меня ничего от папы нет…" Она говорит: "Как это нет?! У меня во всех детях есть от папы. Я про каждого знаю, что". "А что же у меня?" И мама моя ответила: "Что? Тебе на ногу не наступи". (Смех в студии ). Это слова моей мамы.
Леонид Велехов : Исчерпывающий ответ просто-напросто!
Мариэтта Омаровна, большая семья была – пятеро детей. Трудно жили?
: Мне страшно повезло в моей жизни. У меня были прекрасные родители, замечательные братья и сестры и, конечно, очень повезло с мужем. Я с детства была окружена настоящими мужчинами. Мы знали – папа никого не боится. Это человек, который каждый день ждал ареста, на самом деле. И в доме это не ощущалось. Вот что значит – горец. Мама его не называла «дагестанец». Она говорила: "Мой муж – горец". Поэтому мне очень тяжело видеть, когда мужчина не похож на мужчину, каким был папа, старший брат-фронтовик, второй брат – ученый с мировым именем, Селим Хан-Магомедов, известный каждому искусствоведу в мире. Как говорили на его панихиде: "Если Селим Омарович говорил про кого-нибудь плохо, репутация этого человека была кончена".
Леонид Велехов : Ого!
: В институте панихида не кончалась. Он безукоризненным авторитетом пользовался. Я привыкла, что такой должен быть мужчина. И мне также повезло с мужем в этом отношении и с друзьями. Но после войны мы были полунищими. Масленку ставили на стол только тогда, когда я уже училась в университете. Масла хватало только намазать тонким слоем кусок хлеба. Но когда я слышу, что сейчас детей не заводят, потому что не хватает денег, чтобы выучить и прочее, я в душе смеюсь. Если из пятерых детей у родителей в полунищей семье, трое докторов наук и два академика вышли! Я это запросто говорю, потому что это не наша заслуга, а родителей. В семье было уважение к детям. Я это с годами поняла. В России нет уважения к детям в семьях. Грубо разговаривают. Чтобы кому-то из нас в семье сказали: "Ты врешь!" – это нельзя было себе представить.
Леонид Велехов : А там, где нет уважения к детям, там нет и уважения к родителям. Это же цепная реакция.
: Может быть, и так. Родители верили, что их дети очень способные. И папа говорил: "Кому много дано, с того много спроситься".
Леонид Велехов : Мне почему-то кажется, что вы были любимым ребенком.
: Я была любимой у папы по очень простой причине. Мама, наверное, всех любила, а у папы все очень просто. Старшие были подряд – через полтора-два года. А я от них отстояла на восемь лет. Мама еще сомневалась – рожать или не рожать. Папа сказал – рожать. Мама в свое время мне передала его письмо, очень трогательное. Он был в командировке. Мама задумалась – рожать или нет. А он ей написал, будучи коммунистом правоверным, так: "Ты рожаешь родине таких талантливых людей. Может, и этот ребенок будет не хуже".
Леонид Велехов : Как в воду смотрел!
: (Смех в студии ). Мама передала мне письмо: "Вот возьми – тебе письмо. Это начало твоей биографии".
Леонид Велехов : Но потом ведь еще одного родила.
: Да. Она сообщила ему, что она в положении и через полтора месяца началась война. И когда нас папа вывозил из Евпатории, куда отдыхать поехала мама с тремя детьми, то, как потом она рассказывала смешно, он всю дорогу ее ругал: "Война, а ты тут рожать задумала!" "Прости, мы вроде вместе задумали". И еще одно. Когда уехали в Евпаторию, через несколько дней появилось знаменитое заявление ТАСС от 14 июня. Он прочел его, будучи в командировке, на стенде. Ни секунды не размышляя, этот человек, убежденный коммунист, верящий Сталину, пошел на телеграф и дал маме телеграмму: "Немедленно возвращайтесь в Москву!"
Леонид Велехов : Все понял.
: Как?! Что, он не поверил Сталину? Нет, он просто об этом не задумывался. А что же? 40 лет. Отец четверых детей. Что такое отец семейства – каждый мужчина понимает. Пятая должна родиться. Инстинктом почувствовал, что война на пороге.
Леонид Велехов : Притом, что заявление должно было навести тень на плетень.
: Заявление говорило – все в порядке. У нас с Сашей был друг, единомышленник и наш соавтор Женя Тодес. Прочтя это заявление, его тетка, сестра его отца, с двумя дочками уехала на Северный Кавказ отдыхать. Больше их никто никогда не видел. Она решила, что все в порядке, и уехала отдыхать. Видимо, погибла в газовых камерах, которые в Пятигорске стали раньше других мест применяться. У меня проснулась память в четыре года – в день начала войны. Я помню все эти сутки. Они все передо мной.
Леонид Велехов : Серьезно?!
: Абсолютно! А второе, за что отец маму ругал, когда приехал за нами в Евпаторию: "Ты меня не послушалась. А если бы ты меня послушалась, я был бы уже на фронте. А вынужден с вами возиться". Он ушел добровольцем. Три недели добивался, что с него бронь сняли. Так вот, 22 июня 1941 года как сейчас перед глазами. 3 часа ночи. Мы в отеле. Я его потом нашла. Несколько лет назад я была в Евпатории – стоит на месте двухэтажный отель "Крым". Все в вестибюле, полно народу. Ночь. Все стоят. И слышны – я их сейчас слышу! – взрывы. Никто не понимает, в чем дело. Только на другой день узнали, что это бомбили Севастополь. Мама в отчаянии, не может понять, что происходит. А мой 14-летний брат (а там был он, 12-летняя сестра и я, а старший остался дома) говорит маме: "Мама, это маневры"... Помните, раньше надевали белые чехлы на кресла?
Леонид Велехов : Да, конечно.
: В полотняном чехле кресло, и на нем, раскинув руки, с закрытыми глазами лежит женщина. И все говорят – она в обмороке. А я лезу к маме, дергаю ее за юбку и говорю: "Мама, мама, говорят, что тетя в обмороке, а вот же она на кресле. Где этот обморок?" (Смех в студии ). Я еще не знаю этого слова.
Через два дня примчался отец. Он был то ли в Керчи, то ли в Одессе, в командировке. Он занимался кошельковыми неводами. Он инженер был по кошельковым неводам. А я так рада – папа приехал, привез мне конька морского засушенного. А там идет энергичный разговор. И мы едем на поезде. Я ничего не знаю – рада, что с папой и мамой. В Евпатории хорошо, а домой ехать тоже хорошо. Мы уезжали в эвакуацию дважды. Сначала он нас отправил. А мама остановилась в Кинешме, все ехали в Астрахань. Там жила ее сестра. Она все-таки была в положении. И там на рынке услышала, как говорят, что в Москве бомба попала в наркомат рыбной промышленности, многих разбомбило на крыше. Папа уже в армии, но еще в Москве. Это начало сентября. Они еще на крышах дежурили. Мама берет меня подмышку и на грузовиках добирается в Москву. И я второй раз вижу папу, я в большом восторге. И вот он нас отправляет уже 16 октября. Знаменитый день, как вы знаете. Он сажает нас в теплушку. А я известна была тем, что никогда не плакала. А тут передо мной папа в пилотке, я цепляюсь за его шею и кричу благим матом на весь перрон: "Папочка! Никуда не поеду без своего папочки!" Меня просто отдирают от него. Мама потом рассказывала – в теплушке женщины плачут. У них своего горя хватает, но я их пронзила. Они сказали: ребенок чувствует – отец не вернется. Маму порадовали. Потом уехали. Зиму провели, вернулись осенью 1942 года.
Папа провоевал рядовым в пехоте, а заведовал в институте сектором. Он с большим трудом добился, чтобы его направили в действующую армию, но не в ополчение. Он ушел добровольцем. Он все московское сражение целиком отвоевал. Под Ржевом он валялся в снегах. Его чудом спасли, отправили в госпиталь в Уфу. Антибиотиков не было, и от воспаления легких лечили очень долго. Но дали две недели отпуска. Он приехал к нам в Кинешму и увидел родившуюся в январе дочку. И потом вернулся в Москву и поплыл на барже в Сталинград. И там пробыл все месяцы Сталинградской битвы. Не писал ни разу оттуда, ни одной открытки. И когда мама ему предъявила в свое время эту претензию уже вскоре после войны, он сказал: "Клавочка, зачем было писать? Я знал – мы отсюда живыми не выйдем. Столько техники было у немцев. Помню, на передовой подбегает почтальон в каске, наклоняется к окопу, мой товарищ дает ему треугольничек. Тот убегает, а через двадцать минут моего товарища убивают. Мне было больно думать, что его нет уже, а письмо идет от него, как от живого". На моего папу это почему-то очень действовало.
Леонид Велехов : Я это очень хорошо представляю.
: На вас это тоже могло бы подействовать?
Леонид Велехов : Да.
