1. Данко как идеальный герой.
2. Цель Данко.
3. Противопоставление героя и толпы.
В своем творчестве писатели часто обращаются к теме подвига. Героические поступки людей не могут не вызывать восхищения. Подвиг можно рассматривать с этих позиций. Но человеческое сознание устроено таким образом, что любой поступок можно трактовать двояко. И идея подвига в данном случае не исключение. В рассказе М. Горького «Старуха Изергиль» как раз рассматривается подвиг во имя общего счастья. Писатель отвечает на этот очень важный вопрос легендой о Данко, герое, который отдал свое сердце ради других. На первый взгляд, поступок Данко заслуживает уважения и неподдельного восхищения.
Данко безупречен. Он очень выгодно отличается от всех, кто его окружает. Данко не думает о себе, он живет интересами других, хочет изменить жизнь своих соплеменников. Данко олицетворяет революционера, человека, не желающего жить по тем правилам и устоям, которые были созданы задолго до его рождения. Если учитывать особенности эпохи, в которой довелось жить и творить М. Горькому, то становится понятным, почему его так привлекал образ Данко-революционера.
Писатель сознательно идеализирует Данко, делает его безупречным. Герой живет ради того момента, когда он может совершить подвиг во имя общего счастья. Правда, он не задумывается о том, достойны ли этого подвига окружающие? Может быть, их целиком и полностью устраивала та жизнь, которая не менялась очень долгое время? Может быть, любые изменения пугают и огорчают их?
Цель Данко-героя — преобразовать мир. В контексте легенды, рассказанной Горьким, Данко хотел сделать своих соплеменников счастливыми, вывести их из темного мрачного леса, чтобы они жили на светлом солнечном месте. Ради того, чтобы найти путь во мраке, Данко жертвует своим сердцем. Оно освещает путь, и слабые, несчастные соплеменники героя находят дорогу. Герой погибает, и никто не думает о нем жалеть. С одной стороны, Данко по-человечески жаль. Молодой, неравнодушный человек погибает в расцвете лет. С другой стороны, у него не было других перспектив. Данко не устраивала обыденность, жизнь как серое существование казалась ему неприемлемой. Иначе он бы не захотел пуститься в столь рискованное путешествие. Да, без сомнения, он очень много сделал для своих соплеменников. Он вывел их из мрака, показал путь к счастью.
Люди, подобные Данко, живут ради подвига, ради этого короткого мига. Только так они понимают смысл своей жизни. Они не берегут жизнь, напротив, с готовностью расстаются с ней, оставляя на века легенды о себе.
Не случайно соплеменники не слишком-то любили Данко. Они чувствовали в нем опасность. И были правы. Данко же, напротив, не понимал их. Он жил ради будущего, светлого и прекрасного. А окружающие жили сегодняшним днем. И беды настоящего казались им гораздо важнее, чем призрачное счастье будущего.
Нужна ли была жертва Данко окружающим? Может быть, нет. По крайней мере, соплеменники героя так и не осознали, что они в этом нуждаются. Однако можно сказать с уверенностью, что смерть Данко была не напрасной. Он своим поступком показал, что есть люди, для которых общее счастье важнее, чем собственная жизнь.
“Легенда о Данко” повествует нам об огромной любви и самопожертвовании во имя людей. Далеко немногие способны на такие поступки, порой кажется, что таких людей просто не осталось. Такая личность как Данко – редкая в наше время. У героя горячая любовь к окружающим. В условиях которых жило его племя такие качества как смелость и сила – были необходимы для выживания. Этим сильным людям пришлось сменить свое место обитание, что надломило их, сделало слабее и трусливее. Племя ждало спасения, но его не было. “Там были болота и тьма, потому что лес был старый и так густо переплетались его ветки, что сквозь них не выдать было неба, и лучи солнца едва могли пробить себе дорогу до болот сквозь густую листву. Но когда его лучи падали на воду болот, то подымался смрад, и от него люди гибли один за другим”.
