Детство и юность писателя прошли в местах солнечных, почти курортных. Леонид Васильевич Соловьев родился 19 августа 1906 года в городе Триполи в Палестине (ныне именуемой Ливан). Его родители - Василий Андреевич и Анна Алексеевна - были там, как говорится, в долгосрочной командировке, преподавали в русскоязычной школе для арабов. В Палестине они познакомились, там и поженились. А попали они за рубеж вот как. Василий и Анна получили свое образование на государственные деньги и в Палестине работали "по распределению". Ко времени рождения Леонида, его отец был коллежским советником, помощником инспектора Северо-Сирийских школ Императорского Православного Палестинского общества. В 1909 году семья вернулась в Россию. На Родине Соловьев-старший работал в разных местах. Так до 1918 года они жили в Бугуруслане и на станции Похвистнево Самаро-Златоустовской железной дороги, а с 1921 года в Коканде. В Узбекистане Леонид окончил школу и поступил в механический техникум (но не закончил его). Некоторое время преподавал в ФЗУ маслобойной промышленности. Написанная в 1960-61 годах автобиографичная "Книга Юности" Соловьева как раз про те места...
Писать и печататься в газетах Леонид начал еще в Коканде. Писал в том числе для ташкентской "Правды Востока". В 1927 году его рассказ "На Сырдарьинском берегу" вышел в московском журнале "Мир приключений". А в 1930 году Леонид приехал в Москву и поступил на литературно-сценарный факультет ВГИКа (Института кинематографии). Всего за два года, к июню 1932, он окончил институтский курс, об этом есть соответствующая запись в архиве института.
Соловьев стал писать рассказы и повести о современности, о новостройках, о трудовых людях, о Средней Азии. В 1935 1936 годах о молодом писателе заговорили, о нем, например, вышли статьи в журналах "Красная новь", "Литературная учеба". Вот цитата из "Красной нови", А. Лежнев, "Об Л.Соловьеве": "Рассказы Соловьева нарощены вокруг одной неосложненной идеи, как мякоть вишни вокруг косточки", "...рассказы его сохраняют промежуточную форму между бытовым фельетоном и рассказом".
В возрасте 33-х лет, Леонид Васильевич Соловьев написал ""Повесть о Ходже Насреддине: Возмутитель спокойствия" и стал знаменитым писателем. Одновременно произошло и официальное признание. Например в журнале "Литературная учеба" за февраль 1941 года, рубрику "Писатели о своей работе" целиком отвели Соловьеву. Он рассказывал о последней своей книге, о "Повести о Ходже Насреддине".
Во время Великой Отечественной войны Соловьев был военным корреспондентом газеты "Красный флот". В это время он написал в частности "Иван Никулин русский матрос" и "Севастопольский камень". И еще Соловьев работал "по специальности" - по его сценариям ставили фильмы.
После войны, в сентябре 1946 года Соловьева репрессировали. Десять месяцев он пробыл в предварительном заключении и был вынужден признать липовое обвинение "замысел террористического акта против главы государства". Писателя отправили в лагерь Дубравлаг: Мордовская АССР, станция Потьма, почтовое отделение Явас, почтовый ящик ЛК 241/1З. По воспоминаниям заключенного А.В.Усикова, Соловьева отобрали было в состав этапа на Колыму, но он написал начальнику лагеря генералу Сергеенко, что, если его оставят здесь, он возьмется за вторую книгу о Ходже Насреддине. И генерал приказал Соловьева оставить.
"Очарованный принц" был написан в лагере. Бумагу присылали родители (они жили тогда в Ставрополе) и сестры. Соловьев работал ночным сторожем в цехе, где сушили древесину, потом - ночным банщиком. Такие ночные должности давали Соловьеву возможность сосредоточиться на книге. И конце 1950 года "Очарованный принц" был закончен и послан начальству. О судьбе рукописи долго не было слышно и автор конечно беспокоился. В середине 1953 его перевели в Омск. И наконец июне 1954 года признали невиновным и выпустили на свободу.
Вот как описывает первые дни Соловьева в Москве писатель Ю.К.Олеша ("Центральный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ)): "1З июля, Встретил вернувшегося из ссылки Леонида Соловьева. Высокий, старый, (...) Прилично одет. Это, говорит, купил ему человек, который ему обязан. Поехал в универмаг и купил. О жизни "там" говорит, что ему не было плохо не потому, что он был поставлен в какие-нибудь особые условия, а потому, что внутри, как он говорит, он не был в ссылке. Я принял это как возмездие за преступление, которое я совершил против одной женщины моей первой, и, как он выразился, настоящей жены. Но теперь я верю, я что-то получу..."".
Первую жену Леонида звали Елизавета Беляева. Они поженились еще в юности, в Канибадаме, и скоро развелись. Потом он женился в Москве на Тамаре Седых. По свидетельствам знакомых, брак был негладким, а после освобождения из лагеря, Тамара и вовсе не захотела видеть Леонида и даже все его письма вернула нераспечатанными. Детей у Леонида не было ни от первой, ни от второй жены.
Из Москвы Леонид Васильевич отправился в Ленинград, к сестре Зине (старшая сестра, Катя, жила до конца своих дней в Средней Азии, в Намангане). В Ленинграде же, в апреле 1955 года, Соловьев женился на Марии Кудымовской, учительнице русского языка. Жили они на Харьковской улице, дом 2, квартира 16.
На первых порах писательской жизни в Ленинграде Соловьева поддержал фронтовой поэт Михаил Дудин, и конечно другие доброжелательные люди. А от ленинградской литературной среды Леонид Васильевич держался несколько отстраненно.
Жизнь наладилась. Был издан "Очарованный принц" (в одной книге с "Возмутителем спокойствия", Лениздат). Успех книги был огромный. Соловьев снова стал работать для кино. Написал "Книгу юности".
Сестра Катя Соловьева вспоминала: "По своей природе Леонид был фантазером и мечтателем, и таким остался на всю жизнь. ... Он зачастую видел людей не такими, какими они были, а какими он хотел чтобы они были." (использованы слова и факты из статьи Е.Калмановского)
Леонид Васильевич Соловьев. Фотография из книги 1964 года.
Леонид Васильевич Соловьёв (1906-1962) - писатель, сценарист, известный как автор дилогии о Ходже Насреддине.
Родился 6 (19) августа 1906 в городе Триполи на территории Османмкой империи в семье помощника инспектора северо-сирийских школ Императорского Православного Палестинского общества. В 1909 году семья вернулась в Россию, родители преподавали в школах Самарской губернии. В детстве Леонид очень любил читать, любимыми его авторами были Джек Лондон и Редьярд Киплинг.
В 1921 году семья, спасаясь от голода в Поволжье, переселилась в Коканд. В 1922 году юноша закончил школу, проучился два курса механического техникума, некоторое время работал железнодорожным ремонтником, много ездил по Туркестану, собирал и глубоко изучал среднеазиатский фольклор. В Канибадаме женился на Елизавете Беляевой, но вскоре их брак распался. В 1923 году Леонид Соловьёв начал печататься в газете «Туркестанская правда» (с 1924 года - «Правда Востока»). До 1930 года работал специальным корреспондентом этой газеты.