: Он сказал: "Я хотел, чтобы вы привыкли, что меня уже нет". И это, что меня подбадривает всегда, когда говорят, что у нас все плохо, а дальше будет еще хуже. Я говорю – нет, я так не считаю. И рассказываю про своего папу на войне. Как все настоящие фронтовики, папа очень мало рассказывал, но зато каждую фразу я запомнила. "Мы, - говорит, - идем с сержантом по улице Сталинграда. Что такое улица Сталинграда? Это уже поле боя. На нас заходит на бреющем полете "мессершмитт". Мы бросаемся в кювет, он бомбит и улетает. Мы встаем, идем дальше. Опять на бреющем полете "мессершмитт". Мы опять бросаемся по обе стороны дороги. Он бомбит, улетает. И когда он пошел на бреющем в третий раз, сержант воскликнул: "Хан-Магомедов, так это он на нас с тобой заходит!" Дочка, представь себе, сколько было техники, если на двух пехотинцев "мессершмитты" охотились!" Так вот, когда я рассказываю это знакомым, то говорю: "Вот мой папа не писал, был уверен, что не выйдет оттуда живым. В результате, кто через год пошел по Садовому кольцу? Армия Паулюса. Значит, в нашем народе что-то такое таится". Для меня это очень важные факты.
Леонид Велехов : Я вашу аллюзию понял. (Смех в студии.)
Ваша юность пришлась на сталинскую эпоху. Сталинисткой были?
: Конечно, была. Я пошла в 9-м классе смотреть не него в гробу. Единственная из всей семьи. Папа разбудил меня в 6 утра словами: "Вставай! Сталин умер!" Вот это я прекрасно помню. Я встала. Потом ко мне в девять утра прибегают зареванные мои подруги, одноклассницы. Мы во вторую смену учились. Что делать? И я принимаю решение – идем в Колонный зал. Его уже ночью выставили. Мы туда мчимся – Трубная площадь, Пушкинская. Войти нельзя – огромная очередь. И тогда мы додумались – бежим по улице Горького, находим проходной двор недалеко от Дома Союзов, забираемся в этот дом. А подъезды закрыты. Подъезды были проходные, но подъезд на Пушкинскую закрыт. Мы забираемся к окну над подъездом, выбираемся на козырек и прыгаем в сугроб с козырька. А это довольно высоко – наверное, метра два с лишним.
Леонид Велехов : Март – и еще сугробы, московские зимы!
: Конечно! В марте всегда были сугробы. И никто их не убирал. А это метров двадцать до Дома Союзов, может быть, пятьдесят. Влезаем в очередь. Люди в таком состоянии, что никому и в голову не приходит сказать: "Девочки, вы куда тут лезете". Все как окаменелые. Это потрясающая была очередь. Полное молчание. Мы влезли, нам никто ни слова. Я не могу в молчании идти – это понятно. (Смех в студии ). Поэтому я пристаю к одному мужчине, который с нами движется: "Скажите, пожалуйста, а как вы думаете, а кто теперь будет вместо товарища Сталина? Товарищ Молотов?" Понятно, что происходит с мужчиной. Он мечтает, чтобы или я провалилась сквозь землю или он. И таким дрожащим голосом говорит: "Не знаю, девочка". Вот это я прекрасно помню. Увидели Сталина, как положено. Войти в метро можно было только на «Кировской», нигде больше нельзя было войти. И уже когда мы входили, раздавались первые истошные крики.
Леонид Велехов : Уже началась ходынка.
: Уже началась. Дома меня уже похоронили. Два старших брата ходили, коммунисты. Все трое были коммунисты – папа и два брата. Это были коммунисты, считающие, что они тут принесут наилучшую пользу стране. Это было все такое очень серьезное. Они вернулись, не попав в Дом Союзов. Спасло меня только то, что я очень рано сориентировалась. Мы выбежали прежде, чем все это началось.
А кончился мой сталинизм полностью в течение трех часов марта 1956 года. Я вошла в Коммунистическую аудиторию МГУ слушать доклад Хрущева из уст парторга нашего факультета. Мы его называли Одноногий Волков, он был фронтовик без ноги, на костылях. Он объявил: "Сейчас будет зачитан документ ЦК КПСС. Обсуждению не подлежит". Человек 350 в этой аудитории помещалось, в основном студенты. И раздался недовольный гул. Только спустя годы я поняла – вот в чем была разница между 1953-м и 56-м. Потому что при Сталине этого недовольного гула быть не могло! Дальше он читает три часа. И никогда не забуду, как я выхожу на нашу прекрасную балюстраду нашего старого здания на Моховой, одна выхожу. Второй курс, второй семестр, мне 19 лет. В голове у меня горит фраза: "Нет, я никогда не пойду за идеей, которая требует миллионы жертв". Все было кончено. А мне прямой путь был туда, в партию. У меня дома было три коммуниста. И я всегда говорю такую фразу: "Не считая присутствующих, более честных людей в своей жизни я не встречала, может быть, и не встречу". Я должна была идти за ними.
Леонид Велехов : А отца вашего и братьев хрущевское разоблачение убедило?
: Могу рассказать дословно, как мой отец вернулся через неделю. У них читали на несколько дней позже, чем в МГУ. Он был всегда смуглый, быстро загорал, и смуглота у него сохранялась всю зиму. Тут я увидела, что он белый, как стена. Я просто испугалась. Он считал, что его отец… Ему сказали – 10 лет без права переписки – он верил, что он где-то там в лагере умер.
Леонид Велехов : А это был расстрел, на самом деле.
: Ну, конечно. Ему справочку выдали, что умер в лагере от воспаления легких. Это я потом выписала дело и узнала, что ничего не подписал, ни в чем не признался. И твердой рукой подпись. Я подписей насмотрелась, видела, какие подписи становятся. У него абсолютно твердой рукой. Видимо, был из чистого железа или из платины.
Но это я отвлеклась немного. Так вот, дословно передаю вам слова отца. В них есть странность своя, но мой отец дураком не был, как говорится. Значит, сколько людей думали так же, как он: "Я не знал, что Сталин знает. Я считал все это ошибкой трагической, но я думал, что он не знает". Молчание. Я сижу – ни жива, ни мертва. Никогда не видела отца в таком состоянии. "Я не понимаю, почему те, кто знали, не убили его". Молчание. И коронная фраза (мой отец не умел врать и не умел краснобайствовать): "Если бы я знал, я пожертвовал бы всем и убил бы его". Подразумевалось, что и своей жизнью, и семьей. Да, мой папа сделал бы это, я думаю. Я на его стороне в этом.
Леонид Велехов : Потрясающая история. Какие потрясающие самобытные оценки всего этого.
: Я его понимаю очень хорошо. Я противница смертной казни, но я не противница личных действий человека, когда это защита, когда человек выступает против человека вооруженного во всех смыслах. И от того исходит опасность для женщин, детей и стариков. Человек берет на себя ответственность.
Леонид Велехов : Но это Сталин. А когда наступил у вас какой-то момент истины в отношении Советской власти в целом? Какие-то иллюзии оставались еще?
: Нет, нет! Я всегда говорю, что после доклада Хрущева понять про Октябрьский переворот, про Ленина было делом техники. Поэтому как добросовестная студентка я сразу взялась читать Ленина. Сталин – понятно, а как там с Лениным? Я стала читать том за томом его собрание сочинений. Все ясно! Не надо никаких дополнительных материалов. Перед нами человек сумасшедший, нечеловеческой целеустремленности, для которого не существуют люди и их жизни в его стремлении к цели. Это настоящий ученик Нечаева. Он его обожал. Он возмущался тем, как Достоевский его вывел, возмущался "Бесами". Это был самый настоящий ученик Нечаева, которого очень многие революционеры презирали.
И даже мне было самой смешно и несколько жалко, что Сталин оказался просто учеником Ленина. У них разница в чем? Что Сталин был садист, а у Ленина садизма не было. Для него люди были шахматные фигурки. У него никакого сладострастия к убийству не было, а у Сталина – сколько угодно. И когда Ленин пишет, что для примера надо расстрелять не меньше тысячи, или пишет: повесить 100 человек (главное – круглые цифры) и пусть долго висят. Ни малейшей мысли, что в этом селе мимо повешенных отцов будут ходить дети. Нет у него этой мысли. Для него человечество не существовало. Я все это узнала в студенческие годы. Поэтому для меня Сталин, Ленин, Советская власть в течение двух-трех лет совершенно слились в нечто целое. У нас некоторые с высоты своих кресел заявляют, что 1991 год был самой большой геополитической катастрофой века. Самой большой геополитической катастрофой был Октябрьский переворот.
Леонид Велехов : 1917 год, конечно.
: Именно геополитической.
Леонид Велехов : Он перевернул все развитие человечества.