Наступило время для решительного шага, так как на племя опустилась глубокая тоска. Возник вопрос, что же делать? Повернуть назад к злы врагам для уничтожения, или попытаться спастись. Выбор стоял тяжелый, и вольные люди выбрали
Свободу любой ценой. Дорога для них назад была закрыта, так как их целью было сберечь свои учения для будущего поколения. Решение было сделано, но не так просто сделать первый шаг: “Страх родился среди них, сковал им крепкие руки, ужас родили женщины плачем над трупами умерших от смрада и над судьбой скованных страхом живых,- и трусливые слова стали слышны в лесу, сначала робкие и тихие, а потом все громче и громче… “
И вот нашелся один герой, который осмелился на первый шаг: “Но тут явился Данко и спас всех один”. Они “посмотрели на него и увидели, что он лучший из всех, потому что в очах его светилось много силы и живого огня”. Он смог зажечь своим огнем других людей. Именно любовь к людям, желание спасти их, а не себя помогли ему вселить надежду в спасение. Он шел впереди и вел за собой народ.
Решимость, вспыхнувшая так быстро в сердца, с такой же скоростью погасла. Люди осмелились идти за Данко, но справляться с трудностями на своем пути они не были готовы. И не желая признавать свою трусость и бессилие, они в злобе и гневе обрушились на Данко. Но не смотря ни на что, юноша нашел в себе силы оставаться сильным и смелым до конца. Именно его безмерная любовь к людям дала Данко свежую силу и энергию. Что показать всю силу и размерность этой любви, автор использовал специальный прием. “Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота”. Увидев это, люди побежали за ним, не замечая опасностей и трудностей на своем пути.
В своем произведении М. Горький показал, какой может быть сила по-настоящему любящего сердца, способная победить темное и непроходимое на пути человека.
Сегодня об Александре Галиче говорят все, и даже федеральные телеканалы. А было время, когда имя Галича было фактически запрещенным, когда он нигде не выступал, нигде не пел, и только между собой советские люди узнавали, а где можно послушать Галича. В те времена его можно было послушать разве что на наших кухнях. Кухнях, которые в чаду, о чем пел и он сам.
"А кто-то постучится, и кого-то в итоге уведут". Боялись хозяева и устроители квартирников, и тем не менее было довольно много людей, которые открывали ему двери и нам, слушателям.
А Галич поднял это восстание. Это было восстание одиночки. Одиночки, который со своей гитарой, своим замечательным голосом, вышел на площадь и не молчал. Он не из тех молчальников, которые потом попадали в палачи. Он не боялся. Он говорил. Он пел.
Все его песни - юмористические, сатирические - грустные. И даже смешная «Прибавочная стоимость», например, грустная. Когда ее слушаешь, то всегда жалеешь этого героя, этого Володьку, который не имел ничего, ни копейки, чтоб даже пропить это свое счастье, что вот он стал таким богатым наследником. И было смешно и грустно.
А потом смешное стало исчезать из песен Галича. И все лучшие его песни несмешные. Это песни навзрыд. Это песни разорванного сердца. Это песни обожженного мозга.
Когда я впервые услышала «Кадиш» в исполнении Галича, не я одна, мы все там рыдали. Уже и не помню, в какой квартире я эту песню впервые услышала. У меня погибли в одесском гетто и бабушка, и братья двоюродные, и тети, а в Бабьем Яру погиб бабушкин брат со всей своей семьей. И все-таки я мало что чувствовала и понимала, мало, мало… Пока я не услышала «Кадиш» в исполнении Галича.
Я хорошо помню, как в Дубне (Галич часто туда приезжал, и я там часто бывала со своей мамой и сыном, мы там жили в одной уютной чудной гостинице) физики-лирики устраивали там ему квартирники, и мы довольно часто там слушали его.