В 1927 году рассказ Соловьёва «На Сыр-Дарьинском берегу» получил вторую премию журнала «Мир приключений» (перед этим рассказ отвергли в Ташкенте). Поверив в свой литературный талант, Соловьёв приехал в Москву (1930 год) и поступил на литературно-сценарный факультет Института кинематографии, который закончил в 1932 году. В Москве он женился во второй раз - на Тамаре Седых, брак также оказался неудачным и распался после ареста Соловьёва. Детей от обеих жён у писателя не было. В годы учёбы опубликовал несколько рассказов, в основном в журналах.
В 1930 году Л. В. Соловьёв осуществил озорную мистификацию - представил в издательство собственноручно написанные песни о В. И. Ленине, которые выдал за переводы узбекских, таджикских и киргизских народных песен и сказаний. Все они вошли в сборник «Ленин и творчество народов Востока» (1930 год). Об этой истории рассказывал в своих воспоминаниях и В. С. Виткович. Дополнительный комизм этой затее придавали результаты спешно организованной экспедиции Ташкентского Института языка и литературы, которая в 1933 году подтвердила фольклорный источник песен и даже представила их «оригиналы» на узбекском и таджикском.
B 1932 году вышла в свет первая книга Л. В. Соловьёва - повесть «Кочевье» - о жизни кочевников в годы революции, а два года спустя - сборник повестей и рассказов «Поход „Победителя“». В 1935 году по сценарию Л. В. Соловьёва был снят фильм «Конец полустанка» (Межрабпомфильм).
В 1940 году Л. В. Соловьёв опубликовал роман «Возмутитель спокойствия», первую книгу наиболее значительного своего произведения - «Повести о Ходже Насреддине». Книга, вышедшая в канун войны в «Роман-газете», сразу получила необыкновенную популярность за незаурядное литературное мастерство, умное, доброе и жизнерадостное остроумие. Её экранизация («Насреддин в Бухаре») состоялась в военном 1943 году, когда фильмы снимались в основном на боевую или патриотическую тематику. Книга многократно переиздавалась, причём одно переиздание произошло даже после ареста автора по политической статье (1946). Переведена и опубликована на французском, голландском, датском, иврите и других языках.
Во время Великой Отечественной войны Соловьёв был военным корреспондентом газеты «Красный флот» на Чёрном море. Фронтовые рассказы и очерки писателя вошли в сборники «Большой экзамен» (1943) и «Севастопольский камень» (1944). По повести «Иван Никулин - русский матрос» (1943) им был создан киносценарий одноимённого кинофильма (1944). Награжден орденом Отечественной войны I степени (5 ноября 1943 года) и медалью «За оборону Севастополя».
В сентябре 1946 года Соловьёва арестовали по обвинению в «подготовке террористического акта» и десять месяцев держали в предварительном заключении. В качестве основания для ареста следствие предъявило показания ранее арестованной в 1944 году «антисоветской группы писателей» - С. А. Бондарина, Л. Н. Улина и А. Г. Гехта, которые признали наличие у знакомого им Л. В. Соловьёва «террористических настроений» против Сталина. В деле содержатся примеры антисоветских высказываний писателя: колхозы себя не оправдали, литература деградирует, произошёл застой творческой мысли.
Приговор Особого совещания МВД от 9 июня 1947 года гласил: «За антисоветскую агитацию и террористические высказывания заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет ». Позднее Юрий Нагибин вспоминал об этом времени: «Огромный, добрый, наивный, вечно воодушевлённый Леонид Соловьёв угодил в лагерь...».
Отправили писателя в Дубровлаг (Мордовия), где в виде исключения ему разрешили в свободное от работы время заниматься литературным творчеством. Родителям и сестре Зинаиде он писал в мае 1948 года, что присылать ему ничего не надо, кроме бумаги: «Я должен быть дервишем - ничего лишнего… Вот куда, оказывается, надо мне спасаться, чтобы хорошо работать - в лагерь!.. Никаких соблазнов, и жизнь, располагающая к мудрости. Сам иногда улыбаюсь этому ». Повесть «Очарованный принц», вторая часть «Повести о Ходже Насреддине», была написана в лагере, на основе сценария к фильму «Похождения Насреддина», и закончена к концу 1950 года. «Очарованный принц» сильно отличается от первой книги, он написан в ином - философском, сдержанно-грустном стиле.
После смерти Сталина (1953 год) родственники через влиятельного писателя и депутата А. А. Фадеева ходатайствовали о смягчении участи Соловьёва. Вышел он на свободу по амнистии в июне 1954 года, проведя в лагерях восемь лет. Юрий Олеша в своём дневнике вспоминал о встрече с Соловьёвым:
Встретил вернувшегося из ссылки Леонида Соловьёва («Возмутитель спокойствия»). Высокий, старый, потерял зубы. Узнал меня сразу, безоговорочно. Прилично одет. Это, говорит, купил ему человек, который ему обязан. Повёл в универмаг и купил. О жизни там говорит, что ему не было плохо - не потому, что он был поставлен в какие-нибудь особые условия, а потому, что внутри, как он говорит, он не был в ссылке. «Я принял это как возмездие за преступление, которое я совершил против одной женщины» - моей первой, как он выразился, «настоящей», жены. «Теперь я верю, я что-то получу».
«Преступление против женщины», о котором говорил Соловьёв, он сам затронул в своих показаниях на следствии 1946 года: «Я разошёлся с женой из-за своего пьянства и измен, и остался один. Я очень любил жену, и разрыв с ней был для меня катастрофой».
Поселился он в Ленинграде. В 1955 году Соловьёв в третий раз женился, его супругой стала ленинградская учительница Мария Кудымовская. Друзья помогли ему опубликовать в «Лениздате» всю дилогию «Повесть о Ходже Насреддине» (обе книги, 1956 год). Книга имела огромный успех. На «Ленфильме» писатель подрабатывал написанием и доработкой сценариев.
Место, занимаемое Соловьёвым в русской литературе, он обеспечил себе, написав книгу о полулегендарном народном мудреце, жившем в XIII столетии; основу этой книги и составляют около 300 забавных происшествий из жизни Ходжи Насреддина, дошедших до нашего времени. Образ Насреддина в книге Соловьёва сохранил традиционную смесь плутовства и благородства, направленного на защиту угнетённых, мудрости и любви к приключениям; причём во второй части книги сильно ослаблена фантастически-развлекательная сторона. В свободно обработанных автором эпизодах из жизни Насреддина сохранён стиль, присущий восточной литературе с её образностью и эффектной выразительностью.