: Для Александра Павловича Чудакова, моего однокурсника, не был событием доклад Хрущева. Он это знал, потому что у его деда, когда при нем упоминали Сталина, не было другого слова, кроме: "Бандит!" Его не посадили только потому, что половину города выучили мои незабвенные свекор и свекровь.
К моему свекру пришел НКВДэшник и сказал: "Павел Иванович, окоротите старика – посадим". Честно предупредил.
Леонид Велехов : Преимущество маленького города – все друг друга знают.
: И когда рядом были урановые рудники, на которые посылали приговоренных к смерти, и все дома обсуждали это, что там работают политические приговоренные, когда преподавали в школе у Саши доценты Ленинградского университета, хотя им не положено было, но не хватало учителей, когда дома велись такие разговоры, конечно, Саша знал все. Для него это открытием не было. Мы с ним подружились на 3-м курсе.
Леонид Велехов : Поразительная история нашего отечества.
: Да, история нашего отечества очень интересная. Лучше всех сказал Глазков:
"Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней".
Леонид Велехов : Эту часть нашего разговора невозможно не начать с Михаила Афанасьевича Булгакова. Почему им занялись? Это была какая-то дань моде, модной конъюнктуре? Как вы пришли к Булгакову?
: Это карты легли. Я, конечно, его читала в аспирантуре – все, что было напечатано. Я занималась очень широко советской литературой, поэтому я Булгакова прочитала в аспирантском зале, в научной библиотеке, все, что было напечатано. Поступаю работать в отдел рукописей Библиотеки имени Ленина. Через год начинает приходить тремя порциями архив Булгакова от Елены Сергеевны. Она сохранила через всю войну этот архив. Прошло еще какое-то время. Дальше ко мне обращаются – кто у нас специалист по советской литературе? Начинайте обрабатывать. Вот как я пришла к Булгакову.
Леонид Велехов : И быстро в него влюбились, в Булгакова?
: Я была потрясена, конечно, личностью. Во-первых, мы, несколько человек из отдела рукописей, прочли "Мастер и Маргариту" раньше, чем он был опубликован, и даже раньше, чем пришел архив Булгакова. Потому что до этого к нам пришел архив Павла Сергеевича Попова, булгаковского друга и биографа. И там был экземпляр "Мастера и Маргариты", который Елена Сергеевна перепечатала после смерти Булгакова и подарила Павлу Сергеевичу. Его наш секретарь парторганизации чуть ли не в партийный сейф положил. Кто-то из наших сотрудниц узнал, как открывать этот сейф. И мы вечерами его читали. Четыре человека научных сотрудников после работы, конечно, сидели, окаменев. Я помню это впечатление от жары на Патриарших прудах. Все исчезало! Это что-то потрясающее! У меня была заготовлена фраза, жалко, что ее так и не удалось произнести. Я думала, что если нас накроют, то я скажу: "Искусство принадлежит не партии, а народу!" (Смех в студии ). Жалко, что не пришлось.
Леонид Велехов : Вы сказали, что читали и как будто исчезали, растворялись страницы.
: Да.
Леонид Велехов : А у Олеши есть такой пассаж, помните?
: Еще бы! Про Достоевского.
Леонид Велехов : Вот про этот эффект растворения страниц.
: "Лиловое, хвостатое имя Настасья Филипповна..." Второе. Меня потрясла его личность. У Булгакова, в его письме правительству, есть замечательные слова, которые не все понимают, может быть, до конца. "Я не шепотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене", - гордо написал он. И вот мне это было необычайно близко – вот это единство личности и творческой работы. Для меня это было очень близко и заманчиво, я бы сказала, потому что у нас как было принято? Говорит одно, думает другое, пишет третье. Правильно?
Леонид Велехов : Да, конечно!
: Вот Булгаков дал образец. Что угодно, но в самих текстах не сдавался никогда.
Леонид Велехов : А теперь в сегодняшний день погрузимся. Вы ведь помимо литературоведческой своей работы очень активно погружены в современную жизнь и занимаетесь просветительством – ездите с лекциями, развозите книги по библиотекам. Отдача есть какая-нибудь?
: Огромная! В прошлом году я включила в конкурс, уже 4-й Всероссийский конкурс библиотекарей под названием "Время Гайдара", вопрос школьникам – что нового вы узнали о 90-х годах из книги "Егор"? И я была потрясена. В прошлом году пришло девять сочинений, в этом году пришло еще больше из разных мест. Вот пример: "У нас в нашей семье все по-разному относились к 90-м годам. У бабушки было одно мнение, у папы – другое, у мамы – третье. У меня никакого. Я ничего про них не знала. Я родилась после них. И вот мы провели несколько вечером за столом. Я читала куски из книги "Егор", мы обсуждали". Больше всего меня пронзила фраза: "Мы молчали, думали". Много ли у нас сейчас молчат, думают? У нас человек сейчас говорит раньше, чем он подумал. И пишет в Интернете раньше, чем подумал. "И так прошло несколько вечеров. В результате у нашей семьи стало общее мнение об этом периоде". Отдача есть?
Леонид Велехов : Да!
О политике. Вы с вашим оптимизмом подписываете письма против войны с Украиной. Вы верите, что эти письма могут возыметь действие или делаете это для очистки совести?
: Все действует! Я это подписываю, перемещаю в Фейсбук, вслед за мной множество людей подписывают. Я подписываю и подаю пример. Я нисколько не цепенею перед этими 86 процентами, которые говорят – пусть у нас в два раза увеличилась стоимость продуктов, а все равно все хорошо. Я перед ними не цепенею, потому что по-другому смотрят "всего лишь" 15 миллионов людей. 15 миллионов умных и порядочных людей. Да это огромная сила!
Леонид Велехов : Ваш оптимизм неистребим!
: Вы попробуйте - возразите! Сатаров лучше всех сказал. Ему говорят: "Вы знаете, большинство же против вас". Он сказал: "Не говорите мне про большинство! Не просто большинство, а все считали, что Вселенная крутится вокруг Земли. Один человек считал иначе! Пожалуйста, при мне не говорите про большинство". Я ему рукоплещу!
Леонид Велехов : Вы в 2008 году, когда президентом стал Медведев, вы тогда сказали в каком-то интервью или написали, в общем, возразили против термина "эпоха Путина". Вы сказали: "Эпохи Путина нет. Была эпоха Ельцина. А это – время Путина, не больше". Вы до сих пор продолжаете думать, что эпохи Путина нет?
: Конечно! На эпоху не тянет. Ну, что вы! Мы потеряли все. Какая эпоха, ребята?! Я патриотка. Нас поддерживает Зимбабве, КНДР. Россия потеряла всех своих доброжелателей, всех своих союзников. Я никак не могу считать, что у нас такая эпоха. Это у нас такое получилось странное время. (Смех в студии )
Леонид Велехов : Замечательно!
: Как всегда, временное.
Леонид Велехов : Мы с вами рядом стояли на прощании с Борисом Немцовым. У вас при всем вашем оптимизме не было ощущения, что вы прощались с последней надеждой?
: Нет. Россия страна большая. Он бы сам не согласился с этим. Он работал на то, чтобы надежда не умирала.
Леонид Велехов : Замечательно! Вопрос в контексте всего вами только что сказанного чисто риторический. У вас нет ощущения безысходности и безвыходности?
: Боже мой! Я страну проехала от Владивостока до Москвы на машине. Чтобы в такой стране чувствовать безысходность – это смешно! (Смех в студии )
Леонид Велехов : Грандиозно. Спасибо!
У замечательного российского литературоведа, писателя и общественного деятеля Мариэтты Омаровны Чудаковой есть две цели, достижению которых она отдает сейчас больше всего сил, времени и таланта. Цель первая: научить подростков читать книги и – думать. Цель вторая: научить подростков разбираться в людях и – думать. Новая книга Чудаковой успешно работает сразу на обе цели. Во-первых, потому, что Егора Гайдара автор считает одной из самых выдающихся личностей XX века, идеальным жизненным примером для современной молодежи. А во-вторых, потому, что подросток, внимательно прочитавший и обдумавший книгу Мариэтты Чудаковой о Егоре Гайдаре, достигнет важной высоты в своем интеллектуальном развитии и, как надеются автор и издательство, впредь уровня не снизит.
Эту неожиданную для себя и для читателей книгу написала Мариэтта Чудакова - знаменитый историк русской литературы ХХ века, известный в мире биограф и знаток творчества Михаила Булгакова. Увлекательное, остросюжетное повествование об опасных приключениях юной героини и ее верных друзей - Вани-опера, Тома Мэрфи, Скина, Фурсика и многих других - начинается в первом романе трилогии «Тайна гибели Анжелики», продолжается во втором - «Портрет неизвестной в белом» и заканчивается в третьем - «Завещание поручика Зайончковского».
Реальная Россия наших дней, реальный риск, реальные опасности, самое реальное злодейство и самые подлинные самоотверженность, мужество и благородство - вот что привлекает к этим книгам и восьмилетних, и шестнадцатилетних читателей…
Издание 2-е, исправленное.