И это были минуты откровения, такого желания - сделать, то, к чему он, собственно, призывал. Не обязывал, нет, ни в коем случае. И не навязывал. Но то, о чем он пел и говорил, - это было обращением к каждому из нас… Потом закрыли этот квартирник, и этот физик, не вспомню точно имени, искренний, светлый человек кончил очень плохо…
В то время мало кто мог что-то делать, а страдание от того, что сделать ничего нельзя, было, конечно, велико…
За время общения с Галичем я заметила, что в его поведении не было такого напыщенного трагизма или фанфаронства. Или чего-то пропагандисткого, мол, чего вы тут сидите, что вы тут молчите, надо выходить на площадь. Сможешь выйти на площадь?! Нет-нет.
Он шутил, говорил, смеясь, и достаточно по серьезным поводам. Я могу вспомнить и рассказать об этом. Потому что это было как-то очень мило. Я была тогда убежденным атеистом, не понимала, зачем нужно креститься. В 1973 году Галич, как известно, крестился. И я его спросила: «Ну хорошо, вы поверили в Бога, уверовали в христианство, ну и хорошо. Но зачем надо было креститься? Зачем надо было получать своего рода партийный билет?»
Он посмотрел на меня, (к сожалению, письмо не передаст интонацию, но я не забуду ее никогда) и сказал: «Аллочка, как вы не понимаете, я актер». Он сказал это весело. Хотя он крестился не потому, что он актер, он хотел, скорее всего, поставить меня на место: «Ну подумайте сами, почему я крестился…»
Он умел шутить, вести красиво застолья, умел видеть женщину и не забыть сказать ей, как она хороша, если она была хороша.
Моей маме он никогда не забывал сказать: «Вы прекрасны, вы - королева». Мама была намного старше его, но всегда краснела и говорила: «Какой он уникальный».
Он был уникален во всем - как ходил, как говорил, как смеялся, как улыбался.
И когда мы в 90-е вышли в конце концов на площади, это было, конечно, по завещанию Галича. Он нам это сказал, и с ним, с его словами мы вышли на площадь.
Я думаю, что это вообще его завещание, что век все время пробует нас, как он говорил, испытывает нас, предлагает нам думать, решать, что нам делать.
Одну из первых песен - «Облака» - я услышала несколько позже, и я всегда, когда ее слышала, вспоминала, как мы с мамой моей в начале 50-х шли по мытищенскому железнодорожному мосту, несли посылку папе, сидящему в лагере особого режима. Как американский агент сидел, будучи скромным инженером. Потом перед ним извинились, больного уже, конечно, выпустили, но свои семь лет он в этих лагерях провел.
Когда я слушала «Облака», я всегда вспоминала этот мост, сгорбленную маму, которой я помогала, несла вместе с ней этот ящик. Однажды ящик развалился, и желтые лимоны попадали куда-то вниз, это были галичевские «коньяку принял 200 грамм»…
Помните Александра Галича, слушайте его, думайте вместе с ним. Он никуда не ушел, потому что все, о чем он пел, он мог бы петь и сейчас, в наших квартирах, на наших кухнях, а может быть, даже и в больших залах.
Сегодня об Александре Галиче говорят все, и даже федеральные телеканалы. А было время, когда имя Галича было фактически запрещенным, когда он нигде не выступал, нигде не пел, и только между собой советские люди узнавали, а где можно послушать Галича. В те времена его можно было послушать разве что на наших кухнях. Кухнях, которые в чаду, о чем пел и он сам.
"А кто-то постучится, и кого-то в итоге уведут". Боялись хозяева и устроители квартирников, и тем не менее было довольно много людей, которые открывали ему двери и нам, слушателям.
И тогда мы вслух слышали свои мысли, слышали свои боли, свое недоумение, свой кошмар, свою растерянность и незнание, как жить, что делать дальше
А Галич поднял это восстание. Это было восстание одиночки. Одиночки, который со своей гитарой, своим замечательным голосом, вышел на площадь и не молчал. Он не из тех молчальников, которые потом попадали в палачи. Он не боялся. Он говорил. Он пел.