Продолжая работать в области кинематографии, Соловьёв написал, в частности, сценарий кинофильма «Шинель» (1959) по одноименной повести Н. В. Гоголя. В 1961 году впервые появились в печати части нового произведения Л. В. Соловьёва «Книга юности» (отдельным изданием вышли посмертно, в 1963 году, под названием «Из „Книги юности“»).
Писатель скончался 9 апреля 1962 года в Ленинграде. Похоронен на Красненьком кладбище, дорожка «Нарвская».
К столетнему юбилею писателя (2006 год) был снят документальный фильм «Возмутитель спокойствия. Леонид Соловьёв» (сценарист Б. Т. Добродеев, режиссёр И. И. Твердовский).
Сочинения Леонида Васильевича Соловьева все изданы. Даже есть одно лишнее, о нем позже. Основные его книги хорошо известны. Не раз публиковалась и краткая биография. Она точна. Правда, требует важных дополнений, которые будут здесь внесены.
И все-таки писатель этот во многом оставался неузнанным, необъясненным.
С годами вслед за Леонидом Васильевичем ушли свидетели его жизни. Тем временем, как известно, изменился сам склад общего нашего существования. Можно рассказывать все, не таясь.
Исходя из скудных документов, попытаюсь теперь подвести читателя ближе к подлинному образу автора «Повести о Ходже Насреддине».
История жизни
Так вышло, что наш герой не попал в знакомые нам воспоминания современников. Есть лишь сохраненные в архивах краткие записки матери, сестер, жены да еще набросок в бумагах Юрия Карловича Олеши.
Даже нормального, солидного фотопортрета не найти. Встречаются только немногие мелкие домашние фотографии. Случайные, любительские. Одну из них вы видели перед титульным листом этой книги. Она воспроизводится впервые.
Биография Соловьева полна резких поворотов, сильных потрясений, отнюдь не всегда совпадающих с общеисторическими.
Родился он 19 августа 1906 года далеко от земли своих отцов, в Триполи (нынешний Ливан).
Дело в том, что родители его получили образование в России за казенный счет. Стало быть, богаты не были. Им следовало отработать определенный срок там, куда их пошлют. Послали их в Палестину. Каждого по отдельности. Там они встретились и поженились. Русское Палестинское общество ставило перед собой миссионерские цели. В частности, открыло для арабов школы на русском языке. В одной из таких школ преподавали Василий Андреевич и Анна Алексеевна. В год рождения сына отец - коллежский советник, помощник инспектора Северо-Сирийских школ Императорского Православного Палестинского общества (так оно полностью именовалось).
Отслужив положенный срок в дальнем краю, Соловьевы в 1909 году возвратились в Россию. Соответственно служебным перемещениям отца до 1918 года место их пребывания - Бугуруслан, потом неподалеку - станция Похвистнево Самаро-Златоустовской железной дороги. С 1921 года - Узбекистан, город Коканд. Там Леонид учился в школе и механическом техникуме, не закончив его. Там начал работать. Одно время преподавал разные предметы в школе ФЗУ маслобойной промышленности.
Для краткости просто перечисляю места и занятия. Но любому читателю с воображением ясно, как все это отлагалось в душе нашего героя.
Он начал писать. Стал печататься в газетах. Поднялся до «Правды Востока», выходившей в Ташкенте. Отличился на конкурсе, который объявил московский журнал «Мир приключений». Рассказ «На Сыр-Дарьинском берегу» появился в этом журнале в 1927 году.
1930 год. Леонид отважно уезжает в Москву. Поступает на литературно-сценарный факультет Института кинематографии (ВГИК). Окончил его в июне 1932 года. Даты, встречающиеся в жизнеописании Соловьева, порой удивительны. Но я сам видел в архиве документ об окончании института. Да, учился с тридцатого по тридцать второй!
Его первые рассказы и повести о сегодняшней жизни, новостройках, повседневном труде людей, о Средней Азии не прошли незамеченными.
В 1935-1936 годах специальные статьи посвятили Соловьеву журналы «Красная новь», «Литературная учеба».
Положим, в «Красной нови» А. Лежнев признавал: «Рассказы его наращены каждый раз вокруг одной неосложненной идеи, как мякоть вишни вокруг косточки», «…рассказы его сохраняют промежуточную форму между бытовым фельетоном и рассказом» и так далее. Все же статья называлась «Об Л. Соловьеве», и это значило, что его признали, ввели в ряд.
После выхода в свет «Возмутителя спокойствия» Леонид Васильевич стал вовсе знаменит. В февральском номере «Литературной учебы» за 1941 год вслед за приветствиями Клименту Ефремовичу Ворошилову к его шестидесятилетию шла рубрика «Писатели о своей работе». Ее отвели на сей раз Соловьеву. Он рассказывал о последней своей книге. Словом, подвигался вперед по видимости твердо и неуклонно.
Началась война. Соловьев - военный корреспондент газеты «Красный флот». Пишет своего рода современные прозаические былины: «Иван Никулин - русский матрос», «Севастопольский камень». По его сценариям один за другим ставятся фильмы.
Пока бремя страстей, внутренние тревоги скрыты от нас. Следим за внешним ходом событий в его биографии.
Вдруг ее страшно тряхнуло.
В сентябре 1946 года Соловьева арестовали. То ли он кому-то сильно насолил, то ли имелся донос, то ли одно повлекло за собой другое. Десять месяцев провел в предварительном заключении. В конце концов признал свою вину - понятно, вымышленную: замысел террористического акта против главы государства. Что-то он сказал нелестное про Сталина. Сказал, видно, друзьям, но ошибся в них.
Соловьева не расстреляли. Ведь замысел - еще не действие. Отправили в лагерь Дубравлаг. Его адрес был такой: Мордовская АССР, станция Потьма, почтовое отделение Явас, почтовый ящик ЛК 241/13
. По воспоминаниям солагерника Александра Владимировича Усикова, Соловьева отобрали было в состав этапа на Колыму. Он написал начальнику лагеря генералу Сергеенко, что, если его оставят здесь, он возьмется за вторую книгу о Ходже Насреддине. Генерал приказал Соловьева оставить.
«Очарованный принц» действительно был написан в лагере. Сохранились тетради-рукописи. Бумаги, естественно, не давали. Ее присылали родные. Родители жили тогда в Ставрополе, сестры - по разным другим городам.
Соловьеву удалось стать ночным сторожем в цехе, где сушили древесину. Потом он стал ночным банщиком, то есть вроде сторожа при бане. Видимо, новых заключенных привозили ночами тоже, им следовало соблюдать санитарные нормы. Изредка доставляли московских знакомых. Эти встречи были большими событиями в однообразной жизни. Одинокие ночные должности давали Соловьеву возможность сосредоточиться на своих литературных занятиях.
Работа над книгой затянулась. Все-таки к концу 1950 года «Очарованный принц» был написан и послан начальству. Рукопись не возвращалась несколько лет. Соловьев тревожился. Но кто-то сберег «Очарованного принца» - случайно или отдавая себе отчет в совершаемом.