Знаменитый историк литературы ХХ века, известный в мире знаток творчества Булгакова и автор его «Жизнеописания», а также автор увлекательнейшего детектива для подростков «Дела и ужасы Жени Осинкиной» рассказывает о книгах, которые во что бы то ни стало надо прочесть именно до 16 лет - ни в коем случае не позже! Потому что книги на этой Золотой Полке, собранной для вас Мариэттой Чудаковой, так хитро написаны, что если вы опоздаете и начнете читать их взрослыми - вы уже никогда не получите того удовольствия, которое в них заложено именно для вас - и улетучивается из них по мере вашего взросления. Но тот, кто прочел, скажем, «Приключения Тома Сойера» до 16 лет, - может потом перечитывать их сколько угодно раз и до глубокой старости. Каждый раз он будет получать килограммы удовольствия!
Рассказы и повести советских писателей-фантастов из опубликованной в 1987 году двухтомной антологии «Galaktyka», составленной Тадеушом Госком и Славомиром Кендзерским (Warszawa: Iskry, 1987).
Эту неожиданную для себя и для читателей книгу написала Мариэтта Омаровна Чудакова – знаменитый историк литературы XX века, известный в мире знаток творчества Михаила Булгакова. Автором задумана целая серия книг под общим названием «Дела и ужасы Жени Осинкиной». Увлекательное, остросюжетное повествование об опасных приключениях юной героини и ее верных друзей – Вани-опера, Фурсика, Скина и других – начинается с первого романа «Тайна гибели Анжелики». А в следующих книгах жизнь героев становится все опаснее и интереснее…
И вот, наконец, заключительная книга трилогии Мариэтты Чудаковой «Дела и ужасы Жени Осинкиной» (ранее вышли «Тайна гибели Анжелики» и «Портрет неизвестной в белом»). Завершается невероятное путешествие Жени и ее взрослых друзей – полное реальных людских проблем, а не выдуманных «приключений». Кажется, все, чем сегодня живет, чему радуется, о чем страдает огромная страна, разворачивается перед глазами героини. А какие разговоры приходится ей выслушивать и вести самой! О правосудии и милосердии, о конституции и тирании, о судьбе Рауля Валленберга и архивах КГБ… Один из друзей Жени – будущий президент России, она в этом совершенно убеждена. И если все пойдет так, как Женя задумывает, то не исключено, что читатель когда-нибудь узнает об этом из совсем другой книги под названием «Дела и радости Жени Осинкиной». А пока вперед – восстанавливать справедливость, спасать невиновного, разгадывать тайну завещания поручика Зайончковского.
Литературовед, публицист, общественный деятель
Литературовед, публицист, общественный деятель. Профессор Литературного института, доктор филологических наук, одна из первых исследователей творчества Михаила Булгакова. Основатель общественной организации "ВИНТ". Беспартийная. В декабре 2007 года входила в первую предвыборную тройку СПС, в 2008 году после ликвидации СПС и создания партии "Правое дело" вошла в состав ее Высшего совета.
В 1959 году Чудакова окончила филологический факультет МГУ, а в 1963 году - аспирантуру, защитила диссертацию и получила ученую степень кандидата филологических наук. В 1959-1961 годах преподавала русский язык и литературу в одной из московских школ , .
С 1965 года Чудакова работала в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени Владимира Ленина . В этот период она работала с архивом писателя Михаила Булгакова, открыв его произведения читателям . В дальнейшем Чудакова получила широкую известность как исследователь творчества Булгакова. Написала ряд книг, посвященных творчеству советских писателей. В 1970 году стала членом Союза писателей СССР. Во время работы во Всесоюзной библиотеке Чудакова в 1980 году (по другим данным, в 1982 ) защитила диссертацию на соискание ученой степени доктора филологических наук .
Чудакова - известный общественный деятель. В советские времена она была близка к кругу диссидентов , . В июне 1984 году ее уволили из Государственной библиотеки в ходе чистки руководства отдела от "неблагонадежных элементов" . В 1985 году Чудакова стала преподавателем Литературного института. Кроме того, с 1988 года в качестве визитинг-профессора она преподавала в американских и европейских университетах: в Стэнфордском университете, Университете Южной Калифорнии, Оттавском университете, Женевском университете и Высшей нормальной школе (Ecole Normale Superieure) , .
В постсоветский период Чудакова также не была в стороне от политики. В 1994 году она была включена в состав Президентского совета - постоянно действующего консультативного органа при президенте РФ (работала там до 2000 года), а также стала членом Комиссии по вопросам помилования при президенте России (работала вплоть до закрытия комиссии в 2001 году) . В 1996 году за активное участие в проведении президентских выборов она получила благодарность президента России Бориса Ельцина . В 1999 году Чудакова стала одним из членов оргкомитета партии "Правое дело " .
В 2006 году Чудакова стала одним из создателей общественной организации "ВИНТ", объединившей ветеранов "горячих точек" и представителей интеллигенции. Осенью 2006 года Чудакова со своим коллегой по этой организации Андреем Мосиным совершила путешествие на джипе из Владивостока в Москву: она провела большое число встреч с жителями городов, в которых побывала, читала лекции по литературоведению и дарила книги библиотекам , , , , .
В сентябре 2006 года Чудакова выступила со статьей "Отступать некуда", в которой заявила о необходимости присутствия либералов в Госдуме (основной либеральной партией в России она назвала СПС). Чудакова отмечала опасность увлечения теорией "суверенной демократии". Чудакова писала: "...именно либералы должны показать, как уводит Владислав Сурков волю и энергию сограждан (и без того сильно потраченную) от конструктивных мыслей в идиотические опасения за суверенность огромной ядерной державы" . В январе 2007 года литературный журнал "Знамя" наградил Чудакову премией за статью "Был ли Август или только еще будет?". "Коммерсант" называл эту публикацию "очередным либеральным манифестом" и отмечал, что в ней автор "обличает происшедшую за последние годы "деавгустизацию" .
Несмотря на то, что Чудакова не фигурировала в списке праймериз СПС к парламентским выборам 2007 года, ее кандидатура была рекомендована съезду президиумом федерального совета и предвыборным штабом партии. Заместитель председателя СПС Леонид Гозман отмечал, что Чудакову в качестве достойного кандидата предлагали многие сторонники партии старшего возраста, поскольку она имеет высокий авторитет, безупречную репутацию и может стать символом преемственности идей предшественника СПС - "Демвыбора России" , . В интервью "Ведомостям" Чудакова заявила, что хочет помочь СПС пройти в Госдуму, однако вступать в партию не собирается . Чудакова отмечала, что сможет совмещать свою основную работу - литературоведение - с деятельностью в Думе. "Я не собиралась никогда всем этим заниматься, но просто оцепенение общества достигло какой-то очень опасной для нашей страны отметки", - заявила она в интервью "Новой газете" . 21 сентября 2007 года съезд утвердил списки кандидатов на выборы в Госдуму от СПС. В первую тройку федерального списка, кроме председателя партии Никиты Белых и экс-лидера СПС Бориса Немцова , вошла и Чудакова , .
После того, как в октябре 2007 года в СМИ появились сведения о представленных кандидатами декларациях о доходах, стало известно, что в 2006 году общий доход Чудаковой составил 153 тысячи 72 рубля. В частной собственности она имеет квартиру в Москве площадью 54,8 квадратных метра. Остальным недвижимое имущество Чудаковой находится в долевой собственности. Ей принадлежит три четверти земельного участка площадью 600 квадратных метра и дача площадью 90 квадратных метра в Московской области, а также еще две столичные квартиры площадью 64,5 и 42,9 квадратных метра. На двух банковских счетах Чудакова к моменту подачи декларации хранила 41 тысячу 217 рублей 42 копейки и 28 тысяч 121 рубль 96 копеек . Однако она так и не стала депутатом: на состоявшихся 2 декабря 2007 года выборах партия СПС набрала всего 0,96 процента голосов избирателей, и кандидаты из ее списка в Госдуму пятого созыва не попали .
В сентябре 2008 года стало известно, что СПС через несколько месяцев вольется в новую правую партию, создаваемую Кремлем . Вскоре после этого Чудакова поддержала идею сотрудничества членов СПС с властью для создания правой партии, которая могла бы отстаивать либеральные ценности ("…дорога в политику в России приличным людям - всегда очень сложная", - отмечала она в своей статье по этому поводу, опубликованной "Ведомостями") , . В ноябре того же года на основе распущенных в том же месяце партий ДПР, "Гражданская сила" и СПС была создана новая партия, получившая название "Правое дело ". Вскоре стало известно о согласии Чудаковой войти в состав Высшего совета "Правого дела" (в этом качестве она фигурировала в СМИ уже в январе 2009 года) , , , , .