Все его песни - юмористические, сатирические - грустные. И даже смешная "Прибавочная стоимость", например, грустная. Когда ее слушаешь, то всегда жалеешь этого героя, этого Володьку, который не имел ничего, ни копейки, чтоб даже пропить это свое счастье, что вот он стал таким богатым наследником. И было смешно и грустно.
А потом смешное стало исчезать из песен Галича. И все лучшие его песни несмешные. Это песни навзрыд. Это песни разорванного сердца. Это песни обожженного мозга.
Когда я впервые услышала "Кадиш" в исполнении Галича, не я одна, мы все там рыдали. Уже и не помню, в какой квартире я эту песню впервые услышала. У меня погибли в одесском гетто и бабушка, и братья двоюродные, и тети, а в Бабьем Яру погиб бабушкин брат со всей своей семьей. И все-таки я мало что чувствовала и понимала, мало, мало… Пока я не услышала "Кадиш" в исполнении Галича.
Я хорошо помню, как в Дубне (Галич часто туда приезжал, и я там часто бывала со своей мамой и сыном, мы там жили в одной уютной чудной гостинице) физики-лирики устраивали там ему квартирники, и мы довольно часто там слушали его.
И это были минуты откровения, такого желания - сделать, то, к чему он, собственно, призывал. Не обязывал, нет, ни в коем случае. И не навязывал. Но то, о чем он пел и говорил, - это было обращением к каждому из нас… Потом закрыли этот квартирник, и этот физик, не вспомню точно имени, искренний, светлый человек кончил очень плохо…
В то время мало кто мог что-то делать, а страдание от того, что сделать ничего нельзя, было, конечно, велико…
За время общения с Галичем я заметила, что в его поведении не было такого напыщенного трагизма или фанфаронства. Или чего-то пропагандисткого, мол, чего вы тут сидите, что вы тут молчите, надо выходить на площадь. Сможешь выйти на площадь?! Нет-нет.
Он шутил, говорил, смеясь, и достаточно по серьезным поводам. Я могу вспомнить и рассказать об этом. Потому что это было как-то очень мило. Я была тогда убежденным атеистом, не понимала, зачем нужно креститься. В 1973 году Галич, как известно, крестился. И я его спросила: "Ну хорошо, вы поверили в Бога, уверовали в христианство, ну и хорошо. Но зачем надо было креститься? Зачем надо было получать своего рода партийный билет?"
Он посмотрел на меня, (к сожалению, письмо не передаст интонацию, но я не забуду ее никогда) и сказал: "Аллочка, как вы не понимаете, я актер". Он сказал это весело. Хотя он крестился не потому, что он актер, он хотел, скорее всего, поставить меня на место: "Ну подумайте сами, почему я крестился..."
Он умел шутить, вести красиво застолья, умел видеть женщину и не забыть сказать ей, как она хороша, если она была хороша.
Моей маме он никогда не забывал сказать: "Вы прекрасны, вы - королева". Мама была намного старше его, но всегда краснела и говорила: "Какой он уникальный".
Он был уникален во всем - как ходил, как говорил, как смеялся, как улыбался.
Когда я слушала "Облака", я всегда вспоминала этот мост, сгорбленную маму, которой я помогала, несла вместе с ней этот ящик. Однажды ящик развалился, и желтые лимоны попадали куда-то вниз, это были галичевские "коньяку принял 200 грамм"…
Помните Александра Галича, слушайте его, думайте вместе с ним. Он никуда не ушел, потому что все, о чем он пел, он мог бы петь и сейчас, в наших квартирах, на наших кухнях, а может быть, даже и в больших залах.
Однако влияние фольклора не сводится только к заимствованию Горьким отдельных сюжетов народного творчества. Художественные образы, мысли и чувства, выраженные в этих произведениях, близки фольклору, поэтому рассказы и воспринимаются как легенды, даже сказки, потому что отображают идеалы народа, его мечту о прекрасном.