По неясным для биографа мотивам, видимо, в середине 1953 года тюремно-лагерная жизнь Соловьева продолжалась уже в Омске. Надо полагать, именно оттуда он вышел на свободу в июне 1954 года. Пошли пересмотры всех дел. Среди прочих стало ясно, что обвинение Соловьева дутое.
Приходилось начинать жизнь сначала.
Впервые Леонид Васильевич женился очень рано, еще в Средней Азии, в Канибадаме, на Елизавете Петровне Беляевой. Но пути их скоро разошлись.
Московскую семью составляла Тамара Александровна Седых. По беглым свидетельствам очевидцев, союз их был негладким, точнее, мучительным. По приезде Соловьева из лагеря Седых не приняла его снова в дом. Все письма возвращала нераспечатанными.
Детей у Соловьева не было.
В первые дни после лагеря его и встретил в Москве Ю. К. Олеша. Центральный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ) хранит запись об этой встрече: «13 июля. Встретил вернувшегося из ссылки Леонида Соловьева («Возмутитель спокойствия»). Высокий, старый, потерял зубы. (…) Прилично одет. Это, говорит, купил ему человек, который ему обязан. Поехал в универмаг и купил. О жизни там говорит, что ему не было плохо - не потому, что он был поставлен в какие-нибудь особые условия, а потому, что внутри, как он говорит, он не был в ссылке. «Я принял это как возмездие за преступление, которое я совершил против одной женщины - моей первой», как он выразился, «настоящей жены. Теперь я верю, я что-то получу»
.
Растерянному, смятому, с горькими упреками себе, без денег куда было деваться?
Пораздумав, Леонид Васильевич впервые в жизни отправился в Ленинград, к сестре Зинаиде (старшая, Екатерина, жила до конца своих дней в Средней Азии, в Намангане). У Зины было тесно. Уживались с трудом.
В апреле 1955 года Соловьев женился на Марии Марковне Кудымовской, учительнице русского языка, по возрасту, скорей всего, его ровеснице. Жили они на Харьковской улице, дом 2, квартира 16. Там в последние месяцы его жизни познакомился с Леонидом Васильевичем и я, неожиданно узнав, что автор «Повести о Ходже Насреддине» живет в Ленинграде.
Все как будто налаживалось. Лениздат был первым, кто выпустил в свет «Очарованного принца», предварив его «Возмутителем спокойствия». Книга имела огромный успех. Соловьев снова стал работать для кино. Начал «Книгу юности». Но здоровье разрушалось. У него была сильнейшая гипертония. Я застал Леонида Васильевича ходящим, однако половина тела была парализована.
9 апреля 1962 года он умер, не дожив до пятидесяти шести.
На первых порах в Ленинграде Соловьева сразу поддержал Михаил Александрович Дудин. Встретились и еще доброжелательные люди. Но в ленинградскую литературную жизнь Леонид Васильевич так по-настоящему и не вошел. Держался отдельно - скорей всего, из-за нездоровья и душевного непокоя. Когда Мария Марковна собрала у себя литераторов отметить какую-то дату, связанную с Соловьевым, нас оказалось трое да еще один, Леонида Васильевича не знавший.
Похоронили его на Красненьком кладбище в Автове.
Так завершилась история жизни, впервые поведанная здесь с соблюдением всех ее перекатов.
Пережитое и сочиненное
Сложный, видно, был это человек, да еще какой сложный! В своих сочинениях не склонялся к исповеди. Скорей даже можно сказать, что он прятал задушевное, им самим пережитое. Или - в главной книге - претворил в совершенно другую жизнь, по наружности круто отделенную от своей.
Но, разумеется, в лучшем из написанного подспудная тесная связь между сочинителем и сочиненным оставалась. Как же иначе?!
Соловьева можно считать на удивление неровным писателем. Если говорить всерьез, немало у него повестей и рассказов, которые не перешли срок своего появления. Уверенным мастером слова он так и не стал. Напротив, как будто вечно начинал все сначала. Вдоль дороги его без устали поджидали ухабы и ямы. Уже после «Очарованного принца» написал рассказ «Одна любовь» (1957), до странности неумелый и одновременно явно литературный, рассчитанный, нарочный.
Лицо Леонида Васильевича вряд ли когда-нибудь было совсем открытым, легко читаемым. Скорей, в этом мужицком, деревенском лице был оттенок (не подчеркнутый) «себе на уме», «рот на запоре»- впрочем, до поры: пока не взорвется и запор не слетит. В лице имелась одна странность: как вспоминает его знакомый, «в одном глазу к его зрачку будто кто-то прилепил снизу еще ползрачка. И когда глаза загорались весельем, эта половина вся светилась, озаряя лицо».
Я такого озарения не застал. Мне кажется, Леонид Васильевич и в начале, и в середине жизни, тем более в конце, жил томясь и сомневаясь. Не сплошь, конечно. Рассказ «Одна любовь» заканчивается словами участника представленных там событий: «Это не всякому под силу - свои утраты в жизни претворить в свою доблесть…»
Леонид Васильевич видел, чувствовал многие свои утраты; в доблести же, вероятно, не был уверен. Однако это только предположение, поскольку ни в печати, ни в архивах никаких откровенных признаний не имеется. Ничего похожего на дневник. Никаких итогов своей жизни.
Как же так!-можете сказать вы.- А «Книга юности»?
По свидетельству современников, написана только половина задуманного. Но и по имеющейся половине ясно, что Соловьев опять не хотел исповеди. Он плотно перемешал внешние обстоятельства собственной жизни и разное другое - увиденное, а то и выдуманное. Иногда заслонялся выдумкой в самом обиходном смысле слова. Например, мне, читателю, решительно не верится в некоторые обороты сюжета с Катей Смолиной или любимой Таней из «Канибадама».
В ряде случаев автор, явно осторожничал, не давал себе свободы. Трудно не почувствовать его восхищений Катей Смолиной, силой, независимостью ее натуры. Однако это чувство сокрыто, присыпано литературностями.
Соловьеву понравилось определение «промежуточный человек»
. Но, называя так одну из глав «Книги юности», он не вывел человека такого именно типа, а ушел в приключения.
Все же, что ни говори, читать и перечитывать главы из «Книги юности» интересно. Пусть не автобиография это, а своего рода предисловие к жизни и творчеству, предисловие к самому себе, составленное в конце пути, когда многое стало на свои места и определилось.
Даны исторические картины, выразительные свидетельства строя, духа прошлых лет. Надо всем царит чувство жаркой увлекательности жизни, не утраченное несмотря на болезни и другие тяготы. По временам мелькают мысли, напоминающие о том, что у книги общий автор с «Повестью о Ходже Насреддине». Особенно выделяю для себя приписанные Барышникову рассуждения о мужском и женском начале («Промежуточный человек»). Всякий раз поражаюсь этому тексту.
Сестра Екатерина Васильевна вспоминала: «По натуре Леонид был фантазером и мечтателем и таким оставался всю жизнь»; «…он зачастую видел людей не такими, какими они были, а какими они ему представлялись. Поэтому часто ошибался».