Чудакова - член Союза писателей России, председатель Всероссийского булгаковского фонда . Ее самыми известными книгами являются "Эффенди Капиев" (1970), "Мастерство Юрия Олеши" (1972), "Поэтика Михаила Зощенко" (1979), "Беседы об архивах" (1975), "Рукопись и книга" (1986), "Жизнеописание Михаила Булгакова" (1988) . Помимо литературоведческих работ, она написала ряд научно-фантастических произведений и детективы для подростков ("Дела и ужасы Жени Осинкиной": "Тайна гибели Анжелики" и "Портрет неизвестной в белом") .
Чудакова вдова, ее супруг литературовед Александр Павлович Чудаков умер в октябре 2005 года .
В Высший совет партии "Правое дело" вошли предприниматели Андрей Коркунов, Андрей Колосовский и Сергей Абрамов. - Союз Правых Сил (sps.ru) , 11.01.2009
Бизнесмен Коркунов вошел в высший совет "Правого дела". - РИА Новости , 11.01.2009
Михаил Берг . Неоконформизм с женским лицом. - Ежедневный журнал , 19.11.2008
Мария-Луиза Тирмастэ . Бизнесмены занялись "Правым делом". - Коммерсант , 17.11.2008. - № 208/П (4025)
(1937-01-02 ) (82 года)М. О. Чудакова - четвёртый ребёнок в семье. Отец - инженер Омар Курбанович Хан-Магомедов, уроженец Дагестана , выпускник Тимирязевской сельскохозяйственной академии . Мать - Клавдия Васильевна Махова, уроженка села Вишенки Суздальского уезда, педагог дошкольного образования, написала книгу «Просто счастье», где описывается история воспитания своих родных детей. Братья Чудаковой - Джан-Булат (1925-1983), Селим ; сёстры - Бэла и Инна (род. 1942). Селим Хан-Магомедов впоследствии стал известным архитектором и историком архитектуры; Инна Мишина - директором Московского музея Булгакова в «Нехорошей квартире» с 2007 по 2012 год.
Чудакова окончила московскую школу № 367, затем в 1959 году - филологический факультет МГУ . Начала публиковаться в 1958 году . В -1961 годах в одной из московских школ преподавала русский язык и литературу. В 1964 году , после окончания аспирантуры, защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук по теме «Творчество Эффенди Капиева».
Была замужем за литературоведом А. П. Чудаковым . Имеет дочь, увлекается прогулками на байдарке .
В апреле 2010 года подписала обращение российской оппозиции «Путин должен уйти ».
Подписала все открытые письма, которые писались в России в поддержку Украины . В частности, в марте 2014 года подписала письмо «Мы с Вами!» КиноСоюза в поддержку Украины .
Автор более 200 научных работ и статей в области истории литературы XX века , истории филологической науки и литературной критики. Основная сфера исследовательских интересов Чудаковой - история русской литературы советского периода (особенно творчество М. А. Булгакова , Е. Замятина , М. Зощенко , М. Козырева), поэтика, история русской филологической науки, архивоведение (архивное дело и его история), текстология.
Является председателем Всероссийского булгаковского фонда, а также ответственным редактором Тыняновских сборников.
С конца 1980-х годов , наряду с историко-литературной работой, много пишет об острых политических и социальных вопросах российской действительности.
Я считаю, что все образованные люди должны почувствовать свою ответственность перед младшими поколениями, извините за нравоучительный тон. Каждый человек с высшим образованием должен продумать, как он поработает следующий год
Уже 20 лет известный литературовед и общественный деятель Мариэтта Чудакова занимается особенным делом, точнее, совершает подвиг – развозит нужные книги по школьным библиотекам, встречается с учителями, библиотекарями и школьниками в самых глухих деревнях, проводит лекции.
В Екатеринбурге Мариэтта Омаровна недавно провела встречу с интеллигенцией и рассказала о том, нужно ли читать детям о репрессиях и почему мальчик в 12 лет должен знать, что от него зависит судьба Родины.
Мариэтте Чудаковой - 80 лет.
– Это был 1996 год, я была членом Президентского совета и членом комиссии по вопросам помилования при Президенте России. Шел выборный год. Я была за то, чтобы избрали на второй срок Ельцина, а не коммуниста Зюганова. Обратилась к помощнику Ельцина – Георгию Александровичу Сатарову, говорю ему: «Георгий Александрович, у меня такая идея: раз идет такая активная президентская кампания, то хорошо бы, чтобы члены Президентского совета поехали в те глухие места России, куда Президент заведомо не попадет, и чем-то помогли людям». Он: «Замечательная идея! А Вы сами знаете, что бы Вы хотели сделать?» Я говорю: «Стопроцентно знаю. Знаю, что с 1990 года в сельские школы не направляются никакие книги, комплектование прекратилось. А за эти пять-шесть лет издано то, о чем мы, интеллигенты, мечтали всю жизнь: Мандельштам, Ахматова, Пастернак, все на свете. Я хочу отвезти эти книги в сельские школьные библиотеки».
Он начал этим заниматься очень правильно: позвонил в Министерство обороны, чтобы они мне помогали – доставляли меня на военном борту. Я выбрала территории – Самарскую, Тюменскую области и Республику Алтай. И я слетала в Самарскую область, раздала книги, слетала в Тюмень – там я отвозила книги и в военные части, заброшенные глубоко в березняке, куда ни одна нога человеческая не ступает. Потом меня военком звал: «Приезжайте, мы же никого не пускаем – тут подберезовики стелются ковром, приезжайте, наберете себе грибов!»
Потом я прилетела поздно вечером в Новосибирск, чтобы затем ехать в Республику Алтай. Почему в Новосибирск, а не в Барнаул? Потому что Барнаул не принимал военные самолеты. Это был мой третий пункт, и у меня на борту была последняя треть груза – 300 кг… Отсюда ясно, что я могла работать только с военным бортом – с Министерством обороны. Меня встретили правительственные ГАЗики, и я всю ночь – 9 часов – ехала в Горный Алтай…
Меня предупредил Сатаров: «Имейте в виду, Мариэтта Омаровна, что ваша должность – член Президентского совета – выше должности губернаторов». Я говорю: «Мне это все равно, я себя всегда веду одинаково, щеки надувать не умею». Но там передо мной председатель местного правительства стелился еще и потому, что я обратила внимание – на городской площади были только красные флаги; там все в правительстве были за Зюганова, но должны были маскироваться, что за Ельцина. Все были сталинисты (чем дальше в глубинку, тем этого было больше).
И вот мы сидим с тогдашним председателем правительства, обсуждаем протокол моего пребывания в Республике. Вдруг приоткрывается дверь, появляется отчаянное лицо молодого человека: «Вы член Президентского совета?» – «Да». – «Вас ждут семьдесят афганцев!» А этот, Петров, на него закричал: «Андрей, иди, мы не тем тут заняты, мы составляем протокол!» Я посмотрела на отчаянные глаза молодого человека (а это был председатель Независимого союза ветеранов Афганистана), все поняла в одну секунду и сказала: «Андрей, сидите в коридоре и ждите: мы составим график, и я сегодня непременно встречусь с вашими афганцами». Председатель правительства очень не хотел, чтобы я встречалась с «афганцами», но не мог против меня идти. Тот, повеселев, захлопнул дверь, подождал и потом повез меня. Так я встретила Андрея Мосина, с которым мы ездим с тех пор по стране уже двадцать лет. Позже я узнала, что он был лучшим разведчиком 40-й армии в Афганистане.
У этого Союза была тогда своя комнатка. Когда мы приехали – туда уже войти было нельзя, можно было задохнуться, так накурено, и уже они выпили, конечно (ждали меня часа полтора). Руки на столе со сжатыми кулаками…
…Когда я вернулась домой и рассказала мужу, он пришел в ужас: «Не могу представить, что ты могла им ответить?» Говорю: «Да прекрасно ответила: «Ребята, у вас есть Верховный Главнокомандующий?» – «Конечно – Борис Николаевич Ельцин!» – «Так вот – когда Верховный Главнокомандующий скажет вам взять автоматы, тогда вы их возьмете! А пока – только мирным путем!» И стукнула кулаком по столу для убедительности. И они успокоились, эти слова на них вполне подействовали.