«Старуха Изергиль» - настоящий рассказ, куда автор включает реалистические подробности непосредственно в сам пейзаж, точно указывает место встречи со старухой, даже уточняя, что в Бессарабии делает сам рассказчик. Реалистически дан и настоящий облик старухи Изергиль, у которой «сухой голос» и «дрожащая рука с кривыми пальцами», «сморщенный нос, загнутый словно клюв совы» и «сухие, потрескавшиеся губы».
Героиня рассказывает свои легенды вполне в реальной обстановке, и это как бы сближает их с жизнью, подчеркивая тесную связь между героической романтикой и настоящей жизнью. Трехчастная композиция рассказа помогает воплотить автору идеал и антиидеал.
Антиидеал выражен в легенде о Ларре, сыне орла, который символизирует доведенный до крайности индивидуализм, себялюбие. Легенда о Данко, наоборот, воплощает идеал, выражающий наивысшую степень любви к людям - самопожертвование. События легенд разворачиваются в глубокой древности, как будто во время, предшествующее началу истории, в эпоху первотворений. Поэтому в реальности имеются следы, напрямую связанные с той эпохой: тень Ларры, которую видит только старуха Изергиль, голубые огоньки, оставшиеся от сердца Данко.
В отличие от Ларры, воплотившего античеловеческую сущность (недаром же он сын орла!), Данко демонстрирует неиссякаемую любовь к людям. Даже в момент, когда они «были как звери», «как волки», которые окружили его, «чтобы легче им было схватить и убить Данко». Им же владело только одно желание - побороть жестокость людей, вытеснить из их сознания мрак, страх перед темным лесом со смердящими болотами.
Сердце Данко вспыхнуло и сгорело, чтобы рассеять тьму не столько лесную, сколько душевную. Именно поэтому образ Данко раскрывается у Горького с помощью изображения огня, горящего сердца, солнечного блеска: «В его очах засверкали лучи того могучего огня.... Сердце его пылало так ярко, как солнце и ярче солнца...»
Эти образы солнца и огня призваны подчеркнуть героическую устремленность юноши, придавая всему произведению эмоциональную напряженность. Его любовь к людям горячее желание бескорыстно служить им, его высокие устремления сливаются с его красотой, силой и молодостью. Недаром старуха Изергиль утверждала, что «красивые - всегда смелы». Поэтому вся легенда о Данко, о его сердце, горящем великой любовью к людям, воспринимается и рассказчиком, и читателями как смелый призыв к героическим подвигам.
Сам красавец-юноша - подлинный герой, смело идущий к высокой, благородной цели, жертвующий собой ради счастья людей. Только вот спасенные им люди даже не обратили внимания на «гордое сердце», упавшее возле них, а один осторожный человек, заметив его, наступил ногой на догоравшее сердце Данко, словно чего-то опасаясь.
Чего опасался этот человек, осталось загадкой самого писателя, но в разное время разные литературоведы давали свою трактовку этого поступка. Образ же самого Данко долгое время ассоциировался с вожатыми, педагогами и остальными людьми, посвятившими себя работе с детьми. Чтобы повести за собой, нужно обладать по-настоящему горящим сердцем, пусть и в метафорическом смысле.
Дети всегда чувствуют фальшь и вряд ли загорятся такой идеей, которую сам педагог не принимает или не разделяет. Не случайно каждый второй вожатский отряд в детском лагере или в школе назывался «Данко», доказывая право выводить детей из тьмы невежества и безразличия.
Идеал гуманиста, воплощенный в образе смелого юноши, не вызывает у читателя чувства жалости, так как его поступок - это подвиг. Поступок Данко может вызвать только гордость, восхищение, восторг, преклонение, уважение - словом, такие чувства, которые переполняют сердце каждого читателя, представившего себе юношу с пламенеющим взором, который держит в руке искрящееся любовью сердце, этот факел беззаветной любви к людям.