В «Неудачном побеге» из «Книги юности» встречаем удивительное признание: «Не знаю, чего больше было в моем рассказе - лживости или прирожденной склонности к сочинительству, впрочем, это почти одно и то же».
Выдумка иной раз заводила Леонида Васильевича далеко. В 1930 году был издан составленный им сборник «Ленин и творчество народов Востока». На самом-то деле все вошедшие туда произведения сочинил сам Соловьев, создав таким образом фольклорно-литературную мистификацию.
«Повесть о Ходже Насреддине» он посвятил памяти своего друга Мумина Адилова. Тут же кратко поведал героическую его судьбу. Дмитрий Миронович Молдавский в своей книге «Товарищ Смех» рассказал о тщетных поисках на узбекской земле хоть каких-либо сведений о Мумине Адилове, каких-либо знаков, что он действительно был. Похоже, Соловьев придумал и Адилова - ради того, чтобы наглядно увязать свое обращение к Ходже Насреддину с более или менее близкой и почитаемой современностью.
Как я уже намекнул, литературная мистификация оказалась и данью памяти писателя. В 1966 году ленинградский Детгиз издал небольшую книжечку Соловьева «Сахбо. Записки моего приятеля». В ЦГАЛИ хранится письмо к Зинаиде Васильевне Соловьевой от одной из родственниц Кудымовской. Эта родственница, увидев среди рукописей Леонида Васильевича две с немногим страницы рассказа, дописала его сама. На самом деле «Сахбо» Соловьеву не принадлежит.
Вернемся же к Соловьеву подлинному.
В «Канибадаме» из «Книги юности» приведены стихи, сочиненные якобы «давным-давно». Тут тоже небольшой обман. Соловьев начал писать стихи в лагере. Часть из них опубликовали посмертно в журнале «Звезда Востока».
Слышу редкую для Леонида Васильевича открытость,- правда, когда речь пошла о знаменитом Хафизе:
Потому что, соблазном каждым
Повергаемый в пыль и грязь,
Я, Хафиз, знал иную жажду,
Об иных усладах молясь.
Это - о Хафизе? Допустим. Но, безусловно, о себе тоже.
Да, сложный человек был Леонид Васильевич - и сложны его отношения с жизнью. В детстве был склонен к слезам и восторженному веселью. Не всегда проявлял силу духа. Сына уже не было в живых, а мать, пережившая его, наряду с разным прочим не могла забыть, как Леня обычно вовлекал в свои детские шалости меньшую сестру Зину: «Вместе шарили в кадочке с медом, в банках варенья. Леонид всегда валил вину на Зину».
Много позже он проявил выдающееся мужество, сочинив в лагере не что иное - «Очарованного принца». Признается же Леонид Васильевич в «Книге юности»: «Вообще мне свойственно пугаться задним числом, когда опасность уже миновала, то же самое было со мною и на войне».
Родителям и Зине писал в октябре 1947 года: «С ужасом вспоминаю 1945, 1946 годы и удивляюсь, как не умер от пьянства. Но, слава богу, способностей своих пропить не успел; в этом смысле лагерь оказался для меня настоящим спасением».
Какие противоречия натуры; какие, надо полагать, заблуждения страстей; какие подъемы и падения!..
Последние годы жизни, уже больной, Соловьев восторгался прозой Бунина, вчитывался в «Опыты» Монтеня, любил стихи и поэтов от Пушкина до Есенина. Но и от загулов не удерживался. Мучил ближних. Мучился сам по многим поводам.
Отказался завести себе солидный письменный стол, основательный книжный шкаф: «Я - дервиш. Никакой роскоши не хочу. Лишь было бы удобно и спокойно». Говорил: «Писатели - это Пушкин, Лев Толстой, Горький, а я только литератор…» Не смог ловить рыбы на удочку, увидев, как задергался у него в руке червяк. Совал деньги случайным знакомым как бы взаймы.
Крутые противоречия своей натуры он все-таки сумел подчинить себе, свести к единству, когда создал «Возмутителя спокойствия» и «Очарованного принца».
Главная книга
Даже действительно одаренный писатель нечасто отыскивает такую сферу жизни, такие сюжеты, чтобы уже самим этим выбором он открылся в своей единственности.
В этом смысле Леонид Соловьев оказался счастливцем.
Есть у него рассказ «Солнечный мастер», по времени создания, скорей всего, одногодок или ближайший предшественник «Возмутителя спокойствия» (1939). В рассказе речь идет о художнике, работавшем в давние времена в Фергане, городе, кстати, особенно любимом Соловьевым. «Если узор росписи весело перебирает золотое, синее, белое, лиловое, гранатовое и голубое и краски такие легкие, светлые, прозрачные, что кажется, будто каменная стена под ними вся просвечивает насквозь,- тогда благоговейно склоните голову: здесь работал непревзойденный, единственный Усто Нур-Эддин, сам великий Нур-Эддин, по прозвищу Солнечный мастер
».
Рассказ этот говорит об Усто Нур-Эддине, но о пристрастиях самого Соловьева тоже. Он полюбил краски, яркое слово, фразу долгую и узорчатую. Ему нравились сюжеты, способные сблизить обычную жизнь с легендой, сказкой.
Вот и явился ему Ходжа Насреддин, под его пером соединив в себе неповторимым и естественным образом русское со среднеазиатским, как соединились они в самом авторе книги.
«Возмутителя спокойствия» Леонид Соловьев писал в тридцать два - тридцать три года. Книга сразу была замечена и привлекла любовь читателей.
Понятно, Леонид Васильевич не сам придумал своего героя. Ходжа Насреддин - широко известный персонаж фольклора разных народов Средней Азии. Легенд и анекдотов о нем много. Из-за них его фигура может казаться слишком пестрой, разноликой.
Соловьев знал, конечно, что говорят в народе про его героя. Но, услышав или прочтя истории и запомнив их, он смело и свободно, весело взялся за дело. Он строил книгу живую, цельную. Воображение правило, дополняло народную молву. Породнившись с Насреддином всей душой, Соловьев сделал его почти своим ровесником. Посмотрите первую фразу книги: «Тридцать пятый год своей жизни Ходжа Насреддин встретил в пути
». Между тем канонический Ходжа Насреддин - сухощавый старик.
Честно говоря, та слава, которая гремит о нем в «Возмутителе спокойствия», не вполне соответствует его возрасту. Когда же он успел стать всюду известным? И как это с легкостью приняли его за многоопытного Гуссейна Гуслию?!
Но Соловьеву дорог был свой Насреддин, «хитрый весельчак с черной бородкой на меднозагорелом лице и лукавыми искрами в ясных глазах».
Именно соловьевский Насреддин стал особенно популярен. Писатель придал ему окончательную определенность натуры, понятной и близкой нам.
Как читатель, я по-разному в разную пору смотрел на обе книги «Повести» в их соотношении.