Потом они мне говорят: «Вы не ездите с правительством – они Вам покажут потемкинские деревни, поедемте с нами». И я трое суток ездила по Республике Алтай на их машинах с приготовленными комплектами книг для школ. Я почти не спала: мы объехали сорок школ. Если бы я спала, то мы объехали бы в два раза меньше. Там ездят только на машине, там нет железной дороги. Самый дальний район, Кош-Агач, в 300-х, кажется, километрах от столицы. Город один – столица. И – только села…
Но я увидела потрясающие вещи (я уверена, что у нас в каждом городе, если не в каждой школе, есть очень хороший словесник, хоть один): учителя брали книги и прижимали их к груди, слезы по щекам у словесниц самые настоящие:
Я потом сидела с ними в учительской, разговаривала. Это был 96-й год, им не платили зарплату месяцами, не было учебников, тетрадей – писали чуть ли не на газетах. И они рассказывали, как в школе завели какой-то новый курс, о чем мечтала всю жизнь какая-нибудь учительница – вышивание особого типа или кружева, как вводили по своей инициативе разные занятия – и мыслительные, и ручные. Им задерживали зарплату. И я везде задавала им один и тот же вопрос, во всех сорока школах: «Вот представьте себе, что с завтрашнего дня возвращается все на круги своя: у вас будут вовремя зарплаты, учебниками и тетрадками вы будете обеспечены, но никаких лишних факультативов, одна программа на всю страну и так же, как раньше, вы пишете отчет ежемесячно завучу, завуч в РОНО, РОНО в ГОРОНО… Что бы вы выбрали?» Я им была никакая не начальница, объясняла, что я на общественных началах, из Президентского совета, их жизнь от меня не зависит. И все, решительно все, немного подумав, отвечали, что нет, все-таки нет… Они не хотели уже вернуться. Вот вам и ответ про советскую власть и отношение к ней. Я это видела в самое тяжелое время (в Москве уже все было налажено, а у них было так).
После того, как я увидела, какое воздействие оказывают эти мои «привозы» на учителей, школьных библиотекарей, я поняла, что это надо продолжать. И стала думать, как дальше это делать.
Лет восемь-девять назад образовался один проект: профессора-историки, преподаватели ВШЭ и истфака МГУ, додумались, что сейчас самое сложное время для преподавания истории в школе – это девяностые годы. И они решили помочь учителям и издали четыре тоненькие книги в одном оформлении – проект «Уроки девяностых», «Книга для учителя». А я их переориентировала с учителей на библиотекарей. Я была уверена, что из ста учителей эти комплекты будет использовать двадцать, остальные восемьдесят будет лежать в домах мертвым грузом: надо не раздавать комплекты без разбору всем учителям, а отдавать их в библиотеки. И туда придет только тот учитель, который хочет эту книгу использовать.
Я стала возить книги на машине по районным библиотекам, но я, конечно, не хотела возить им только эти книги – их нужды были шире. Про меня узнала внучка Чуковского (теперь, к сожалению, покойная), Елена Цезаревна, основная его наследница, сказала, что к ней от каждого издания привозят экземпляры, и она с удовольствием будет при моей помощи дарить их российским библиотекам. Каждый раз перед очередной поездкой я получала чемодан таких прекрасно изданных «Тараканищ» и «Мойдодыров», что сама бы читала. Сейчас семья Чуковских продолжает это.
Литературное агентство, которое работало с книгами Чуковского, тоже решило передавать нам книги, в том числе переводную литературу – Хемингуэя, Драйзера, Фицджеральда – шестое-седьмое издание, и наследники переводчиков, конечно, их уже не берут. Периодически мне звонит Татьяна Соколова, глава агентства, и говорит: собрала для вас книги, три коробки. Их привозят в мою маленькую квартиру, я по коридору все это разбрасываю, раскладываю на несколько чемоданов, потому что поездки у меня обычно в два места: стараюсь эффективно, времени же нет, надо и своей наукой заниматься.
Прознал замечательный человек, старик уже, сын всем нам известного Александра Волкова (“Волшебник Изумрудного города”), и говорит: “Я знаю это имя – Мариэтта Чудакова, я ей доверяю, я ей буду передавать книги, только никому не говорите, чтобы ко мне все не лезли”. И он передает мне замечательные книги Волкова: и “Желтый туман” (я и сама не знала – очень любила “Волшебника Изумрудного города”, а это уже после моего детства было), “Тайна заброшенного замка”.
Но этого мало, я еще покупаю: свежевышедшие, и свои книги – не научные, те, я считаю, кому надо – тот купит сам, а я написала ряд книг для подростков: для того их и написала, чтобы они до подростков дошли, и я не вижу другого пути, как самой покупать и развозить, потому что не у всех библиотек есть деньги, а главное – им сегодня не дают самим выбирать нужную литературу.
Несколько лет назад я написала биографический роман для подростков. Написала на контртитуле: “Для смышленых людей от 10 до 16 лет”, книга называется “Егор” – о Егоре Гайдаре, сегодня – уже третье переиздание. Мой принцип: не брать у издательства ни рубля за нее – я ее написала из сугубо моральных соображений, для восстановления справедливости, потому что помоями обливать такого прекрасного человека, который, можно сказать, жизнь отдал своей стране в трудные годы, – это глубоко несправедливо и плохой пример детям. И я развезла по России – по городским и школьным библиотекам – около двух тысяч книг, на свои деньги.
Очень любят библиотекари мою книгу “Не для взрослых”. Хотя я ее писала для подростков, но они говорят: “Ну и что, мы им передаем со своими объяснениями, для нас это рекомендательная библиография”. Я пишу очерки, они выходили маленькими книжечками: “Полка первая”, “Полка вторая”, а потом издательство собрало полную книгу, трехтомник, и уже тоже три тиража, и там о лучших шедеврах мировой литературы для детей.
Я считаю, что нет книг мировой классики, которые читать рано, я категорическая противница этих “6+”, “12+” – это неразумно, потому что умный ребенок должен опережать свой возраст, в этом вся суть – он должен протянуть руку к книжке, которую ему еще рано: что плохого, если восьмилетний ребенок полистает “Анну Каренину”? Посмотрит, увидит, что это что-то взрослое, пожмет плечами, но он ее запомнит и потом к ней обратится. Так что нет книг, пишу я, которые читать рано, – исключаем те, которые не надо читать никогда .
Второй закон, который я вывела: есть книги, которые читать поздно . Любой со мной согласится, здесь никакого великого ума не надо, чтобы понять, что если мы с вами в двенадцать лет не прочли “Тома Сойера”, то, как говорят в народе, “мы мыла не объелись” – сесть читать в первый раз в сорок лет! Вот перечитывать можно, вспоминая детские впечатления, с большим удовольствием, летом в гамаке. Но вряд ли кто-то будет даже того же “Гулливера”, “Робинзона” первый раз читать в сорок лет.
Я написала детективную повесть для подростков «Дела и ужасы Жени Осинкиной». Вся детективная часть основана на реальном материале, мне слишком даже хорошо знакомом, поскольку я прочитала, семь лет работая в Комиссии по вопросам помилования – была такая при Президенте Ельцине, за эти годы – мне самой страшно произносить такую цифру – десятки тысяч приговоров…
Например, у меня в повести действует мальчик, Витёк, который отсидел вместо семи три с половиной – вышел по президентскому указу о помиловании, он старше остальных героев. В основе – абсолютно реальная история, которая мне встретилась в одном приговоре: взрослые ребята, двадцати двух – двадцати трёх лет, решили у туристов угнать мотоцикл и покататься на нем, а потом вернуть. Четырнадцатилетнего мальчика поставили на шухер. И этот мальчик услышал внизу крики, и когда он вниз спустился, там уже было два трупа, потому что туристы не захотели отдавать мотоцикл. А деревенские не собирались никого убивать, но в нарушении закона и нормального порядка жизни всегда есть большая опасность, что я и пытаюсь в этой книге выразить. В результате они на него свалили, что это чуть ли не он, и этот мальчишка загремел в лагерь на семь лет, потому что ему накануне исполнилось четырнадцать. Хотя у нас уголовная ответственность начинается с шестнадцати лет, но за тяжкие преступления, убийства – извините, с четырнадцати.
И у меня был спор на комиссии на эту тему. Мужчины говорили: он должен был сразу покинуть место преступления, отправиться в милицию и сообщить об увиденном. Я говорю: что вы такое говорите, он бы туда не дошел, он был главный свидетель: эти же ребята, которые были с ним в хороших отношениях, но когда речь идет об убийствах – они бы его по дороге пришили. Он не мог ничего сделать. И вот я в книге эту историю рассказала.
Моей главной героине, Жене, двенадцать лет. Некоторые считали, что это мало для таких осмысленных действий. Я прекрасно себя помню в этом возрасте – это очень осмысленный возраст, очень серьезный. Я приняла в двенадцать лет несколько важных решений, которым следую до сих пор. Одно из них мне этим летом спасло жизнь.
Я решила тогда независимо ни от каких обстоятельств каждое утро делать зарядку. Я вообще любила спорт, была разрядницей по художественной гимнастике уже в аспирантские годы, вообще серьезно к спорту с детства относилась, а потом, может, уже муж повлиял (он был в первой десятке в нашем университете по плаванию), на лыжах любила бегать, и сейчас бегаю. И неукоснительно – за исключением трагических событий, которых было достаточно в жизни, – делаю зарядку в течение бесчисленного количества лет: пять-шесть минут, пять-шесть упражнений, больше у меня нет времени, но я не могу сесть пить кофе, не сделав этого. Так вот, летом меня в моем дворе сбила машина, идущая задним ходом. Удар был очень сильный, но переломов не было – только ушибы. И врач, убедившись в этом, сказал, что роль амортизатора сыграл мышечный корсет…
Я в двенадцать лет везла свою сестренку (она на пять лет меня младше) из Гагр в Москву, мама посадила нас в поезд (а тогда он шел трое суток): она еще там оставалась, а нас старшие должны были встретить, но не встретили, ошибка произошла, и я добиралась сама с Курского вокзала до Сокольников с чемоданами и маленькой сестренкой. Мама не сомневалась, что все трое суток все будет в порядке и я ее довезу.
Мой дед, уроженец Дагестана, был царский офицер. В 1917 году он сказал своему старшему сыну, моему отцу: “Царь отрекся, моя присяга снята – твоя судьба теперь в твоих руках, ты можешь действовать, как считаешь нужным”.
И так получилось, что папа попал в гражданскую войну в партизанский отряд. Он не собирался быть красным, так получилось: там были национальные бунты, они хотели независимости, и попался какой-то коммунист умный или ловкий, и он моему отцу объяснил, что на самом деле он не против русских, а против белогвардейцев. В свои восемнадцать лет отец увлекся идеей социальной справедливости, стал в Дагестане командиром партизанского отряда, в двадцать лет вступил в партию, потом поступил в Тимирязевскую академию, стал инженером, работал в рыбной промышленности – конструировал кошельковые неводы, женился на моей маме, студентке. Потом он отправился работать в свою республику, но это уже особая история – он вынужден был увезти мою маму с тремя детьми обратно в Москву, потому что мама не могла избавиться от тропической малярии, и врач сказал: «Видишь, на нас не действует, у дагестанцев иммунитет, а русские болеют: уезжай, не то потеряешь жену».
И он уехал в Москву, а через два года у него на родине начался террор. Началось с его дяди, одного из тогдашних дагестанских наркомов и члена ЦК. Уничтожили всех мужчин с его фамилией – Хан-Магомедов, всех до одного.
Арестовали моего деда в 1937-м году, и папа считал это трагической ошибкой. Но, как коммунист, верил своей партии – считал, что если в приговоре сказано “десять лет без права переписки” – значит, где-то его отец сидит в лагере. Он не знал, что это означало расстрел. В 1956-м году ему выдали писульку реабилитационную со словами, что отец умер в 1942-м году в лагере от воспаления легких. Мой отец, хотя дураком отнюдь не был, опять поверил: понятно – южанин, заболел воспалением легких и умер.
Через годы после смерти отца, когда я была уже членом Президентского совета, я из Махачкалы выписала следственное дело деда и узнала, что его расстреляли через два месяца после ареста. Но – редчайший случай – там протоколы допросов, каждая страница подписана: он ни с чем не согласился, ничего на себя не взял, отрицал все, что на него врали, и везде подписывался твердой рукой. Я очень много видела дел в архиве ФСБ, и всегда было видно, как страница за страницей почерк полностью меняется от пыток. Мой дед продержался до конца.
Мы давно уже знаем, что брали только на месте, а если человек жил в другом городе или в другой области – там его уже не искали, просто у них не было кадров для этого. Но мы знаем это ретроспективно, а тогда этого вовсе не знали!
Было даже вещественное доказательство этого – наш семейный альбом времен моего детства открывался неизменно (и даже старшие помнили это до войны) – фотографией деда-офицера в погонах среди своей семьи. И отец ни разу не вынул его! А люди не то что уничтожали фотографии – пепел от них уничтожали.
Отец добровольцем ушел на фронт, оставив четверых детей и жену, беременную пятым, прошел всю войну рядовым. И потом ушел мой брат, 1925-го года рождения, по призыву, – два месяца его под Москвой учили на младшего лейтенанта.
Отец вернулся сразу после победы над Германией, в конце июня, никогда не забуду этот момент. Мы ждем его в этот день или завтра. Я стою во дворе с сестренкой, которую он не видел (ей три с половиной года), и кричу маме: “Мама, мама, сейчас вошел в подъезд дяденька, очень похож на нашего папу”. У мамы не было, конечно, сомнений, что я отца-дагестанца узнала, она кричит с четвертого этажа: “Так бегите за ним!” И мы бежим, я тащу сестренку, чтоб она не упала, вбегаю в наш сырой темный подъезд и останавливаюсь остолбенело (умирать буду, не забуду) – я слышу невероятный женский крик, и до меня доходит, что это кричит моя мама, – как кричат в русских деревнях по покойнику, истошно. Она встретила после четырех лет войны отца там, на площадке нашего четвертого этажа, куда он без лифта взлетел за две минуты.
А дальше было еще интереснее, как будто литература. У нас две комнаты было в коммунальной квартире, они ушли в свою комнату, заперлись, а потом она вышла к сыну (второй мой старший брат, известный искусствовед Селим Омарович Хан-Магомедов, лучший в мире специалист по конструктивизму) и говорит: “Слушай, не знаю, что делать”.
Она говорит сыну: “Что делать? Он несколько часов так спит, может, все-таки разбудить?” – “Мама, пусть спит”. Он спал сутки. На полу, не раздетый, в сапогах. Это у Ваншенкина есть потрясающее стихотворение: “Спали все, и не мог дозвониться до Жукова Сталин”.
А старший брат вернулся в конце сентября – начале октября после победы над Японией, как все офицеры. Он нашел своего товарища, до сих пор помню его фамилию, Зайцев, и они вместе пошли в военкомат: “Скажите, кто из наших товарищей 1925-го года рождения, которых призвали одновременно с нами из Сокольнического военкомата, вернулся?” И они узнали, что из трёхсот мальчиков к мамам вернулись трое. Это статистика: из ста – один. Поэтому, кто Сталина до сих пор называет великим полководцем… Тут надо вспомнить Виктора Петровича Астафьева (Царство Небесное, вечный покой), я с ним, можно сказать, дружила, а он рядовым, как мой отец, всю войну провоевал. В одном из последних интервью его спрашивают: “Виктор Петрович, а кто лучше воевал – немцы или мы? – “Конечно, немцы”. – “А как же мы тогда выиграли?” – “Как? – никогда не забуду выражение его лица. – Мы немцев трупами забросали”.
Мне кажется, что люди не отдают себе отчет, какой год нас ожидает – столетие Октября. Я считаю, что все образованные люди должны почувствовать свою ответственность перед младшими поколениями, извините за нравоучительный тон. Каждый человек с высшим образованием должен продумать, как он поработает следующий год.
Если мы в год столетия не поставим точки над i в истории ХХ века, то всем взрослым мыслящим людям – настоящий позор. За почти тридцать лет после конца советской власти не сделаны важнейшие вещи. Никто не объяснил глубочайшую ошибку марксизма – мы его чуть не век считали истиной в последней инстанции, – оказалось, что классовая борьба отнюдь не составляет сути жизни человечества, что смысл истории не в том, чтобы рабочие отняли собственность у владельцев фабрик. Никто не объяснил, что не может быть назван великим мыслителем человек, который сделал, как Ленин, решающую мыслительную ошибку: был до конца уверен, что вслед за Россией революция полыхнет по всему миру.
И пора сказать, что в гуманитарном нашем деле тоже есть аксиомы, пора их ввести. Например, что Октябрь был катастрофическим для России, потому что он увел ее с исторического пути в историческое стойло на семьдесят с лишним лет, – или в исторический тупик – кому какое слово больше нравится. А тем, кто говорит: “А зато как было тяжело в 90-е годы”, – задаем вопрос: мы мчимся по автобану на машине, вдруг нас останавливают: “Вы куда, собственно? – “Туда-то”. – “Дальше тупик, вы туда не попадете”. – “А как нам туда попасть?” – “А вот здесь проселок, правда, очень плохая дорога, но по ней вы к цели попадете”. Тогда спрашивается: продолжать по автобану или свернуть на проселочную дорогу?
Я провела такую проверку на тему «Что происходит с нашими подростками?» с помощью библиотекарей Брянской области, Пермского края, Кемеровской и Свердловской областей. Исследование заключалось в следующем: я задала детям несколько вопросов – они должны были письменно ответить учителям-словесникам. Почему не историкам? Потому что ни один историк из профессиональной чести не выпустит из своих рук бред, который его дети напишут. А словесники отвечают за Пушкина и Толстого, это другое дело.
Все прекрасно прошло – прекрасно по форме, ужасно по содержанию. Первый вопрос: «Что произошло в октябре 1917 года?» Второй вопрос: «Что вы знаете о Ленине и что вы о нем думаете? Что вы знаете о Сталине и что о нем думаете, что вы знаете о Ельцине и что о нем думаете?»