Вскоре за решительным переломом в нашей общей жизни появился в 1956 году «Очарованный принц» с эпиграфом, кончавшимся словами: «Друг, прошлогодний календарь не годится сегодня!..»
Новая книга заслонила значением прежнюю, всем содержанием своим пришлась особенно ко времени.
Теперь я, пожалуй, больше удивляюсь свободе, независимости, дерзкой смелости первой книги, притом, что словесный наряд ее иногда до крайности пестр. Читателю, прежде чем он доберется до первой главы, выданы подряд три эпиграфа. В этом - оттенок стилизации, сопровождаемой, впрочем, некоторой долей иронии.
Но разве в наряде дело? Нет, разумеется. Поражает полнота противостояния всякому деспотизму, до какого-то отчаянного озорства даже. Минуй нас пуще всех печалей эмирский гнев, эмирская любовь.
Ходжа Насреддин «возмутил и взбаламутил все государство» вереницей своих дерзостных поступков.
Веселье, победность общего тона делают как бы менее заметными тексты об ужасах, произволе и пытках, о наглом богатстве рядом с тоскливо-тусклой нищетой.
Недобрая суматоха жизни, однако, тоже открыта здесь с безоглядной внятностью: «Никто не поднял головы, не ответил. Мгновенная молния передернула лицо эмира. И неизвестно, сколько голов, увенчанных чалмами и обрамленных седыми бородами, легли бы сегодня на плаху и сколько льстивых языков, прокушенных в предсмертной судороге насквозь, замолкли бы навсегда, высунувшись из посиневших уст, как бы дразня живых, напоминая им о полной призрачности их благополучия, о тщете и суете их стремлений, хлопот и надежд!»
Но счастливые совпадения, неожиданные дары судьбы, вдруг свершающиеся благодеяния, стремительное и прочное торжество справедливости - вот что было главным и превращало «Возмутителя спокойствия» в своего рода книгу отмщения за ежедневный страх и туманную даль.
«Судьба и благоприятный случай всегда приходят на помощь тому, кто преисполнен решимости и борется до конца»…
Куда же тогда девается «полная призрачность их благополучия»
и так далее?
Но, как сказал поэт, «…если даже вы в это выгрались,/Ваша правда, так надо играть». Это истинные, хорошие, необходимые душе мечты и упования совсем еще молодого писателя.
Наивностью же от «Возмутителя спокойствия» и сегодня не веет. Хотя полвека прошло - и какие полвека!
Некоторые страницы первой книги (скажем, начало главы тридцать шестой) тональностью своей прямо ведут к «Очарованному принцу».
Автор, конечно, менялся по пути, но не слишком капитально.
Больше изменился герой его. Ходжа Насреддин второй книги уже не прежний веселый грешник с беспечальной изворотливостью ума. То есть свою любовь к жизни, природную веселость он сохранил. Но, усвоив с толком живой опыт, окончательно стал человеком, коего по праву почитают мудрецом за развитость, гармонию и мужество духа.
У автора и его героя, проживших вместе не один десяток лет, находилось все больше общего. Они многим друг с другом поделились.
Не получись такого расстояния во времени, «Очарованный принц» был бы другим. О том сохранилось любопытное свидетельство.
В 1944 году Соловьев (вместе с В. Витковичем) написал киносценарий «Похождения Насреддина», как бы первоначальный набросок второй книги. В основном тот же ход событий, та же основа. Однако нет старца, нет Турахона, нет возврата к детству Насреддина. Многое, что потом войдет в книгу, поведано иначе.
Согласимся на том, что в конце концов в каждой книге свои достоинства, свои преимущества. Не споря друг с другом, они дополняют друг друга.
Соловьев складывает свою сказку, оснащая ее неспешным течением мыслей, оправляя в пестро-обильный наряд слов.
Глава без всякой торопни следует за главой.
Тем не менее речь повествователя неустанно вплетается в «бурливый поток света и блеска, движения и гула».
При внимательном чтении обнаруживаешь особенную и, ясно, непроизвольную повторность в лицах.
«Ну, подожди, ростовщик, подожди!- шептал Ходжа Насреддин, и зловещий огонь разгорался в его черных глазах».
«Игроки замерли - только блеск в глазах свидетельствовал о внутреннем огне, пожиравшем их».
В праздник поминовения святого шейха на площади ждали обещанного чудесного исцеления: «глаза людей горели жадным, неутолимым огнем».
«Пришел старик, хранитель гробницы,- в лохмотьях, с лицом желтым и сморщенным, как вялая урючина, но с глазами, в которых светился скрытый огонь».
«Метнув на толпу из-под ресниц летучий взгляд косых и узких, влажных горячих глаз, плясунья сбросила туфли и без разбегу ловко вспрыгнула на барабан».
И дальше: «…смуглый высокий горец с черной бородкой и раскаленными глазами, блестевшими из-под широких сердитых бровей», «….дьявольский желтый блеск в его единственном глазу»
(об одноглазом воре); бухарские улемы «сочиняют с горящими мрачным пламенем глазами толстые книги во славу аллаха»
- и так далее. Даже у коней в этой книге особенный взгляд: «Два стражника вели под уздцы арабского жеребца, гнедого красавца с благородным и страстным огнем в темных глазах».
Во всех этих сверкающих, горящих, затененных глазах отразились языки общего пламени. Они - зеркало души, то есть зеркало страстей, то благородных, то низких, что кипят в душах, хотите вы того иль не хотите.
В цветистое движение словно бы старинного повествования входит множество событий, встраивается ужас жизни, втягивается неисчислимый ряд шпионствующих и раболепствующих. Сколько раз Ходжа Насреддин на краю гибели! Нельзя не волноваться за его судьбу.
И важнейший смысл книги всего более сосредоточен в самом ее герое. Таком, каков он вышел у Леонида Соловьева.
«Я самый обычный человек на этой земле,- сколько вам раз повторять! И не хочу быть никем иным: ни шейхом, ни дервишем, ни чудотворцем, ни звездным странником!»
Ходжа Насреддин у Соловьева - это сама ничем не извращенная человеческая природа. Это человек, рожденный талантливым, добрым, благородным и укрепившийся в таких своих свойствах наперекор жизненным обстоятельствам.
И впрямь, он везде и всюду побеждает не за счет волшебных сил или чудесного стечения обстоятельств, а потому, что владеет лучшим нравственным достоянием, присущим людям, и освобожден от каких бы то ни было ослепляющих человека заблуждений.
Нет у Ходжи Насреддина слепой почтительности, нет страха, нет и зависти. Ему не знакомы пылкие имущественные заботы.
Он знает, он понял: человеку надо лишь стать самим собой, прожить свою собственную жизнь. Зачем завидовать другому с его другой жизнью, пусть куда более нарядной, даже пышной?!
Заметьте, враги Ходжи Насреддина не могут существовать, не прибегая к тупой физической силе, к избиениям и пыткам. Он же побеждает их раз за разом только человеческим, человечным: силой духа, живым умом, юмором, солидарностью с другими и доверием к ним.
«…В том-то и заключалась плодотворность его любви, что он любил людей такими, какими были они в действительности, не превращая их в своем воображении в ангелов».
Агабек, ненавистный Насреддину, напротив, «всех злословил, обличал, осуждал, словно был поставлен от бога верховным судьей над всем миром».
В «Повести» замечательный ее герой легко понимает каждого. Не только по словам, так часто бедным, корявым, неточным, неполным. Вот уж поистине он смотрит прямо в душу. Насреддин с его «двойным зрением» верен сердцем некогда ясноликой и стройной Гюльджан, ставшей толстой крикливой женщиной с красным лицом. Легко ли быть женой человека столь маловыгодных занятий, да еще матерью семерых сыновей? Даже самый обыкновенный пролом в заборе он не смог починить за три месяца, поглощенный, видите ли, подвигами любви и добра!
Ходжа Насреддин накрепко привязан ко всему здоровому, подлинному, не показному, а существенному. Не может он не понимать: как бы ни свирепствовал, как бы ни был изобретателен в своем тиранстве вельможа, управлявший Кокандом, все же он «проходил сквозь жизнь как некое враждебное ей чужеродное тело; он мог на время нарушить ее течение, но был бессилен подчинить ее себе и закрепиться в ней: каждым весенним цветком, каждым звуком Великая Живая Жизнь отвергала его!»
Ложная сила, ложная значительность, ложный порядок, ложная мудрость - среди главных врагов Ходжи Насреддина.
Чем берут эмир бухарский, Камильбек, Агабек или Рахимбай? Они могут казаться по-своему внушительными, победоносными - однако тут обман на обмане, фальшь на фальши. Они возвышены случаем, прихотью великих мира сего или усилиями собственной хитроумной и гибкой подлости. И держатся «звоном своих денег, лживыми проповедями и лязгом мечей»
, а не родством с Великой Живой Жизнью.
Что же касается жизни мнимой, то у нее, собственно, всего две пружины. Это глупость и корыстолюбие. Дураки и корыстолюбцы затмевают белый свет. Потому что глупость, простенькая или надутая,- это слепота, неспособность видеть, замечать, понимать и отзываться. А корыстолюбие - отпихивающая всех отчаянная тяга к прибавлению и накоплению, к деньгам, чинам, званиям, всяким задешево дающимся наградам.
Не будем увлекаться долгими толкованиями. В конце концов, Соловьев сам многое прямо сказал на страницах книги. Так что поверх всего, окончательно устанавливая авторскую манеру рассказа и еще крепче объединяя его, даются размышления о сущности жизни - тесно сплетенные с ходом событий (сошлюсь хотя бы на главу тридцать третью - о детстве Ходжи Насреддина) или расположенные особыми островками - своего рода «максимами» (название идет от знаменитой книги француза Ларошфуко), которые не препятствуя течению повести, все же способны к самостоятельному существованию:
«Дорогу осилит идущий; пусть в пути ослабнут и подогнутся его ноги - он должен ползти на руках и коленях, и тогда обязательно ночью вдали увидит он яркое пламя костров и, приблизившись, увидит купеческий караван, остановившийся на отдых, и караван этот непременно окажется попутным, и найдется свободный верблюд, на котором путник доедет туда, куда нужно… Сколько людей умерли преждевременно, и только потому, что недостаточно сильно хотели жить!»;
Леонид Васильевич Соловьёв (1906-1962) - русский советский писатель, сценарист, автор дилогии о Ходже Насреддине (ч. 1 - «Возмутитель спокойствия», 1940; ч. 2 - «Очарованный принц», 1954; полностью опубликовано в 1966).
Леонид Соловьёв родился 6 (19) августа 1906 в городе Триполи (Ливан) в семье помощника инспектора северо-сирийских школ Императорского Православного Палестинского общества.
В 1909 году семья вернулась в Россию, откуда в 1921 году переселилась в Коканд.
Леонид Соловьёв начал печататься с 1923 года в газете «Туркестанская правда» (в дальнейшем «Правда Востока») и до 1930 года работал специальным корреспондентом этой газеты. Во время поездок по Ферганской области в 1924-1925 гг. Л. Соловьёв собирал и изучал фольклор. В эти годы им были записаны песни и сказания о В. И. Ленине, вошедшие в сборник «Ленин и творчество народов Востока» (1930). По утверждению Е. Калмановского, «все вошедшие туда произведения сочинил сам Соловьёв, создав таким образом фольклорно-литературную мистификацию».
В 1930 году Соловьёв приезжает в Москву и поступает на литературно-сценарный факультет Института кинематографии, который оканчивает в 1932 году.
B 1932 году вышла в свет его первая книга-повесть «Кочевье» - о жизни кочевников в годы революции, а два года спустя - сборник повестей и рассказов «Поход „Победителя“».
В 1939 г. был опубликован роман «Возмутитель спокойствия» - первая книга наиболее значительного произведения Л. Соловьёва - «Повесть о Ходже Насреддине». В 1935 г. по сценарию Л. Соловьёва был снят фильм «Конец полустанка» (Межрабпомфильм). В соавторстве с В. С. Витковичем им написаны сценарии кинофильмов «Насреддин в Бухаре» (1943) и «Похождения Насреддина» (1946).
Во время Великой Отечественной войны Соловьёв был военным корреспондентом газеты «Красный флот». Фронтовые рассказы и очерки писателя вошли в сборники «Большой экзамен» (1943) и «Севастопольский камень» (1944). По повести «Иван Никулин - русский матрос» (1943) им был создан киносценарий одноименного кинофильма (1944).
В сентябре 1946 года Соловьёва арестовали по обвинению в подготовке террористического акта. Вышел он на свободу в июне 1954 года, проведя восемь лет в лагерях. Повесть «Очарованный принц», вторая часть «Повести о Ходже Насреддине», была написана в лагере, на основе сценария к фильму «Похождения Насреддина», и закончена к концу 1950 года.
С 1954 года Соловьёв жил в Ленинграде. В «Лениздате» в 1956 году впервые появилась «Повесть о Ходже Насреддине» в двух книгах. Книга имела огромный успех.
Продолжая работать в области кинематографии, Соловьёв написал, в частности, сценарий кинофильма «Шинель» (1959) по одноименной повести Н. В. Гоголя.
В 1961 году впервые стали появляться в печати части нового произведения Л. Соловьёва «Книга юности» (отдельным изданием вышли в 1963 году под названием «Из „Книги юности“»).
Писатель скончался 9 апреля 1962 года в Ленинграде. Похоронен на Красненьком кладбище, дорожка «Нарвская».
Библиография
* Кочевье (1932)
* Поход «Победителя» (1934)
* Грустные и веселые события в жизни Михаила Озерова (1938) (первоначальное название «Высокое давление»).