Ответов четырнадцатилетних людей было штук сто, исключений – одно-два. Если резюмировать, то так: Ленин – “хороший, добрый, заботился о людях, создал СССР”; Сталин – “да, у него были недостатки, некоторые его не любили, другие уважали, несогласных он отсылал в Сибирь, были репрессии, но укрепил СССР, мы при нем выиграли войну, он был генералиссимус, полководец”. Ельцин – через все ответы до одного – “пил, развалил СССР”.
Это все звенья одно цепи. Этот двоечник, губернатор Орловской области, уверенный, что Петербург был в ХVI веке, говорит, что Иван Грозный – великий исторический деятель. Его спросили про Сталина: «Сталин – тоже великий исторический деятель». Теперь ждите в Орле памятник Сталину – это я вам ручаюсь.
Я специально ездила в Орел и даже, пытаясь остановить это безумство, составила брошюру – сама я не медиевист, поэтому брошюра – “Российские историки об Иване Грозном”. Я в этой брошюре цитатами из лучших наших историков показала, что это Сталин все сделал, ему нужно было найти оправдание для террора, и он возвеличил Ивана Грозного. За свой счет напечатала четыреста экземпляров, привезла им, раздавали там, но, видимо, не хватает сегодня чего-то в нашем народе… настоящего заряда, который не позволяет оправдывать злодеев и тиранов.
Историю движет не пассивное большинство, а активное меньшинство. Да встали бы, за руки держась, и не дали бы его ставить, как в 70-е годы – в гораздо худшее время! – студенты–историки, взявшись за руки, не дали снести в Москве палаты XVII века. Я этого не понимаю, честно скажу. Мы же в своей стране!
Вот многие знают, что есть поселок Шелангер в республике Марий Эл? Там поставили памятник Сталину, пятиметровый. В сапогах, с простертой рукой… Что же дальше будет с нашими детьми? Если взрослые поставили – значит, хороший был человек. Вот эта связка у нас остается в силе: жестокость, террор могут быть чем-то оправданы и даже принести победу в войне.
Ну что я мотаюсь по вашим городам – я тоже хочу заниматься своим научным делом, я занимаюсь историей литературы ХХ века, у меня на каждый год с 1917 по 1990 – отдельный файл в компьютере. Я хотела бы сесть наконец и дописать концептуальную историю литературы ХХ века советского времени. А я все время на это отвлекаюсь. Я призываю вас к помощи, чтобы какую-то небольшую часть вы на себя взяли. Потому что со старшими, которые очумели, и считают, что все правильно, ничего уже не сделаешь. Но социологи недооценивают такую вещь: электорат – вещь подвижная: одни умирают, другим исполняется восемнадцать лет. Вот мы с вами должны подумать над обновлением электората, чтобы те, кто войдут, были умнее своих родителей.
Многие считают, что с детьми нельзя говорить о репрессиях – не будут родину любить. А я абсолютно уверена: если в детстве не привить ребенку чувство сострадания, лет до двенадцати-тринадцати, – то все потеряно. Или он сострадает в детстве – животным, невинно погубленным согражданам, – или уже никогда, я за это ручаюсь.
Те люди, которые говорят о том, что история должна воспитывать патриотизм, понимают патриотизм как пассивное чувство: сижу и любуюсь, как на экране, своей историей, как Россия шла победным шагом от Рюрика до Путина, а отклонение было одно – в девяностые годы. Тогда зачем-то отклонились, а так все хорошо было. А я заявляю, что патриотическое чувство не может быть пассивным, оно хорошо только тогда, когда оно активное. Акценты должны быть переставлены: не «смотрите, какая у нас хорошая история», а какие среди прекрасных были ужасные страницы – и от тебя зависит (это мы к школьникам обращаемся), чтобы они не повторились! Только действенный патриотизм, и ничего больше.
Это можно с самого раннего детства пояснять.
Нужно ли подросткам читать лагерные воспоминания? Непременно. Скажу об одном потрясающем писателе, которого никто не знает, три книги которого мы с главой историко-литературного общества “Возвращение” Семеном Виленским издали – Георгии Демидове. Он равен по таланту Шаламову, он такой же колымчанин, как и тот. Шаламов, который мало о ком сказал доброе слово (жесткий был человек), написал в записной книжке: “Никогда не встречал человека умнее и честнее, чем некто Демидов”. Потрясающий писатель.
У Семена Виленского был замысел издавать в серии “Memoria” лучшие образцы прозы и мемуаров о ГУЛАГе. К восьми книгам этой серии я написала – по его настоятельной просьбе – предисловия. Например, один из авторов серии – Ольга Адамова-Слиозберг. Ее книга издается третий раз, и она должна быть в каждой школе. Когда ее читаешь, то настолько понятно становится – любому, мне кажется! – сталинское время…
Она рассказывает про женщину, которая сидит с ней в камере. У нее дома остался двенадцатилетний сын. Он ей пишет письма. Ему плохо с одной теткой, с другой, он мечтает, когда вернется мама. Она пишет, что вот уже срок кончается, еще чуть-чуть потерпи. Наступает 22 июня 1941 года, ее должны освободить в эти дни. И негласный приказ: никого не выпускать, у кого кончился срок, до особого распоряжения. Она пишет об этом сыну. Проходит месяц-полтора, он ей пишет: что ж ты мне ничего не пишешь. Она идет к начальнику, тот говорит: ваше письмо задержано.
Через несколько месяцев приходит письмо от незнакомого человека: вы, видимо, освободились и занялись своей жизнью, а вашего сына я нашел с высокой температурой на каком-то полустанке в Сибири – мальчик поехал маму разыскивать. Он у меня сейчас живет, но что дальше-то?
Проходит еще несколько лет, и она встречает своего сына в лагере уголовников.
Когда я работала в комиссии по помилованию (я была там в последние годы единственной женщиной) и высказывалась за скидывание срока, то мужчины иногда возражали: вы что, у него такой букет! А я говорила (дела были под рукой, лежали на подоконнике): покажите мне первый его приговор. И я всегда видела то, что предполагала: 1945-1947-й годы. Четырнадцати-шестнадцатилетний парень, ясно, что родители там, а он за воровство садится, и дальше пошло, и у него уже пять-шесть посадок.
Патриотизм воспитывать надо на чистой правде, призывая детей к активности, а я уверена, что мы сами душим в детях активность, их природное свойство. Если вы где-нибудь встретите двенадцатилетнего мальчика в пустынном месте, и скажите ему: «Только ты мне можешь помочь, я надеюсь только на тебя!» – то он вам поможет не хуже, а может, и лучше взрослого. Ему надо только быть уверенным, что взрослая женщина его не морочит, и ей правда понадобилась его помощь. Он из кожи вылезет и поможет вам. Мы должны взывать к активному чувству патриотизма: «От тебя зависит судьба страны!»
А они что сейчас слышат в своих семьях? Мы проехали в 2007 году с Андреем Мосиным, «афганцем» – он за рулем, – на машине всю страну от Владивостока до Москвы, побывали в семнадцати городах и поселках. Везде я дарила книги и вела беседу под названием “Современная литературная ситуация” – что читать в этом море книг. И у библиотекарей, и у читателей был большой интерес, но под конец всегда начинался сугубо общественный разговор: мне, москвичке, задавали вопросы.
Семнадцать городов и поселков, минимум две аудитории в каждом по пятьдесят примерно человек. И не было аудитории – поймите! – в которой не встал бы мужчина (а я, извините, антифеминистка, я считаю, что Всевышний знал, что сделал, когда разделил человечество на мужчин и женщин, к тому же жила в детстве в тепличных условиях, окруженная настоящими мужчинами – отцом и двумя старшими братьями, они никого не боялись, поэтому, когда я смотрю на нынешних слабаков, я не могу никак в голову вместить, что это мужчины, я считаю смелость, как и ум – вторичными половыми признаками мужчины) и – по Некрасову – разводя безнадежно руками (как будто один режиссер это ставил), не сказал бы мне: “Так ведь от нас ничего не зависит!”
И когда мы с Андреем доехали до Москвы, я ему говорю: “Ну, знаете теперь, какая самая распространенная фраза в России?” – “Да, – говорит, – я уже все понял”. Я вам клянусь – исключений не было.
В каждой семье сидят взрослые папа с мамой и друг другу говорят: “Ну, ты же знаешь, от нас же ничего не зависит”.
Мое мнение (у кого есть мальчики, дети или внуки, племянники, те со мной, я думаю, согласятся): если в двенадцать лет мальчику внушать, что от него ничего не зависит, он не будет в будущем нужен ни жене, ни состарившейся матери, ни, извините за высокопарность, Родине. Мальчик в двенадцать лет должен быть уверен, что от него зависит всё.
Пусть потом разочаруется. Мальчику надо внушать, что он всё может, от него всё зависит, и Родина его ждёт.