* Возмутитель спокойствия (1940)
* Большой экзамен (1943)
* Иван Никулин - русский матрос (1943)
* Севастопольский камень (1944)
* Очарованный принц (1954; полностью опубл. 1966)
* Севастопольский камень (1959)
* Из «Книги юности» (1963)
Киносценарии
* Конец полустанка (1935, совм. с В. Фёдоровым)
* Насреддин в Бухаре (1943, по роману «Возмутитель спокойствия») (совм. с В. Витковичем)
* Похождения Насреддина (1944, совм. с В. Витковичем)
* Я - черноморец (1944)
* Иван Никулин - русский матрос (по одноименной повести) (1944)
* Шинель (по повести Н. Гоголя) (1959)
* Анафема (по мотивам одноименного рассказа А. Куприна) (1960)
Экранизации
Фильмы снятые по сценариям Леонида Соловьева:
1935 - "Конец полустанка"
1943 - "Насреддин в Бухаре"
1944 - Иван Никулин - русский матрос"
1946 - "Похождения Насреддина"
1959 - "Шинель"
В 1921 году семья, спасаясь от голода в Поволжье , переселилась в Коканд . В 1922 году юноша закончил школу, проучился два курса механического техникума, некоторое время работал железнодорожным ремонтником, много ездил по Туркестану , собирал и глубоко изучал среднеазиатский фольклор . В Канибадаме женился на Елизавете Беляевой, но вскоре их брак распался. В 1923 году Леонид Соловьёв начал печататься в газете «Туркестанская правда» (с 1924 года - «Правда Востока »). До 1930 года работал специальным корреспондентом этой газеты .
В 1927 году рассказ Соловьёва «На Сыр-Дарьинском берегу» получил вторую премию журнала «Мир приключений» (перед этим рассказ отвергли в Ташкенте). Поверив в свой литературный талант, Соловьёв приехал в Москву (1930 год) и поступил на литературно-сценарный факультет , который закончил в 1932 году. В Москве он женился во второй раз - на Тамаре Седых, брак также оказался неудачным и распался после ареста Соловьёва. Детей от обеих жён у писателя не было. В годы учёбы опубликовал несколько рассказов, в основном в журналах .
В 1930 году Л. В. Соловьёв осуществил озорную мистификацию - представил в издательство собственноручно написанные песни о В. И. Ленине , которые выдал за переводы узбекских, таджикских и киргизских народных песен и сказаний. Все они вошли в сборник «Ленин и творчество народов Востока» (1930 год) . Об этой истории рассказывал в своих воспоминаниях и В. С. Виткович . Дополнительный комизм этой затее придавали результаты спешно организованной экспедиции Ташкентского Института языка и литературы, которая в 1933 году подтвердила фольклорный источник песен и даже представила их «оригиналы» на узбекском и таджикском .
B 1932 году вышла в свет первая книга Л. В. Соловьёва - повесть «Кочевье» - о жизни кочевников в годы революции, а два года спустя - сборник повестей и рассказов «Поход „Победителя“». В 1935 году по сценарию Л. В. Соловьёва был снят фильм «Конец полустанка» (Межрабпомфильм).
В 1940 году Л. В. Соловьёв опубликовал роман «Возмутитель спокойствия », первую книгу наиболее значительного своего произведения - «Повести о Ходже Насреддине ». Книга, вышедшая в канун войны в «Роман-газете », сразу получила необыкновенную популярность за незаурядное литературное мастерство, умное, доброе и жизнерадостное остроумие. Её экранизация («Насреддин в Бухаре ») состоялась в военном 1943 году, когда фильмы снимались в основном на боевую или патриотическую тематику. Книга многократно переиздавалась, причём одно переиздание произошло даже после ареста автора по политической статье (1946). Переведена и опубликована на французском, голландском, датском, иврите и других языках .
В сентябре 1946 года Соловьёва арестовали по обвинению в «подготовке террористического акта» и десять месяцев держали в предварительном заключении. В качестве основания для ареста следствие предъявило показания ранее арестованной в 1944 году «антисоветской группы писателей» - С. А. Бондарина , Л. Н. Улина и А. Г. Гехта, которые признали наличие у знакомого им Л. В. Соловьёва «террористических настроений» против Сталина. В деле содержатся примеры антисоветских высказываний писателя: колхозы себя не оправдали, литература деградирует, произошёл застой творческой мысли .
Встретил вернувшегося из ссылки Леонида Соловьёва («Возмутитель спокойствия»). Высокий, старый, потерял зубы. Узнал меня сразу, безоговорочно. Прилично одет. Это, говорит, купил ему человек, который ему обязан. Повёл в универмаг и купил. О жизни там говорит, что ему не было плохо - не потому, что он был поставлен в какие-нибудь особые условия, а потому, что внутри, как он говорит, он не был в ссылке. «Я принял это как возмездие за преступление, которое я совершил против одной женщины» - моей первой, как он выразился, «настоящей», жены. «Теперь я верю, я что-то получу».
«Преступление против женщины», о котором говорил Соловьёв, он сам затронул в своих показаниях на следствии 1946 года: «Я разошёлся с женой из-за своего пьянства и измен, и остался один. Я очень любил жену, и разрыв с ней был для меня катастрофой» .
Поселился он в Ленинграде. В 1955 году Соловьёв в третий раз женился, его супругой стала ленинградская учительница Мария Кудымовская. Друзья помогли ему опубликовать в «Лениздате» всю дилогию «Повесть о Ходже Насреддине» (обе книги, 1956 год). Книга имела огромный успех. На «Ленфильме» писатель подрабатывал написанием и доработкой сценариев .
Место, занимаемое Соловьёвым в русской литературе, он обеспечил себе, написав книгу о полулегендарном народном мудреце, жившем в XIII столетии; основу этой книги и составляют около 300 забавных происшествий из жизни Ходжи Насреддина, дошедших до нашего времени. Образ Насреддина в книге Соловьёва сохранил традиционную смесь плутовства и благородства, направленного на защиту угнетённых, мудрости и любви к приключениям; причём во второй части книги сильно ослаблена фантастически-развлекательная сторона. В свободно обработанных автором эпизодах из жизни Насреддина сохранён стиль, присущий восточной литературе с её образностью и эффектной выразительностью .
Продолжая работать в области кинематографии, Соловьёв написал, в частности, сценарий кинофильма «Шинель» (1959) по одноименной повести Н. В. Гоголя . В 1961 году впервые появились в печати части нового произведения Л. В. Соловьёва «Книга юности» (отдельным изданием вышли посмертно, в 1963 году, под названием «Из „Книги юности“»).
Обратил Аллах на землю заплаканные глаза
И в глухом углу он увидел мальчика…
Вот он, кому имя Ленин,
Кто призван освободить землю…
И в уста его он вложил огненный язык,
И дал Ленину возможность, как огненной змее,
Поражать этим языком своих врагов…
И сделал так, чтобы убили брата Ленина - Искандера,
Не выдержавшего гнева и объявившего газават.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
